Быть может, именно этот тяжелый опыт мог бы объяснить исключительное нежелание Горбачева (когда он уже стал высшим руководителем СССР) применять силу и насилие для сохранения советской империи? Но, возможно, из-за того что в России его за это нежелание, вызывающее огромное восхищение на Западе, сильно осуждали, он отказался отвечать на этот вопрос в интервью.
Когда война закончилась, Горбачеву было четырнадцать лет. Во время войны сельская школа в Привольном закрылась на два года и снова открылась осенью 1944 года. Тогда Горбачев не испытывал особого желания учиться. “После всего пережитого это казалось слишком ‘несерьезным’ делом. Да к тому же, честно говоря, и идти-то в школу было не в чем”. Когда родители и дед со стороны матери узнали об этом, вспоминал Горбачев, они испугались: “обложили меня, как волка”[92]. Сергей Горбачев с фронта написал жене: “Продай все, одень, обуй, книжки купи, и пусть Михаил обязательно учится”[93]. Дед Пантелей тоже допытывался, почему Миша не ходит в школу.
– Не в чем, деда, обувки нет, – оправдывался Михаил.
– Бери мои сапоги. – И дед стащил с себя “кирзу”.
– Одеться не во что, – плакался внук.
– На мое, – и дед сбросил с плеч что-то вроде полушубка. – Учись, Мишка. Иначе настоящего человека из тебя не получится. Хорошо учись! – наставлял дед[94].
И Горбачев пошел в школу, находившуюся в двух километрах от дома, в дедовой одежде и обуви, которая была ему велика. Но он сильно отстал. “Пришел, сижу, слушаю, ничего не понимаю – все забыл. Не досидев до конца занятий, ушел домой, бросил единственную книжку, которая у меня была, и твердо сказал матери, что больше в школу не пойду”. Его непоколебимая мать в ответ на такое заявление сына расплакалась, но потом собрала кое-какие вещи и куда-то ушла. Вечером вернулась со стопкой книг: выменяла на них вещи. “Я ей опять: все равно не пойду. Однако книжки стал смотреть, потом читать, и увлекся… Мать уже спать легла, а я все читал и читал. Видимо, этой ночью что-то в моей голове произошло, во всяком случае, утром я встал и пошел в школу. Год закончил с похвальной грамотой, да и все последующие годы – с отличием”[95].
В тот вечер внутри него совершился важный перелом. Растущую самоуверенность Горбачева на мгновение омрачила резко набежавшая тень страха – страха перед неудачей и унижением. Но тут его мать, часто такая суровая, вновь доказала свою любовь к сыну. С тех пор для Горбачева жизненный успех всегда был связан с чтением, с размышлениями. А еще ему важно было первенствовать среди сверстников. “С самого раннего возраста, – вспоминал он позднее, – мне нравилось быть первым среди ровесников, такая уж у меня натура”[96]. Но прежде ему, его одноклассникам и учителям пришлось потрудиться, чтобы в школе можно было хоть как-то учиться. Учебников было совсем мало, всего несколько географических карт и наглядных пособий да мел. “Остальное было делом рук учителей и учащихся”[97]. Тетрадей не было, Миша писал на полях отцовских руководств по механизации. Чернила школьники делали сами. А еще им приходилось таскать корм для истощенных и обессиленных лошадей, которые возили топливо для школы. Горбачев занимался в школьном драмкружке, и однажды, давая платные спектакли, актерам-любителям удалось собрать 1385 рублей. На эти деньги купили тридцать пять пар обуви для самых бедных учеников[98].
В 1946 году, продолжая учиться в маленькой школе-восьмилетке в Привольном, Горбачев вступил в комсомол. Позже, уже перейдя в последних классах в десятилетку (школа находилась в райцентре, в ней училось около тысячи учеников), он сделался комсомольским вожаком и организовывал среди школьных товарищей разнообразную “политическую” деятельность: то устраивал вечер дискуссий на тему “Семья Ульяновых”, “политинформацию”, посвященную событиям за рубежом, и споры о романе Виктора Некрасова “В окопах Сталинграда” (очень понравившемся Сталину), то затевал выпускать журнал “Зорька”, то готовил статью “Поговорим об учебном режиме школьника” для стенгазеты “Юный сталинец”[99]. Горбачев стал звездой школы, но не все его любили. С детства он мечтал “что-то сделать. Удивить отца и мать, и своих сверстников”, признавался он позднее. Когда пришло время выбирать комсомольского секретаря, семь групп учащихся из семи окрестных сел выдвинули по кандидату. Горбачев выступил с речью, а потом собирался сесть, но из-под него выдернули стул, и он рухнул на пол. Может быть, кто-то из его ровесников вовсе не мечтал, чтобы Горбачев стал вожаком, как мечтал об этом он сам? “Вот поэтому меня и избрали”, – сказал он в шутку 65 лет спустя, выступая перед американскими студентами[100]. Вскоре его назначили секретарем комитета комсомола всего района.
Горбачев читал все, что ему попадалось в руки. Мальчишкой он почти три дня просидел в стогу сена, запоем читая “Всадника без головы” Томаса Майна Рида (1818–1883), американского писателя ирландского происхождения. Приключенческие романы Рида об американском Диком Западе были необычайно популярны у советских подростков. Вдохновляясь этими историями, ребята играли в ковбоев и индейцев – только в СССР “хорошими парнями” выступали индейцы. Через несколько лет Горбачев перешел на более интеллектуальное чтение: в скудной школьной библиотеке он нашел однотомник Виссариона Белинского – радикального философа и литературного критика первой половины XIX века. Белинский, заклятый враг царизма, властитель дум русских интеллигентов-западников, уже в 1841 году объявил себя социалистом. Пламенный Белинский стал для Горбачева и откровением, и источником вдохновения. “Он стал моей библией, я был восхищен им. Перечитывал много раз и носил с собой повсюду”. В начале 1990-х годов, приступив к написанию мемуаров, Горбачев все еще держал при себе сборник Белинского, который ему подарили в 1950 году как первому из сельчан, поступившему в МГУ. “Вот и теперь эта книга передо мной… Что интересовало? …Особым вниманием пользовались философские высказывания критика”[101].
От Белинского Горбачев перешел к Пушкину, Гоголю, но особенно увлек его Лермонтов. Этот поэт первой половины XIX века, воспевавший Кавказ, погиб совсем молодым на дуэли в Пятигорске – приблизительно в 190 километрах от Привольного. Горбачева пленял романтизм Лермонтова: “[Я] не только стихи его, но и поэмы знал наизусть”. А потом он проникся Маяковским – его ранними стихами, полными романтической любви, эротического томления и бунтарства. “Меня поражало, поражает и ныне, как эти молодые люди в своих произведениях поднялись до философских обобщений. Такое – от Бога!”[102] С юности Горбачева притягивали философские размышления писателей, и позднее, уже став советским лидером, он сам стремился приблизиться к тому же интеллектуальному уровню.
Но сначала был девятый класс. Ближайшая десятилетка находилась в Молотовском – райцентре километрах в двадцати от Привольного. Теперь это расстояние быстро преодолевается на автомобиле по хорошему шоссе, и летом по обе стороны от дороги почти до горизонта простираются широкие зеленые поля, где высокие подсолнухи тянут вверх свои желтые головы. А в 1948 году Горбачеву и его одноклассникам из Привольного приходилось шагать пешком по грунтовке, возвращаясь домой в субботу после недельных занятий, а в воскресенье вечером точно так же идти обратно. Изредка их подбирала попутка – запряженная волами телега, отвозившая молоко на сыроварню в Молотовское, но чаще всего, даже в самую лютую зиму, они шли напролом, через поля и овраги. Дома ребят снабжали продуктами на следующую неделю (салом, свининой, хлебом и сладостями), матери стирали их одежду. А в течение учебной недели Михаил и два других ученика из Привольного жили в городе в съемной комнате[103]. По словам Горбачева, теперь он был “уже вполне самостоятельным человеком. Никто не контролировал мою учебу”. Да и какой тут контроль, если “вокруг одни малограмотные люди, весь день в работе”? “Считалось, что я достаточно взрослый, чтобы свое дело делать самому, без понуканий. Лишь один раз за все годы с трудом удалось уговорить отца пойти в школу на родительское собрание. И еще помню, когда пришла юность и я стал ходить на вечеринки и ночные молодежные гулянья, отец попросил мать: ‘Что-то Михаил стал поздно приходить, скажи ему…’”[104]
