По тротуару, усыпанному желтыми листьями, манерно вышагивала гламурная фифа на высоких толстых каблуках. Вертлявый, польщенный одобрением товарищей, гнусаво прокричал:

– Эй, принцесса Фиона, дай-ка телефончик! Мамуле в больничку звякнуть.

– Облезешь от счастья, тупой гоблин! – даже не повернувшись в его сторону, отбрила фифа.

– Чё ты сказала, коза? – дернулся тот, порываясь спрыгнуть с карусели. Но другой подросток схватил его за рукав.

– Чё слышал, придурок! – Фифа гордо зашагала дальше. Самый старший, высокий и светловолосый, наклонился к двум остальным и что-то тихо сказал. Выражение его лица и шныряющий по двору взгляд не понравились Матвею, и тот поспешил домой.

Соседку тетю Валю Матвей услышал еще с первого этажа. Она всегда говорила громко, на самой высокой ноте, и когда радовалась, и когда возмущалась, поэтому нельзя было сразу определить, в каком она настроении. Ее визгливый голос разносился по всему подъезду.

– Да это не предрассудки, Полина! – верещала тетя Валя, стоя на их пороге со стаканом муки в руках. – Что ты! Негативная энергетика! Да еще и Марс в Весах! Надо подождать несколько дней…

– Ладно, ладно, теть Валь, поняла, – нетерпеливо сказала мама, пропуская Матвея в прихожую. – Я пойду, надо собираться, у Саши самолет скоро…

– Самолет?! – истерически взвизгнула соседка, и у Матвея аж скулы свело от ее пронзительного голоса. – Сейчас ни в коем случае нельзя летать! Рождение новой луны – это опасный период, самое большое количество несчастных случаев приходится как раз…

– Теть Валь! – резко оборвала ее мама. – Хватит уже! Что вы, в самом деле? Все, до свидания.

– Чего она? – спросил Матвей, когда мама закрыла дверь.

– Да вот, за мукой заходила.

– И опять со своими гороскопами?

– А ты можешь себе представить тетю Валю без гороскопов?

– И что у нее сегодня случилось?

– Ой, не знаю, то ли новолуние, то ли безлуние… То ли вообще криволуние. Мне стричься на этой неделе запретила, а папе – в командировку лететь. Плохой период, видите ли, негативная энергия, в общем, куча неприятностей… Да ну ее, вечно наговорит ерунды!

Мама махнула рукой и поспешила на кухню.

«Ерунда или нет, но одна неприятность уже точно есть», – вздохнул Матвей и поплелся в свою комнату к бесполезному сейчас компьютеру.

Папа уехал в одиннадцать. Перед этим расчихался, да так сильно, что пришлось принять таблетку, а мама делала Матвею страшные глаза. Интересно, как папа чует шерсть? Ведь щенок и двух минут не был в квартире. Папа, конечно, все понял, но не разозлился. Он никогда не злился на Матвея. И всегда все разрешал.

В школу Матвей отправился к третьему уроку. Он принципиально не посещал школьных мероприятий. А сегодня как раз стартовала заключительная неделя школьной спартакиады среди седьмых классов, которая началась еще в сентябре. Третье и четвертое место уже присудили седьмому «Г» и седьмому «В», и теперь за титул чемпиона боролись седьмые «А» и «Б». Вместо двух первых уроков в спортзале проходил баскетбольный матч между командами девочек. Ну а мальчики сидели на скамейках для болельщиков, поддерживали свои команды. Но Матвей не считал это событие достойным внимания и не собирался тратить на него время. Он искренне не понимал, зачем вообще выяснять, кто кому может забить лишний гол. Или кто победит в конкурсе танцев, например, или займет на городской олимпиаде какие-то там места. Что, жить от этого легче, что ли?

К школе Матвей относился как к неизбежному злу. На уроки ходил, задания делал. Почти всегда. Ну, во всяком случае, когда точно знал, что спросят. Но кружки, концерты, школьные спектакли, походы в кино и остальное, на что была способна неуемная фантазия их молодого классного руководителя, – все это Матвей стойко игнорировал. Они с Олегом Денисовичем давно не понимали друг друга, еще с пятого класса. Классный злился, что Матвей выбивается из общей массы, а поделать ничего не мог. Внешкольная деятельность – дело добровольное, это Матвей четко знал. Правда, Олег Денисович уже третий год все никак не мог успокоиться. И фамилия у него была подходящая, прямо в точку: Докучаев. В минуты сильного раздражения Матвей называл его Доставаев. Ну, конечно, только когда учитель не мог этого слышать.

Звонок с урока уже прозвенел, и в школе царила обычная суматоха. В вестибюле гонялись друг за другом вечно веселые первоклашки из продленки, кидались сменкой и хлестали друг друга куртками ребята постарше. Охранник, дядька пенсионного возраста, тоскливо зевал за своим столом возле расписания уроков. Непонятно, что входило в его обязанности, потому что его не волновали ни дисциплина в вестибюле, ни кражи в раздевалке, ни пропуска учеников, которые нужно было проверять, ни взрослые посетители, которых следовало бы останавливать и записывать в специальную тетрадь.

Матвей, не отрывая взгляда от смартфона, прошел через турникет и прямо в куртке и уличной обуви направился к лестнице левого крыла, ведущей на второй этаж. Охранник, не удостоив его даже взглядом, сладко потянулся и вновь склонился над кроссвордом.

Неприятности, начавшиеся утром, продолжались с невероятным упорством. В коридоре, не успел Матвей пройти и пяти метров, на него налетел одноклассник Веня Ватрушкин. Да ладно бы просто налетел, а то ведь вылил на его штанину чай из пластикового стаканчика. И чего, спрашивается, ему не сиделось в столовой?

Матвей отскочил от него, дрыгая ногой.

– Ватрушкин, блин! Олень!

– Ой, прости! – пробормотал Веня, уставившись в пустой стаканчик.

Веню Ватрушкина знали все, и не только параллель седьмых классов. Он был школьной легендой. Неудачи сыпались на него одна за другой. Невысокий и щуплый, Ватрушкин был ужасно неуклюжим. Он постоянно падал, разбивал локти и колени, ломал пальцы, один раз даже вывихнул челюсть. Вокруг него всегда все рушилось, шлепалось, разбивалось и разливалось. Одноклассники старались обходить его стороной. Он понимал это и не особенно набивался в друзья. Веня к тому же был настолько рассеянным, что постоянно выучивал не то стихотворение, решал не ту задачу, а на контрольной у него обязательно заканчивались чернила в ручке или терялся карандаш. И несчастный Ватрушкин сидел до конца урока, стесняясь попросить запасную ручку.

Сегодня он выглядел особенно колоритно: светлые вихры были всклокочены, оправа очков перекошена, стекла треснули, бровь скрылась под огромным куском пластыря. В ушах сидели наушники. Впрочем, они всегда там сидели. Никто не представлял себе Ватрушкина без наушников.

– Чего «ой»? Глаза дома забыл? Или ты как летучая мышь: уши перекрыл – и в пространстве не ориентируешься? Меломан, тоже мне! – негодовал Матвей.

– Я… я нечаянно, я не хотел, – виновато забубнил Веня, выдергивая один наушник из уха.

– Да мне плевать, хотел ты или не хотел! Как я теперь мокрый буду?

– Извини, пожалуйста…

По коридору с радостными воплями неслись Белкин и Чернышов, два друга, два попугая-неразлучника. Доскакав до Ватрушкина, они бросились его обнимать, хлопать по плечам и трясти ему руку.

– Ватрушкин, друг! Спасибо тебе! От всей нашей команды! Огромное человеческое спасибо! – восторженно завопили они наперебой.

Веня растерянно моргал, не понимая, за что его благодарят, и несмело улыбался. Матвей вытирал мокрую штанину бумажной салфеткой, предложенной Ватрушкиным, и скептически наблюдал за бурной сценой.

– Если бы не ты, нам бы всем крышка! Мы бы точняк продули!

– Все-таки мы их сделали! Этих противных «ашек»! Молодчага, что не пришел болеть за наших девчонок.

– Двадцать один восемнадцать! В нашу пользу! Ватрушкин, ты лучше всю неделю не приходи. Дай нам финал выиграть. Без тебя мы чемпионами станем!

Белкин и Чернышов с искренним восторгом тискали Веню, тот беззлобно отбивался от них. Матвей скомкал в руке салфетку и, презрительно усмехнувшись, направился к кабинету геометрии.

В классе кипели страсти. Никому не сиделось на месте. Все галдели, смакуя подробности судьбоносного баскетбольного матча. Матвей кинул сумку на свою парту, не снимая куртки сел на стул и вновь углубился в смартфон.