Я сказал, что доверяю ему жизни моего ребенка и моей жены и что он должен сделать всё, чтобы их спасти:
– Вы – профессионал, специалист. Делайте всё, чтобы им помочь. Никаких абортов! Никаких прерываний беременности! Любые изменения – сразу мне сообщайте. Вот мой телефон. – Я записал ему свой домашний номер.
– Я всё понял. Не беспокойтесь. Мы свое дело тоже знаем. Постараюсь. Особенно для вас и вашей супруги. Никто пальцем не тронет. – И тихо вполголоса добавил: – Я в райотделе на хорошем счету…
Договорились, что я приду утром. Я зашел к Светлане и оставил ей всю мелочь из карманов для того, чтобы звонить из телефона-автомата, который висел между этажами на лестнице. У ворот больницы я заметил людей, медленно выходящих из храма. Рядом с больницей находится православный храм, и как раз закончилась вечерняя служба, прихожане возвращались домой. Тогда я еще не знал названия храма…
Поздно вечером Светлана позвонила и сказала, что ей начали делать уколы и очень хочется есть, потому что кормят плохо. Полночи у меня ушло на то, чтобы сварить и натереть свеклу, приготовить любимый салатик для моей Светланы. А потом перебрать весь сушеный и размоченный чернослив, вытащить из него косточки и заменить их на ядрышки грецких орехов. Затем заправить сметаной и, уложив в банку, оставить в холодильнике охлаждаться. Утром к этому салатику я добавил свежеподжаренные печеночные котлетки и отправился кормить завтраком свою голубку, временно заточенную в Бауманской больнице.
Хороших новостей не было. За ночь ей стало только хуже. Лекарства не помогали. Запугивать врачей было бессмысленно, да и не хотел я этого. Все ее пять соседок по палате уже были «вычищены». Ее не трогали, видимо, только потому, что опасались связываться с неуравновешенным «мужем-чекистом». Как я потом узнал, моя любимая, стоя у окошка и глядя на кресты храма напротив, молилась изо всех сил, со слезами вымаливая пощады для нашего ребеночка. Уверен, что Господь в тот момент ее услышал. И именно Он укрепил ее силы и сохранил нашего любимого сыночка. Она рассказывала, как в самую отчаянную минуту услыхала звон колоколов и подошла к окну. Слушала благовест и молилась, молилась…
Я принес еду, но моя любимая уже даже не могла сама спуститься во дворик, чтобы прогуляться на воздухе по липовой аллее. На руках снес ее вниз с четвертого этажа и усадил на лавочку. На дворе стояло жаркое лето, экзамены сданы, можно отдыхать, а у нас совсем не праздничное настроение и улучшений не наблюдается. Слезы не высыхали даже в то время, пока она сидела со мной и потихоньку ела. Я заставил ее поесть. За два дня она потеряла несколько килограммов, а это было очень опасно для ребенка. Мы были подавлены и удручены. Знания наши были очень скудными, а прогнозы врачей почти безнадежными. Ничто не ободряло и не вселяло никакого оптимизма и надежды. Казалось, весь мир против нас и нашего первенца. Никогда я не почувствую той боли и страданий, которые испытывала моя ненаглядная супруга… Только за то, что она оказалась невероятно стойкой и не унывала до последней минуты, я ей благодарен…
– Врач говорит, что надо соглашаться на чистку…
– А ты что думаешь?
– Нет! Не соглашусь… но я очень, очень боюсь… Что с ним, как он, что будет… очень боюсь… – слезы катились и катились по щекам, подбородку, шее от этих вопросов без ответа. Весь мир вокруг был залит слезами моей несчастной жены. А я ничего не мог предложить… Ничего! Такое бессилие перед природой, перед Богом было унизительно и убийственно для меня как мужчины, мужа и отца моего будущего ребенка. А я ведь даже не был крещен. Мало того, я тогда совсем не понимал, что и как происходит и какая взаимосвязь существует между верой и жизнью любого человека. Поэтому я уверен, что в тот момент только моя жена спасала и могла спасти своё дитя, носимое под сердцем. И она боролась. Боролась и молилась, как могла, как умела, не сдавалась и не соглашалась добровольно убить своего ребенка. Каким бы он ни был. Мы просидели, обнявшись, часа два. Пора было возвращаться в отделение. Светлана дошла очень медленно до входа, а вверх до дверей отделения я уже нес ее на руках.
Вечером она снова звонила по телефону и рассказывала, что соседки у нее поменялись и новые женщины с «проблемными беременностями» добавили страданий и рыданий в атмосферу обшарпанной «гинекологии» Бауманской больницы.
Весь вечер у меня вновь ушел на приготовления к походу в больницу. Это меня отвлекало от очень грустных мыслей и советов родственниц, которые по-прежнему настаивали на «избавлении». Мало того, теперь уже предпринимались попытки запугать меня и Светлану возможными отклонениями у будущего ребенка из-за такой «проблемной беременности».
Удивительно, как много находится «доброжелателей» вокруг в такой тяжелый час человеческих страданий. Поразительно – в таких ситуациях практически все делятся исключительно отрицательным опытом и дают, по сути, бесчеловечные советы. Мне хочется верить, что за прошедшие годы наше общество и люди изменили свои взгляды и стремятся охотно помочь молодой матери, столкнувшейся с трудностями материнства… Хочется верить в то, что всё больше и больше людей приходят к Богу в поисках родительского счастья, а не к «репродуктивным технологиям», «суррогатству» и прочим достижениям цивилизации…
Стиснув зубы, я упрямо тёр свеклу и морковку, перебирал размоченный чернослив и жарил котлетки. У меня была цель – поддерживать любимую женщину физически, морально, всячески. Я ничего не мог предложить взамен, кроме себя самого.
В девять утра я уже был у дверей больничного отделения. Отнес в садик на руках совсем ослабевшую жену бледно-серо-желтого цвета… Ситуация осложнилась еще более. Теперь лечащий врач настаивал на прерывании беременности из-за угрозы жизни не только ребенка, но и матери. Даже ранее «обработанный людоед», обещавший не трогать мою Светлану, разводил руками и долго объяснял мне, что шансов спасти ребенка практически нет и с каждым днем их всё меньше…
– Я вчера допоздна стояла у окна и смотрела на храм… Колокола звонили… А ты не знаешь, почему у крестов на куполе внизу как бы полумесяцы? – неожиданно спросила меня Светлана.
Я не знал. Я вообще ничего тогда не знал о нашей вере. Несмотря на то что все мои предки были христианами, православными, верующими людьми. Они не понимали, как можно жить без Бога, без веры и молитвы. А советских людей всего за полвека уже научили другому.
– Он же может нам помочь?
Полные слез глаза молили меня о помощи.
– Конечно, может! – ответил я, потому что не мог видеть страданий любимой жены и хотел хоть как-то ее успокоить.
– Может… – задумчиво повторила она.
От полного отчаяния у меня потемнело в глазах и в тот же миг наступило какое-то необычное просветление. Я как будто взглянул на ситуацию со стороны. Сидим, обнявшись, и страдаем в ожидании того, как решатся наша судьба и жизнь нашего ребенка. Вокруг одни трагедии, которых моя бедная супруга к тому моменту насмотрелась и наслушалась на всю оставшуюся жизнь и дрожала, как паутинка на ветру, только от слова «больница». Откуда ждать помощи? Ситуация с каждым часом всё хуже и хуже! И чем всё закончится, кажется, понятно. Я так ясно увидел этот возможный конец, что меня пробила дрожь.
Я решительно встал со скамейки и посмотрел в глаза жене:
– Ты мне доверяешь?
– Конечно.
– Тогда посиди пять минут, хорошо? Вот, попробуй салат из морковки с изюмом и сметанкой, а я быстро вернусь.
Через минуту я был в кабинете у моего знакомого «людоеда». Без долгих объяснений я написал расписку, что забираю из больницы беременную гражданку Астахову Светлану Александровну и беру на себя ответственность за все возможные последствия как для нее, так и для ребенка.
Зашел в палату, собрал ее вещи. Забрал ее документы. Вышел из больницы и почувствовал себя легче, как-то свободнее. Возможно, я совершил один из самых опасных и безрассудных поступков в своей жизни, но в тот момент чувствовал, что поступаю правильно. Это новое чувство росло и крепло – появилась уверенность, что всё наладится. Я подошел к скамейке, на которой сидела Светлана. Она подняла на меня осунувшееся тревожное лицо и обреченно спросила:
