— Ну, если честно, я решил, что тебя зацепила моя замкнутость и ты захотел подружиться со мной… — немного растерянно отозвался Саннорт.

— И все же есть в тебе какая-то умиляющая наивность, несмотря на твою закрытость. — Найтон добродушно усмехнулся. — Но да, ты прав, это тоже причины. И с тобой оказалось весьма интересно, даже более, чем я ожидал, так что, скажу прямо, я бы с удовольствием продолжил общение. Однако обычно что-то подобное начинается, когда люди что-то хотят или подозревают. Мой случай, как ни печально, не исключение. По крайней мере, изначальная главная причина. Да, извини, но отчасти так я пытался просто понаблюдать и добыть как можно больше информации о тебе, уверенно сторонящемся любых разговоров. И у меня, кажется, успешно получилось.

— Не удивлён. — Эдмунд невесело вздохнул, при этом, однако, не ощутив ни обиды, ни гнева. Он остался спокойным, он просто привык, что к нему всегда обращались лишь по какому-то делу, хотя в глубине души ему все-таки стало немного не по себе. Но его порадовало, что Алекс был с ним честным. — И да, мне приятно, если тебе действительно со мной интересно… Но что за причина, если не секрет?

— Твоё абсолютное спокойствие после моего признания немного печалит. — В голосе Алекса послышалось сочувствие.

— Возможно, оно бы и не было таким абсолютным, если бы между нами тогда действительно не возникло какое-то взаимопонимание. Я не знаю, искренним оно было с твоей стороны или нет, хотя почему-то мне кажется, что все-таки искренним, но мне после нашего разговора просто стало легче. Ты позволил мне взглянуть на себя немного иначе, за что я тебе благодарен. И не столь важно, что ты просто проводил своеобразный эксперимент, главное — я был откровенен. А раньше этого мне очень не хватало. Однажды из-за моей чрезмерной любви к личному пространству погибла женщина, я просто слишком остро воспринял ее гневные слова о том, что должен говорить о себе только правду, и ответил резкостью. А ее это настолько задело, что она убила саму себя.

— Убила саму себя? Все было настолько плохо, что дошло до самоубийства? — В хризолитово-зеленом взгляде мелькнула заметная неприятная ошарашенность.

— Да. — Саннорт виновато опустил голову.

— Жестоко… Да, признаюсь, ты меня удивил, от тебя что-то подобное трудно ожидать. Видимо, моё дело прошло не так успешно, как мне казалось. Хотя тот случай из моего детства тоже мог в итоге обернуться похожими последствиями… Сначала — просто заклинания боли, а потом — худшее. — Ненадолго повисла напряжённая молчаливая пауза, ее прервал Найтон: — Резкость и прямолинейность — не всегда лучшие черты, здесь есть две стороны. А ты, кажется, рассуждаешь как взрослый, это приятно удивляет. И наше взаимопонимание, поверь, было искренним, как и большая часть моих ненаигранных слов, даже несмотря на изначально деловые причины.

— И что же ты подозреваешь обо мне?

— А ты никогда не задумывался, что твои родственники — не просто какие-то случайные беглые маги? — многозначительно спросил Найтон.

— Нет, это исключено, — горестно усмехнулся Саннорт. — Очень сомневаюсь, что великие маги стали бы сбегать в тот мир.

— А здесь ты не прав. Я уверен, тот мир тоже на самом деле не столь обычный, каким его называют. Хотя бы после твоего рассказа о входе в зал Тавелийского дворца, который находился в вашей школе. Они вполне могли искать эту комнату — может, и вовсе потому, что в зеркале живет их часть…. — на последних словах легкое подозрение в глазах Алекса стало отчетливым, он немного прищурился и все продолжал буравить Эдмунда неоднозначным взглядом.

— Часть моих родителей в зеркале? То есть ты считаешь, что я из Маунвертов, Сэвартов или Равенсов?

— Не думаю, что ты из Маунвертов, Сэвартов, но вот из Равенсов — вполне возможно. Просто подумай, неужели ты не видишь в этом ничего странного: твои родители таинственным образом погибли, ты как-то оказался в другом мире, какая-то женщина непонятно зачем дала тебе ключ, который когда-то принадлежал Равенсам, почему-то именно у тебя оказался осколок зеркала Вечности, а сейчас еще и особый магический талант. Да даже внешне ты похож на Равенсов. Может быть, ты не такой уж и вор, каким себя считаешь, или совсем не вор?..

— Нет, очень сомневаюсь. По-моему, я скорее Найтон, чем Равенс. — Как ни странно, слова Алекса показались Эдмунду смешными, примерно так же, как новость о существовании магии для жителей обычного мира. Он просто не верил, что он, такой обычный, не особо сильный, не самый талантливый маг, — вдруг наследник великих королей. Бред. Сущий, откровенный бред.

— Увы, ты точно не Найтон. Своих родственников я знаю, а вот ты своих — совсем нет, чтобы убеждать, будто это точно не так. Эдмунд, давай я скажу прямо: мне кажется, что наследник Равенсов — это ты. Если логически проанализировать цепочку событий, все к тому клонит. — Теперь выражение его лица было настолько серьезным, что даже забавляло — или пугало. Эдмунд не мог с точностью понять, что больше из этого.

— Нет, будь я наследником, это уже давно все поняли бы… Мавен Ворнетт, твой отец — уж они бы точно догадались. Это определённо не так.

— Возможно, они просто не задумывались, да и ты — не самая примечательная фигура в отряде, постоянно в стороне или в своих мыслях, — возразил Алекс, подходя к книжной полке и доставая оттуда потрепанный внушительный блокнот в однотонной темно-зеленой корочке.

Эдмунд решил не начинать пустой спор, а молча присоединился к приятелю, принявшись перебирать многочисленные записи. У него снова не было желания что-либо обсуждать, только работать над заданием искателя, усердно, терпеливо. И больше не говорить друг о друге. Иначе они лишь потратят время в глупейшей дискуссии, такой смешной и бессмысленной.

И действительно, теперь они обсуждали только то, что хранили в себе старые записи Элвина Найтона. Их было много, и в каждой содержалось что-то важное, но в основном известное и Эдмунду, и Алексу. Несколько непрерывных часов они провели в этой комнате, упорно ища пресловутое заклинание, мало разговаривая друг с другом. Не было той неловкости, что возникла на берегу у обрыва, тишина больше не сдавливала слух Эдмунда тисками скованности, но продолжать диалог с приятелем ему просто не хотелось.

Через какое-то время мысль о том, что он — наследник Равенсов, показалась ему даже какой-то оскорбительной, унизительной для великого королевского семейства, к которому определенно не мог принадлежать такой слабый маг. И он еще больше помрачнел, глубже окунувшись в работу и размышления.

Но вот Алекс тихо окликнул его, Эдмунд обернулся, все еще немного рассеянно от собственных дум. Но быстро вернулся в реальность: в руках у Найтона были какие-то пожелтевшие бумаги, испещренные аккуратными, чуть наклоненными буквами.

— Кажется, это и есть то заклинание, — задумчиво произнес Алекс, внимательно разглядывая таинственные слова.

Заинтересованный Эдмунд сразу подошел к приятелю, пристально всмотрелся в загадочные буквы, читая неведомый текст про себя. Но не успел он воспринять заклинание как нечто целостное, как оно резко оборвалось. Дальше были лишь такие же мелкие слова. Не менее важные, конечно, но все же не относящиеся к той великой магии:

«Для осуществления ритуала нужны два сокровища: браслет Сэвартов и меч Равенсов, а также мужчина и женщина, держащиеся за руки, которые произнесут заклинание».

И почему-то Эдмунду от этих фраз стало немного не по себе — он неожиданно окончательно осознал, что ему нужно будет как-то ближе узнать Селену Сэварт, нынешнюю обладательницу заветного магического браслета. И только с ней — нет, не с Кэт или Лили, которые вряд ли как-то смогут заполучить сокровище, — только с ней он сможет осуществить междумирный ритуал и уничтожить зеркало Вечности. А пока что их отношения все ещё оставались на самом нейтральном уровне, они даже толком не познакомились, только сразились друг с другом до его неприятного поражения.

В то же время под этим листом оказался ещё один, такой же тонкий, пожелтевший, не особо приметный. Эдмунд сразу принялся его рассматривать — и увидел на нем ещё какие-то слова заклятия. Теперь на непонятном, чудном, таинственном языке. Здесь он не мог разобрать ни слова, но почему-то всего его вмиг охватило странное дежавю, будто все это он уже где-то видел. И он принялся напряжённо вспоминать.