#Зависть Проволока или кружева… «Майн Кампф» или Псалмы Давидовы… Просто разрушать и убивать — Сложно создавать и не завидовать! Зависть своевольна, как Любовь, Как грибница в чудном Лукоморье: Дождь прошёл, и тысячи грибов Показали шляпки мухоморьи… Не срезай и зелья не вари: Пусть талант поёт, влюблённый женится… Ненавидеть проще, чем творить. Будь не ведьмой, детка, а волшебницей! #Ключицы А было же время, когда у неё торчали ключицы, Ей страшно хотелось за кем-нибудь волочиться, Садиться в ногах и, забывшись, писать стихи… [Особенно ей удались три-четыре строки…] И позже, когда я их считывала с экрана, Я верила в то, что поэзия многогранна, Послушны шары, если верно направлен кий… Теперь она носит собачку. Совсем не пишет. Болтает о моде и вкусной здоровой пище. И смотрится дорого. Гладко. Без бла-бла-бла. А я вспоминаю её подростковый почерк И вижу ключицы, торчащие между строчек. И мне хорошо от того, что она была. #Ландыши_умирают Ландыши умирают, юноша смуглолицый, Что Вы их так неловко в пробках суёте в окна Люксовых суперкаров этой большой столицы, Маленькие головки в пальцах горячих скомкав. Вспомните, как прекрасно видеть цветы на воле — Слава Бахчисараю, Родине… той, что снится! Что Вам дают за связку? Двести рублей, не боле? Ландыши умирают, юноша смуглолицый. #Маньяна Небо Испании шито ветром, Нитки трещат на закате дня. В летней Алтее влюбилась в Педро, Он не любил меня. Сильно влюбилась, влюбилась пьяно, Сердце сожгла, загнала коня. Педро любил говорить: «Маньяна», — И не любил меня. Педро любил говорить: «Маньяна», — Весело вскакивая в седло. Педро был смуглый и окаянный — Мне на таких везло. И уносился куда-то в Кальпе, Где из залива торчит скала. Чертов Испанский, как ржавый скальпель, Резал, не целовал… Всё позабыла, но помню слово, Помню Маньяну, как «Отче наш» — Трещину в древнем культурной слое, Взвеси в крови вина. «Завтра», – с улыбкой твердит Маньяна. «Вечное завтра» – святое зло, В речи встречается постоянно, Будто царица слов. Как отыграть, не порвав струны, и Как на земле отлюбить легко. Крутятся мельницы ветряные… Где же их Дон Кихот? Сердце разбито о позвоночник, Месяц-бродяга опять в седле. Gracias, Pedro, buenas noches… До завтра… И долгих лет! #Молодость
Молодость, ты же такая умничка, Только не уходи! Хочешь, поедем и купим сумочку, Сладкого поедим. Хочешь, отправимся в путешествие К солнышку на восход. Это какое-то сумасшествие — Твой от меня уход! Молодость, ты же такая близкая — Близкому не предать. Хочешь, я сделаюсь альпинистскою — Двинемся в холода. Хочешь игристого? Хочешь крепкого? Выкроим выходной, Всё, что не клеилось раньше, скрепками Соединим в одно. Я же читала про бедных девственниц И про кровавый душ. Может, по-простенькому: инъекции, Пудра, помада, тушь? Может, задержишься, даже временно, Даже на пару лет? Молодость, милая, современная! Слышишь? #Пальмы Мир по майянским подсчетам при смерти, пересчитать – непосильный труд. Слышишь, любимый, как в нашем дистрикте пальмы шумят на ветру. [Ладно, берёзы: берёзам велено, фон создавать для больной души. Тело берёзоньки наспех белено — видно маляр спешил. Ладно, берёзы: их почва смешана с кровью кочевников и пехот, белая вьюга и тьма кромешная — древний родной штрих-код. Льнёшь к ней и водишь ладонью тёплою — зиму сканируешь с бересты. Печка трещит за двойными стёклами, чай норовит остыть…] День догорает, и чайки белые где-то на скалах ложатся спать, в барах прибрежных коктейли делают, всюду массаж и спа, скоро наш дистрикт в закат окрасится, розовой-розовой станет даль… Пальмы шумят… да какая разница, что у них за беда! #Пальто Рома мечтает о модном пальто за две тысячи триста евро, Из добротного кашемира, классического покроя. Вот пойдёт он в таком по бульварам из универа, И девушки станут смотреть на Рому, как на героя Шекспировской пьесы. Где действие в каждом акте, Где классика инициаций и первой любовной крови. У Ромы огромный потенциал, но пока никакой практики, И куртка-Аляска!!! А чинный Иван Петрович, Застёгивая ширинку в туалете администрации И уверяя себя, что сегодня похолодало, Ради такого потенциала точно б решился на операцию, Плюнув на дело партии и политические скандалы. Бедный Иван Петрович недавно влюбился в Иру, Девушку во всех отношениях видную и молодую, И вопрос: «Симулирует Ира или не симулирует?» Не даёт ему сосредоточиться на заседаниях Думы. И когда он под вечер, измученный, ждет Иришу, То горланит в джакузи отрывок из «Риголетто»: «Сердце красавицы…», да так голосисто, что Клим этажом ниже Готов зарыдать и вернуться в театр оперы и балета, Откуда ушёл. [Ведь нельзя же так долго в хоре]. Искусством-то сыт не будешь, чего не сказать о кухне. И теперь у него вместо зрителей – стерлядь и помидоры. И ресторан «Шаляпин». [Э-эх, дубинушка, ухнем!!!!] В то же время, где-то в хрущёвке, Айгуль трёт сгоревшую сковородку И ломает судьбу о каменные бифштексы. Ей сегодня опять предстоит быть ну о-о-о-очень и очень кроткой, Потому что на ужин, увы, ничегошеньки, кроме секса. А мужик её ценит в женщинах бешбармаки, А мужик её любит манты, а понтов не терпит! [Хорошее дело не назовут браком]. И Айгуль ненавидит растущий живот, превращаясь в стерву! А у Светочки есть экономка, водитель и муж культурный. Только Светочке впору писать мемуары о том, что такое ЭКО. Она по четырнадцать раз на день измеряет влагалищную температуру, Вычисляя момент для зачатия нового человека. Но у Светы какие-то слишком свободные яйцеклетки, Со своей конституцией… надменные, точно снобы… А вокруг все с детьми: и старушки, и малолетки, И даже нищенка в переходе, причём каждый день с новым. И Света бежит в мультибрендовый плакать и причащаться И покупает седьмое пальто за две тысячи триста евро. И если ты скажешь, что знаешь хоть что-то о человеческом счастье, Я никогда, никогда тебе не поверю. |
