Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В самом начале Первой мировой войны Перго был мобилизован. 7 апреля 1915 года во время ночной атаки писатель был ранен в ногу. Его искали, но не нашли. Есть предположение, что немцы подобрали раненого и поместили в лазарет, который на следующий день был уничтожен огнем французской артиллерии.

Читая сегодня «Пуговичную войну», мы не только знакомимся с реалиями прошлого и не только сопереживаем юным персонажам романа, но и получаем от чтения огромное эстетическое удовольствие: Перго наполнил свою книгу такой жизненной силой, такими насмешками, иронией и веселостью, что нам остается только следовать за его героями, припомнив слова знаменитого исследователя Рабле Михаила Бахтина: «Двери смеха открыты для всех и каждого».

Михаил Яснов
Идите мимо, лицемер, юрод,
Глупец, урод, святоша-обезьяна…
Франсуа Рабле{1}

Посвящается моему другу Эдмону Роше{2}

Предисловие от автора

Тот, кто наслаждается, читая Рабле, этого великого и истинно французского гения, с удовольствием примет, я надеюсь, мою книгу, которая, несмотря на свое название, не адресована ни маленьким детям, ни юным девственницам.

К черту стыдливость (только на словах) тех немощных времен, из-под ханжеских плащей которых частенько несет только неврозом да ядом! И к черту «настоящих римлян»: я – кельт{3}.

Именно поэтому я и захотел написать честную книгу, которая была бы одновременно галльской, раблезианской и эпической. Книгу, в которой текли бы жизненные соки, сама жизнь, сам восторг. И звучал смех, этот великий радостный смех, что сотрясал животы наших отцов – знаменитых выпивох или бесценных подагриков.

Так что я вовсе не боялся ни крепкого словца – лишь бы оно было смачным, ни рискованных эпизодов – главное, чтобы они были эпическими.

Мне захотелось воссоздать одно мгновение моей детской жизни, нашей восторженной и жестокой жизни дикарей-крепышей, во всей ее искренности и героизме, то есть свободной от школьного и семейного лицемерия.

Очевидно, что в изложении подобного сюжета было бы невозможно придерживаться одного только словаря Раси́на[1].

Забота об искренности стала бы моим оправданием, если бы я хотел извиниться за рискованные словечки и чересчур образные выражения моих героев. Но никто не обязан читать мою книгу. А после этого предисловия и украшающего титульный лист эпиграфа из Рабле я не признаю ни за одним ментором, светским или религиозным, мечтающим о более или менее тошнотворных нравоучениях, права сетовать.

К тому же – и это лучшее мое оправдание – я задумал эту книгу в радости, я писал ее с наслаждением, она развлекла нескольких друзей и рассмешила моего издателя[2]. Поэтому я имею право надеяться, что она понравится «людям доброй воли»{4}, как сказано в Евангелии, а на все остальное, по словам одного из моих героев, Лебрака, мне начхать.

Л. П.

Книга первая

Война

I. Объявление войны

Что касается войн… и впрямь поразительно, какими ничтожными причинами вызываются жестокие войны… и улаживаются эти раздоры благодаря столь ничтожным случайностям: …вся Азия, говорят, была разорена и опустошена в результате войн из-за распутства Париса{5}.

Монтень. «Опыты». Книга вторая, гл. XII

– Подожди меня, Гранжибю́с[3]! – окликнул Було́[4], придерживая учебники и тетради подмышкой.

– Пошевеливайся, а то я не успею потрепаться!

– Есть новости?

– Возможно!

– И что?

– Да пошли же!

Пуговичная война. Когда мне было двенадцать - i_003.png

Було догнал братьев Жибюсов, своих одноклассников, и все трое бок о бок двинулись по направлению к общинному дому.

Стояло октябрьское утро. Покрытое серыми тяжелыми тучами небо смыкалось на горизонте с ближними холмами и придавало пейзажу меланхолический оттенок. Сливовые деревья облетели, яблони пожелтели, падали листья с ореха – сначала планировали медленными широкими кругами, а потом полет их ускорялся, и они ястребом бросались на землю, когда угол падения становился более острым. Воздух был влажным и теплым. Иногда налетал ветер. Монотонное гудение молотилок прерывалось глухой нотой, когда в них исчезал очередной сноп, и превращалось в скорбную жалобу, напоминающую безнадежный предсмертный всхлип или горестный плач.

Лето закончилось, наступала осень.

Было около восьми утра. Солнце печально пробиралось между туч, и тоска, неопределенная и смутная тоска давила на деревню и окрестности.

Полевые работы были завершены, и по одному или небольшими группами вот уже две-три недели в школу возвращались маленькие подпаски с обветренной, загоревшей на солнце кожей и с начисто выбритыми (при помощи машинки для стрижки быков) головами. Мальчишки были одеты в залатанные, но чистые штаны из дешевой шерстяной ткани, с дополнительными грубыми нашлепками на коленях и в паху, и в новые серые, в мелкий рисунок, гризе́товые[5] рубахи. Постепенно линяя, в первые дни носки эти рубахи окрашивали ладони в черный цвет, делая их похожими, как говорили сами ребята, на жабьи лапы.

В тот день они плелись по дороге ни шатко ни валко; их походка словно отяжелела от этой унылой погоды, осени, от самого пейзажа.

Впрочем, кое-кто – старшие – уже оживленно болтал на школьном дворе. Учитель, отец Симо́н, сдвинув ермолку на затылок и водрузив очки на лоб, стоял у входа с улицы и властным взглядом наблюдал за происходящим. Он следил за порядком, распекал неторопливых; малыши, проходя перед ним, приподнимали кепочки и разбегались по двору.

Похоже, на братьев Жибюсов из Вернуа́ и догнавшего их по пути в школу Було не действовала приятная меланхолия, замедлявшая поступь их товарищей.

Они явились по меньшей мере на пять минут раньше, чем в другие дни, так что, увидев их, отец Симон торопливо вытащил часы и поднес их к уху, чтобы убедиться, что они идут и он вовсе не пропустил положенное время.

Трое дружков торопливым шагом с озабоченным видом немедленно направились во дворик позади туалетов, укрывшийся за домом соседа – папаши Огю́ста, или попросту Гюгю́. На узкой площадке уже топтались многие старшеклассники, пришедшие раньше них.

Там были Лебра́к[6], их верховода, которого еще называли Большой Пес, и его правая рука Камю: у него был нос пятачком, так что его кличка была Курносый, как раз под стать фамилии[7]. Он отлично лазал по деревьям и не имел равных себе в искусстве отыскивать гнезда снегирей (кстати, в тех местах снегирей тоже прозывают курносыми). Еще там был Гамбе́тт, или Бека́с-с-Побережья, чей отец, потомственный республиканец, сам сын героя восьмидесятых, в суровые времена защищал Гамбетта́[8]{6}. Там был знающий всё на свете Ла Крик по прозвищу Крикун[9], и Тенте́н, и Гинья́р Косой, который отворачивался в сторону, чтобы посмотреть прямо на вас, и Тетá-Головастик с огромным черепом. Короче, самые крепкие парни деревни. Они обсуждали серьезное дело.

вернуться

1

Эпиграф – из «Надписи на главных вратах Телемской обители» (Франсуа Рабле. «Гаргантюа и Пантагрюэль». Книга I, глава LIV. Пер. Ю. Корнеева). Франсуа Рабле (1494–1553) – великий французский писатель-сатирик, основоположник европейской литературы, автор романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1532–1564), высмеивающего человеческие пороки и запрещенного католической церковью. О влиянии Рабле на творчество Луи Перго см. в «Предисловии» от автора и в предисловии переводчика к нашему изданию.

вернуться

2

Роше Эдмон (1873–1948) – французский прозаик, поэт, художник-иллюстратор, лауреат Гонкуровской премии (1922); друг Перго и иллюстратор его книг.

вернуться

3

И к черту «настоящих римлян»: я – кельт. – Кельты – один из самых воинственных народов древней Европы, издревле населяли значительную часть современной Франции, но начиная с I века до н. э. стали вытесняться римлянами и подвергались романизации. Метафорическое противопоставление кельтов и «настоящих римлян» у Перго звучит как противопоставление фальшивой цивилизованности и природной простоты и силы.

вернуться

1

Раси́н Жан-Бати́ст (1639–1699) – знаменитый драматург, чьи произведения считаются эталоном французского языка классической эпохи.

вернуться

2

Этого последнего – заранее (примеч. авт.).

вернуться

4

…«людям доброй воли», как сказано в Евангелии… – Выражение «люди доброй воли» восходит к евангелическому «во человецех благословение» (Лк., 2:14); в тексте, принятом римско-католической церковью, – «…мир людям доброй воли».

вернуться

5

…из-за распутства Париса. (Мишель Монтень. Опыты. Избранные произведения в 3 томах. T. 2. М., 1992. С. 152–153.) Мишель де Монтень (1533–1592) – французский писатель, философ, один из выдающихся моралистов эпохи Возрождения, автор книги «Опыты» (1580–1582), посвященной наблюдениям над человеческой природой. В эпиграфе упоминается древнегреческий миф о Парисе, похитившем супругу спартанского царя Менелая Елену, что стало причиной кровопролитной Троянской войны.

вернуться

3

Гранжибю́с – т. е. Большой Жибюс (от франц. grand – «большой, старший»). Кроме того, gibus по-французски означает «шапокляк» – складывающийся цилиндр. Кличку старшего из братьев можно перевести как «Большая Шляпа».

вернуться

4

Було́ (франц. «толстяк, батон») – многие герои Перго носят говорящие фамилии. Було, под стать своей, показан как неповоротливый, неловкий парень.

вернуться

5

Гризе́т (от франц. gris – «серый») – легкая дешевая ткань.

вернуться

6

Лебра́к – франц. фамилия Lebrac (Лебрак) омонимична слову le braque – «легавая собака».

вернуться

7

Камю́ – фамилия Камю (Camu) созвучна слову camus – «курносый».

вернуться

8

Гамбе́тт, или Бекас-с-Побережья… – Gambette (франц.) – «бекас».

вернуться

6

потомственный республиканец, сам сын героя восьмидесятых, в суровые времена защищал Гамбетта. – Лео́н-Мише́ль Гамбетта́ (1838–1882) – французский политик, один из главных политических деятелей в эпоху Франко-прусской войны и установления республиканского строя во Франции, премьер-министр и министр иностранных дел Франции в 1881–1882 годах. Его имя было символом республиканских идей, которые он отстаивал в яростной политической борьбе.

вернуться

9

Крику́н – в оригинале La Crique (франц. «бука, страшила»). В переводе кличка дана по звуковой ассоциации с фамилией.

2
{"b":"627084","o":1}