Литмир - Электронная Библиотека

– Я хочу домой, – прошептала я.

Максим смотрел на меня, а я – на него. Все лицо его было исцарапано, губа разодрана, но отек уже спадал. А вот его шея по всей длине была перевязана свежим бинтом. Он смотрел, как я любуюсь своим творением, и на лице его расцветала улыбка:

– Ты добралась до яремной вены, – с восторгом сказал он, приподнимая подбородок, словно давая мне оценить свою работу. В глазах его зажглось восхищение.

– Давай я её осмотрю, а то опять скажешь, что я херовый (на самом деле он использовал другое слово) врач, – сказал мужчина, который пришел вместе с ним.

Он подошел к кровати и сел с другой стороны, развязал тесемки на моей шее и стянул с меня сорочку. Я осталась совершенно голой. И пока огромный, рукастый и густо покрытый растительностью, мужчина осматривал мои руки, ноги, живот и низко басил, задавая мне вопросы о моем самочувствии, отчего делался похожим на пирата, Максим беззастенчиво любовался моим телом. Врач (а это точно был он, потому что только они привыкли так резко и бесцеремонно обращаться с человеческим телом) проверил рефлексы, справился о головной боли и, выяснив, насколько сильно болит, велел медсестре выдать мне какую-то таблетку, название которой я не слышала ни разу в жизни. Но тут Максим отвлекся от разглядывания меня, потянулся в задний карман джинсов и достал оттуда знакомый пакетик. Он поднял глаза и демонстративно помахал этим перед глазами у врача-пирата.

– Что это? – спросил он

– Панацея.

– Ты мне своими жаргонными названиями не тычь, – пробасил врач. – Я спросил что это?

– С24ТZ.

Мужчина пару раз пробубнил это названия, вспоминая препарат, а затем лицо его просияло:

– А… вспомнил. Откуда это у тебя? – голос его был по-дружески возмущен.

– Не важно. Можно его?

– Можно и его. Но отходить будет долго. Не дороговато ли для…

– Нет, – перебил его Максим.

Максим снова перевел взгляд на меня, скользя им по моему лицу и телу. А врач смотрел на Максима и то, что он увидел в его глазах, заставило огромный смуглый лоб нахмуриться.

А все о чем я думала в этот момент – моя нагота больше не смущает меня. И я не просто стесняюсь, но не могу об этом сказать. Нет. Мне все равно. Мне плевать, видят ли они мою грудь, и как она, по их мнению, выглядит, мне плевать, что моя голая задница (и не только она) лежит в десяти сантиметрах от каждого из них. Мне до смерти надоели разговоры обо мне, в которых я не принимаю участия, где мое мнение никого не интересует, надоела бессмысленная жестокость всего происходящего, надоела смерть, висящая надо мной дамокловым мечом. Пошло оно все… В голове было кристалльно чисто. Ни одной мысли. Я просто лежала и смотрела, как в столбах солнечного света плавают кристаллики пыли, как они сверкают, как танцуют, завиваются вихрями в потоке воздуха и наслаждалась головной болью.

– Маш, ты можешь идти, – сказал врач медсестре. – И это… к подружке её загляни. Как там она…

Женщина кивнула и вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.

Мы остались втроем. Огромный врач прокашлялся:

– Максим, – сказал он. – Ты это…

Максим поднял на него глаза – они улыбались, молча, еле сдерживая огонь внутри себя, и под этим взглядом плечи здоровенного мужика осели. Он потер огромной ладонью глаза, затем посмотрел на меня и снова на Максима.

– Не повторяй отцовских ошибок, – наконец сказал он. – Я, может, чего-то не понял, но…

– Ты все понял правильно.

– Тогда тем более. Ты видел, как это заканчивается. Знаешь, как никто другой. Не повторяй. Хватит с тебя и того, что ты уже натворил.

– А что я натворил? – спросил Максим с наигранной наивностью.

– Перестань ерничать.

На это Максим тихонько рассмеялся.

– Я понял, Олег.

– Раз ты понял, как поступишь?

Максим долго задумчиво рассматривал меня, прежде чем сказать:

– Олег, иди уже.

– Макс, не надо…

– Иди, – тихо повторил парень. И вроде бы ничего в его голосе не изменилось, но по моей спине побежали мурашки. Я закрыла глаза. Пират тяжело вздохнул.

Максим открыл пакетик с таблетками, вытащил две штуки и зажал в ладони. Остальное он протянул врачу:

– Это тебе. Подарок.

– Слишком щедро для меня, – сказал пират, поднимаясь с кровати.

Но Максим бросил пакетик, и пират, повинуясь инстинктам, поймал его неловким движением руки. Посмотрел на пакет и сказал «спасибо» и отправил в свой карман. Максим кивнул.

– Аккуратнее с шеей, – пробубнил напоследок врач и вышел из комнаты.

Мы остались одни, в полнейшей тишине. Я открыла глаза, потому что почувствовала, как его ладонь ложится на мою. Он аккуратно подцепил мои пальцы и переплел со своими, рассматривая то, что у него получилось. Потом он поднял на меня глаза и сказал:

– Вот такой и должна быть настоящая женщина, – словно «настоящая» он подчеркнул тем голосом, что не терпит возражений.

– Голой? – спросила я.

– Смиренной.

Моя голова начала болеть сильнее, и это уже не было таким легким и приятным чувством. Эта боль обещала завязать меня в узел.

Максим взял со столика стакан и потянулся к моему рту, держа в пальцах таблетку. Смиренной? Пусть будет так. Я открыла рот, проглотила таблетку и запила её глотком воды, но все же она оставила на языке горьковатый привкус.

– Вот так… – он поднялся с кровати и подошел к окну. Оставив его открытым, он задернул шторы, и в комнате стало сумрачно. – Знаешь, меня удивляет современная мода на одиночество и стервозность. Причем именно в таком порядке. Сначала баба добивается того, что становится никому не нужна, а потом начинает звереть от этого. Но то – баба, а мы говорим о женщине, верно? – он медленно прошел к двери и щелкнул замком, затем медленно направился к кровати, на ходу снимая сначала один ботинок, затем второй. – Истинную женщину отличает смирение и послушание. Знаешь, почему? Чтобы быть стервой, ничего не нужно делать – отпускаешь на волю свою сучью сущность, и она сама придет к этому, если предоставлена самой себе, если бесконтрольна. А смирение и послушание, – он закинул руки за спину и потянул за футболку, стаскивая её с себя, – стоят невероятных усилий. Стать послушной сложно. Еще сложнее понять – зачем. Никак не укладывается в рамки современных понятий о красоте и сексуальности понятие смиренности – ни одна из знакомых мне особей женского пола не в состоянии понять, насколько возбуждает покорность. Какой она может быть прекрасной, какой недоступной может быть женщина именно в те моменты, когда она беспрекословно подчиняется твоей воле. Это как с одеждой – чем меньше её на женщине, тем скучнее смотреть на неё. Со стервозностью так же, – он залез на кровать, на четвереньках подполз ко мне, навис надо мной, заслоняя собой млечный путь, и уселся на меня сверху, – Как и все интимное, она должна быть спрятана от глаз окружающих, и чем глубже, тем лучше. Чертям место в тихом омуте. Когда женщина опускает глаза вниз, прячет под ресницами все свои мысли, это становится таким откровенным, таким возбуждающим, что просто нет сил терпеть. Хочется залезть к ней в голову, хочется услышать её мысли так же сильно, как хочется залезть под юбку, если она едва открывает красивые лодыжки. Женское молчание – самое сексуальное, что есть на свете, – он наклонился ко мне, ложась своей грудью на мой живот, и тихонько прикоснулся губами к моей груди. Он медленно повел горячие губы к тонкой, нежно-розовой коже, которая поднялась навстречу его губам, становясь твердой.

Нет смысла сопротивляться тому, что неизбежно, и чем бы все это ни закончилось – пусть будет так. Я подняла руку и запустила в его волосы. Головная боль отступает, а его губы в нескольких секундах от сладостного момента. Какой же он жестокий, какой страшный человек…

Его язык нежно погладил мой сосок, губы прильнули к твердой плоти – я вдохнула, мои пальцы впились в его волосы, вторая рука сжала тонкое покрывало. Он шепчет моё имя, он запускает руку между моих ног, заставляя меня стонать. Господи, как же хорошо… Как же неправильно. Возбуждение, родившееся между ног, побежало по венам, и я задыхаюсь от желания. Я слышу, как он дышит, чувствую, как горячее дыхание смешивается с моим именем и рассыпается по моему телу каскадом поцелуев. Я хочу тебя. Я боюсь тебя. Мне так жутко от того, что рядом, и так хочется, чтобы ты поскорее оказался внутри меня. Забирай меня, выпивай без остатка. Владей мной, делай со мной, что хочешь.

31
{"b":"627063","o":1}