— Я сидел в душе.

— Давай-ка я найду тебе халат.

Коннор ударил кулаком в стену.

— Я не понимаю, неужели ей так хотелось сбежать потрахаться с другим, когда мне приходилось умолять ее об этом раз или два в неделю!

— Ш-ш-ш.

— Это нечестно!

— Я знаю.

Справедливость и математика

Однажды Брук занималась несправедливостью и отрицательными числами. Она совершала арифметические подвиги в классе мисс Толлитсон в начальной школе Винтерхэвен. Мисс Толлитсон была свирепой поборницей уравниловки, которая почувствовала, что Брук несколько переросла предлагаемые ей штанишки — Мисс Умная Задница. Брук же сияла в любом окружении, а особенно среди деток переженившихся вонючих фермеров, церковных попрошаек и ремонтников ломаных тракторов из центральной Флориды, из которых происходила и сама мисс Т. Однажды утром Брук успешно решила невероятно сложную серию примеров на сложение и вычитание, это раздосадовало мисс Толлитсон, и она изрекла: «Хорошо, мисс Макнайт, сколько будет семь вычесть десять?» Она сложила руки на своей тощей груди, преждевременно празднуя триумф (так об этом рассказывает Брук), ее худое лицо разрумянилось. Конечно, Брук знала, что это был подвох, но она упрямо не хотела оказаться побежденной старой бой-бабой. Ответ показался ей очевидным. В ее мозгу ярко осветился ряд чисел и отчетливо защелкали костяшки счетов.

— Минус три, — ответила Брук.

Резкое покраснение кожи мисс Толлитсон подтвердило ее открытие.

— Но мы еще не учили этого, — зашипела она, — это неслыханная дерзость, Брук Макнайт. Немедленно иди вниз в кабинет мистера Брента, и там мы посмотрим, какая ты умная!

Так Брук вернулась домой из школы, имея на совести преступление: она узнала об отрицательных числах до того, как земля Флориды решила открыть для нее этот ящик Пандоры.

Нежданный гость

Затрещал домофон, оповещая о приходе доктора Дата Халливелла.

— О черт, — сказала Брук, сконфуженно улыбаясь.

Возможно, это был самый последний человек, которого я хотел бы видеть в этот момент.

— Я избавлюсь от него, обещаю.

— Я тебе месяцами советовал сделать это.

— Коннор, пожалуйста!

— И только попробуй сказать ему, что меня бросила подружка. Мне не нужна его жалость.

— Поздновато, — заметила Брук.

Я мрачно удалился на диван и начал листать номер «Математической мысли», прислушиваясь к происходящему у дверей…

— Я только что закончил в… э-э-э… в больнице и подумал, может, ты… я не знаю… захочешь перекусить… я имею в виду, что мы не должны… о, я не знал… привет, Коннор!

Я безразлично кивнул в его сторону, притворяясь поглощенным статьей о теории узлов.

— У нас тут с Коннором небольшое семейное совещание. А ты можешь выпить с нами чашку чая.

Я гневно глянул в сторону Брук, но она не захотела встретиться со мной глазами.

— Я не хотел вам помешать…

— Ничего-ничего. Все в порядке.

Я чувствовал, что псих-доктор маячит где-то за моей спиной, опасаясь войти в комнату, стыдливо переминается в прихожей, пока Брук грохочет на кухне. Я могу себе представить, как он раскачивается из стороны в сторону, голова глубоко утоплена в плечи, волосы падают на лоб. Меня почему-то раздражает его застенчивость, хотя я и не так уж крут, чтобы начать его третировать. Может, это отражение своей застенчивости я вижу на его лице, оттого и недолюбливаю и не могу от встречи к встрече запомнить его черт.

И все же, определенно, он стоит в своих штанах цвета хаки и анораке именно так, как я себе и представлял. Теперь я вспомнил, как он выглядит. Эта его чуть наклоненная вперед осанка, его выпученные глаза и римский нос — он напоминает грифа на ветке.

— Присаживайся, — предлагаю я, будто хозяин. Или врач.

Он кивает и осторожно проходит в комнату, изучая скудную обстановку.

— Как продвигается, э-э-э, писательство? — спрашивает.

— Не знаю, тебе следует задать этот вопрос писателям.

Он все больше раздражает меня. Я смутно догадываюсь, что Даг вряд ли подозревает, как я ненавижу то, чем зарабатываю на жизнь, и ненавижу себя за то, что делаю со своей жизнью. А он только что вернулся со своей шестнадцатичасовой смены, во время которой штопал пулевые ранения и воскрешал задыхающихся сердечников. Я знаю, что веду себя по-детски, — проницательная догадка, которая заставляет меня быть противным самому себе. Очень трудно понять, как себя следует вести. Все эти золотые правила и категорические императивы. И естественно, есть правило, которое гласит: «Веди себя с другими так, как будто они без пяти минут знаменитости».

Визит врача

Брук внесла чашку без ручки, которую Даг принял с благодарностью и сжимал страстно (как будто в ней заключался ответ на извечный вопрос, что же ему делать со своими руками в отсутствие скальпеля и зажимов), но только до тех пор, пока не обнаружил, насколько она горяча. Тогда он начал неистовые поиски нейтральной поверхности, на которую можно было бы поставить чашку.

— Но ты ведь все еще работаешь, э-э-э, для журнала, разве нет? — продолжал он упорствовать, дуя на свои обожженные пальцы.

— Немного.

— Как прошел твой день, Даг? — защебетала Брук.

Я не мог поверить, что она настолько воспряла духом из-за присутствия этого вялого субъекта.

— Неплохо.

По счастью, он не стал вдаваться в подробности, прерванный писком пейджера.

— Ты можешь позвонить из спальни, — сказала Брук и зашипела на меня, когда он исчез: — Не мог бы ты хоть раз попытаться не быть таким засранцем, хотя бы ради меня!

Меня как обожгло. Я — засранец? Я тут же напомнил, что вообще-то она собиралась избавиться от него.

Возник Даг и объявил, что его требуют в больницу. Кто-то при смерти. Он даже вроде бы оживился оттого, что оказался кому-то нужен, или оттого, что возвращался туда, где комфортно себя чувствовал. Я-то уж точно обрадовался такому исходу. Он притормозил еще ровно на столько времени, сколько нужно было, чтобы облиться чаем. Брук вытерла его и поцеловала у двери.

— Я не понимаю, что ты нашла в этом мужлане.

— Он милый, и добрый, и порядочный, то есть обладает тремя качествами, которые никто не приписал бы тебе. У меня был чертовски трудный год, и я очень признательна Дату за его заботу.

— У него отсутствует индивидуальность.

— Что у него отсутствует на самом деле, так это осанка.

Я не выношу, когда Брук сердится на меня. Мы очень редко расходимся в наших мнениях, поэтому я был подавлен собственной ограниченностью и неспособностью оценить добродетельного доктора Халливелла по достоинству. Но я видел, как она разозлилась, и, чтобы привести ее в чувства, извинился. Я даже не стал имитировать, как смешно он сопит вместо того, чтобы просто дышать, зная, что ее не заинтересуют мои наблюдения, а он все равно не сможет исправиться.

Притча

Позже, сидя на кровати, Брук гладила брата по волосам и вспоминала очередную историю из их детства. Историю об ирландском терьере и пятнистой кошке.

— Помнишь старого Ружа? Как мы не могли заставить его есть собачью еду. Он ненавидел ее, переворачивал свою миску и раскидывал все по полу. Но стоило только положить кошачий корм для Клио в его миску, как он сходил с ума, лаял, рычал и нарезал вокруг круги, пока она ела свой корм. А затем кидался к миске и жадно поглощал все, что там оставалось.

Коннор слишком хорошо знал свою сестру, чтобы не уловить, к чему она клонит, но сейчас он был слишком несчастлив, чтобы полемизировать.

— Ты провел с ней три года и все это время даже не пытался продемонстрировать ей свою любовь. А теперь, когда кто-то сунул нос в твою миску, ты начал лаять. Я не хочу так говорить. Но это типично мужская фигня. Вы, парни, думаете, что вам нужны девственницы, но я уверена, что на самом-то деле вам больше всего хочется засунуть свои письки туда, где уже побывали другие.