— Мы услышали его версию событий, — Стоун продолжает властным голосом. — И теперь только подумайте, чего мы можем добиться вместе.

Братья смотрят на него. Я вижу, сколько силы и энергии скопилось в их телах, они напоминают мне звезды, горящие изнутри.

Я проскальзываю между Грейсоном и Ноксом, почти ожидая того, что они схватят меня и порвут голыми руками.

Подбегаю к отцу, который все еще опирается спиной на стену.

Приподнимаю его голову и кладу к себе на грудь. Он кажется ледяным. Господи, как сильно они навредили ему? Но с другой стороны, все могло быть еще хуже.

— Папа, — шепчу я ему на ухо.

— Принцесса, прости меня. Мне так жаль. Я никогда не хотел, чтобы ты узнала правду. Ты или твоя мама. Никогда не хотел, чтобы они прикоснулись к вам.

— Но был не против, когда касались нас, — издевательским тоном говорит Грейсон.

Я сжимаю папину руку, сосредотачивая все его внимание на себе. Стоун подарил мне эту возможность, и теперь мне все надо сделать правильно.

— Как ты узнал правду? — спрашиваю я папу.

Несмотря на то, что я жажду узнать правду, мне все равно больно слышать ответы.

— Сразу после пожара. Огонь перекинулся на соседний дом, поэтому им пришлось рассказать мне обо всем. Они назвали произошедшее несчастным случаем.

За моей спиной раздаётся фырканье, предположительно Грейсона.

— Дорман, покойный губернатор, был вовлечён во все это. Тогда он только пришёл в политику. Он сказал, что мне заплатят за спаленные дома, но им понадобится на это какое-то время. Я уверял его, что все в порядке, потому что имущество было застраховано, на что он ответил, что ни одна живая душа больше не должна ступать туда ни ногой.

На мою заднюю поверхность шеи ложится тяжёлая рука, мягко массируя и даря чувство комфорта. Мне не надо оборачиваться, чтобы понять, кому она принадлежит. Мурашки скользят вниз по позвоночнику, пока моё тело трепещет под нежным прикосновением.

— Что было дальше? — спрашивает Стоун рядом.

— Мне стало любопытно, — папа отводит взгляд, и мне требуется секунда, чтобы распознать эмоции на его лице. Первый раз в жизни я вижу смущение в его глазах. — Я должен был разузнать все раньше, но я бы никогда и не подумал... Все они были уважаемыми людьми… — он откашливается, сплёвывая на пол кровь. — Однажды ночью я отправился туда, ожидая обнаружить что-то вроде закрытого покерного клуба или, на худой конец, массажный салон с особыми видами услуг.

— Ты не ошибся, — выплёвывает Нокс на другом конце комнаты, отчего отец вздрагивает. Я поднимаю глаза на Стоуна, чтобы встретить тёмный блеск в его взгляде.

— Продолжай, — бормочу я папе, помогая ему подняться повыше.

— Я думал, что пожар был не такой уж сильный, раз они хотели оставить место в секрете. Думал, что они не хотели его закрывать, но дом был полностью разрушен. Огонь уничтожил все. Приложи мы достаточно усилий, его можно было бы отремонтировать, но стоило мне спуститься в подвал, как я все тут же понял.

— Как ты понял? — спрашивает Стоун голосом, лишённым любопытства. Он задаёт вопрос, заранее зная ответ на свой вопрос.

Папа молчит, и я вижу по его взгляду, что он снова очутился в том подвале в первый раз. Он переживает все заново.

— Моя семья владела фермой, — говорит он, наконец, заглядывая мне в глаза. — Ты это и так знаешь уже, не так ли? Все начал мой отец сразу же после переезда из Польши.

— Ты почти не рассказывал об этом, — отвечаю я мягко. Это та часть семейной истории, что не вписывается в общую картину идеальной семьи моей мамы.

— Мы держали крупный рогатый скот, который являлся основным источником наших доходов. Но страстью отца были дикие лошади. Те, которые не сдавались напору дрессировки и не были обучены правилам.

— Куда ты клонишь? — в нетерпении спрашивает Грейсон.

Я поднимаю ладонь верх, пресекая все разговоры.

— Позвольте ему закончить. — Каким-то чудным образом никто не возражает.

— Среди них была лошадь по кличке Домино. Она не поддавалась никакой дрессировке, была абсолютно дикая и необузданная, поэтому ее били. На всем его мощном теле виднелись шрамы от кнута. Конь не мог сбежать, но и не мог покориться.

— Я надеюсь, он не клонит к тому, о чем я думаю, — мямлит себе под нос Нокс.

Эбби делает шаг вперёд со словами:

— Стоун задал ему вопрос, и он отвечает на него.

— Никто не мог войти к нему в стойло, — рассказывает дальше папа, мотая головой из стороны в сторону. — У меня до сих пор остался шрам на плече с последнего раза, когда я пытался почистить его стойло. Отец взбесился и решил покончить с этим, подкинув яд под воротами. Это было ужасно. Этот запах. Я никогда не забуду этот запах гниющего и разлагающегося животного. Вот чем пах подвал. Даже сквозь вонь гари и пепла я почувствовал этот запах, и тогда я понял, что здесь произошло что-то ужасное.

Стоун издевательски рявкает:

— И, насколько я понимаю, тут ты пошёл в полицию.

— Нет, — отвечает папа. Его голос наполнен сожалением и одновременно с этим вызовом. — Что бы я им сказал? Дом сгорел, все были мертвы, а доказательства уничтожены. Нельзя арестовать кого-то только из-за запаха. К тому же Брук только родилась, а ее мать лежала в больнице из-за осложнений после родов. Я должен был защитить свою семью.

— И насрать на всех остальных, — говорит Грейсон сейчас скорее подавленно, нежели разъярённо.

— Я разговаривал после этого с Дорманом, — папа издаёт тихий смешок, отчего тут же морщится от боли. — Я сказал ему, что больше никогда не буду участвовать в подобном. Он ответил, что я накрутил себя и что это всего лишь был массажный салон с эскортными услугами, но я думаю, он понял, что я не купился на это.

Я качаю головой, пока моё сердце разбивается на кусочки. Я до сих пор подозреваю его, даже если и хочу больше всего на свете, чтобы его освободили.

— Тогда почему он приходил на мой шестнадцатый день рождения?

— Потому что он был губернатором, — отвечает папа уставшим голосом. Он закрывает глаза, выглядя при этом неестественно бледным. — И потому что моя мама хотела уладить наши финансовые дела.

— Мама знает?

Папа встречает мой взгляд с мольбой:

— Это убило бы ее.

Я чувствую облегчение от того, что руки хотя бы одного родителя по-прежнему чисты.

— Стоун думает, что прямо сейчас опять где-то удерживают в неволе детей. Ты знаешь что-нибудь об этом?

— Я больше никогда не имел ничего общего с губернатором.

Стоун чертыхается надо мной. Я думаю, что сейчас он расстроен из-за честности моего отца.

— Любая зацепка может помочь, папа. Это очень важно.

Его взгляд устремлён на потолок, потрескавшаяся штукатурка на котором теперь образовывает причудливые узоры.

Чувствует ли папа на себе разъярённые взгляды? Чувствует ли он напряжённую атмосферу в комнате? Потому что я ощущаю все это каждой клеточкой своего тела.

— Я никогда снова не скрывал пустующие дома для него, но моя фирма выполняла строительные работы для города по заказу местных властей. Легальные проекты. Я сам лично удостоверился в законности каждой сделки, о чем Дорман был хорошо осведомлён. В основном это были коммерческие строения.

Папа прочищает горло, пока я ощущаю исходящее от окружающих меня людей нетерпение.

— Как-то был проект, в котором губернатор хотел видеть именно меня, — продолжает он. — Но я почувствовал, что там было что-то не чисто. У него на руках были документы с подписями заказчиков, какие-то фирмы, что хотят построить небольшой торговый центр. Но место под строительство к тому моменту уже было в заброшенной части города, и кто вообще захотел бы вкладывать деньги в заранее убыточный бизнес? Тогда я решил проверить фамилии людей на документах.

— Подставные лица? — в голосе Стоуна проскальзывает еле сдерживаемая ярость. Он пытается контролировать себя ради меня, что значит очень многое. Я боюсь, что он может взорваться в любой момент, как и другие парни.