Но после Боса исследования пошли ни шатко ни валко — только в тридцатом немец Ланге опубликовал результаты своих исследований по сульфиду свинца. Затем — тоже немцы — Фишер, Гудден и Трой развили исследования уже в тридцать восьмом. Но велись работы и по сульфиду таллия — "ангосаксы ведь делают, и нам надо!". На основе этих систем немцы создали аппаратуру ИК-связи с дальностью до восьми километров, и лишь в сорок втором перешли с сульфида таллия на сульфид свинца, сразу улучшив показатели раза в два, правда, там и линзы были уже побольше — тринадцать сантиметров у приемника и двадцать пять — у передатчика. Использовали их и для обнаружения самолетов на своих РЛС — в дополнение к "обычному" обнаружению радиолучами. Но тут успехи были не ахти — прибор NMG42 фирмы ЭЛАК с зеркалом диаметром полтора метра имел угол обзора только девять градусов, что не позволяло обнаруживать самолеты так уж быстро — ИК использовались в основном для уточнения цели. Вот для обнаружения судов они использовались уже более успешно — там надо просматривать только горизонт, а не все небо, да и цели гораздо менее скоростные.

Немцы щупали и другие соединения. Так, теллуросвинцовые элементы имели верхнюю границу уже шесть микрометров, то есть могли отлично видеть тела с температурой 480 градусов по кельвину, или двести по цельсию, а максимум чувствительности приходился на четыре с половиной микрометра — тоже вполне неплохо, особенно если учитывать, что и более холодные тела давали на этой длине волны какое-то излучение — это максимум излучения находился дальше по шкале, а так спектр был довольно широк, и была вероятность увидеть даже человека безо всяких ухищрений типа охлаждения, вырезания части спектра, применения электронных усилителей. Правда, начиная с пяти и до восьми микрометров атмосфера плохо пропускает ИК-лучи — в этом диапазоне находится одно из "темных окон", вызванных поглощением парами воды. Так что без ухищрений человека не разглядишь даже с теллуросвинцовыми элементами, даже несмотря на то, что на диапазон 4,5–5 мкм приходится одно из окон прозрачности, пусть и с неполной пропускаемостью из-за поглощения озоном — но много ли его на уровне земли? К нашему счастью, немцы были еще в самом начале исследований по этим веществам.

А вот ПНВ на основе ЭОП немцы уже начинали использовать в массовом порядке, в том числе и на танках. Я как-то не помнил, чтобы у немцев было такое оборудование в сорок третьем — память говорила о Балатонской операции, а это уже сорок пятый. Но против фактов не попрешь — еще в сорок втором мы прихватили образец, который немцы навесили на пушку 7,5 cm PaK 40 и выкатили пострелять ночью. ПНВ работал с ИК-прожектором, по нему-то мы и обнаружили новинку — наши ИК-детекторы засекли мощный тепловой источник с немецких позиций, разведка сходила к ним "на огонек" и приволокла и сами приборы, и двух физиков-техников, что помогали немецким артиллеристам осваивать прибор. Со слов этих техников мы и узнали и о немецких разработках, и о том, что это уже якобы серийный образец, производившийся компанией АЕГ. Похоже, отрывочные сведения о применявшейся русскими ИК-технике подстегнули у немцев то ли исследования, то ли скорость принятия на вооружение. В общем, немцы начинали их использовать, но недостатком было то, что им приходилось применять прожекторы, чтобы можно было что-то видеть — ну не было на земле источников тепла, выдававших волны длиной один микрометр — только искусственные в виде закрытых фильтрами прожекторов. Точнее, источники были — тот же отраженное от луны излучение солнца, свет звезд, но они были слишком слабы, чтобы их мог воспринять немецкий прибор. Поэтому немцам приходилось себе подсвечивать, на чем они периодически горели. Так, одну такую колонну из почти двадцати танков наши штурмовики как-то засекли в середине августа. Наглецы перли ночью и светили своими ИК-прожекторами на десятки километров. Ну, это для наших ПНВ уже нового поколения. Естественно, колонна была раскатана в пыль.

Похоже, до немцев еще не дошли слухи о нашей новой технике, а вот сведения, что мы не используем тепловизоры на основе ЭОП они получили. Ну да, до последнего времени мы использовали тепловизоры на основе полупроводников — либо простые обнаружители с одним элементом, либо системы со строкой или матрицей чувствительных элементов и механической разверткой. Я-то, как увидел в сорок втором захваченные немецкие ЭОП, сразу сказал "Полная чухня!", так что наши конструктора от неожиданности даже присели — им казалось, что применение ЭОП — это следующий шаг по сравнению с нашими твердотельными элементами — ЭОП ведь выдавали полноценную картинку безо всякой развертки. Но я-то помнил кадры, где такие картинки выдавались безо всякой подсветки и на гораздо более дальних дистанциях, чем у немцев, поэтому с помощью волюнтаризма продавил дальнейшие работы. Волюнтаризма и доводов, что раз у немцев есть такие приборы, то они смогут видеть излучение наших ИК-прожекторов — "И в чем тогда преимущество? Есть сейчас на наших высотниках ИК-приборы — и пока хватит. А для войск нужно другое!".

Тем более что "другое" было — одноэлементные теплодетекторы позволяли обнаружить пехотинца за триста-пятьсот метров, а системы с механическим сканированием и охлаждением — до двух километров, танк — вообще до семи, если где-то найти такие протяженные участки прямой видимости. Вот только с такими системами уже не побегаешь — их вес был за тридцать килограммов. Мы их устанавливали на технику, но использовали в основном против диверсантов — на переднем крае, особенно в атаке, их разобьют в считанные минуты.

Так что наши научники корпели дальше. И я был спокоен, что мы получим более совершенные приборы — ведь к сорок третьему у нас в лабораториях работало уже двадцать тысяч исследователей. Да, большинство из них были техниками — смешать-нагреть-охладить — и так — сотни и тысячи раз. Но большинство экспериментов и состоит из множества простых действий, когда более опытные задают направление исследований, а уже непосредственные исполнители оттарабанивают спущенную им сетку по температурам-времени-давлению и выдают результаты исследований полученных образцов — графики и колонки цифр, по которым те самые более опытные пытаются определить дальнейшее направление.

И тут мы были впереди планеты всей. Прежде всего — по массовости опытов. Ну сколько там исследователей в той же АЕГ? Пятьдесят? Сто? Ну пусть сто пятьдесят. И в других фирмах не больше. А учитывая, что они конкуренты, делиться секретами между собой вряд ли будут, если только по приказу, но саботаж ученых — штука практически недоказуемая. У нас же система обмена научной информацией была уже отработана. Как и система подготовки кадров — в сорок третьем в дополнение к тем двадцати тысячам техников обучалось еще шестьдесят тысяч. Без отрыва от производства. Я вообще рассчитывал достичь где-то лет через десять величин в миллион научных работников, причем хотя бы десять процентов — действительно научных работников, а не научных техников-подмастерий — мы ведь обучали не только приемам работы с оборудованием и приборами, но и понемногу давали и научное образование, так что должно было выстрелить. Если удастся превратить республику в одну огромную лабораторию — будет очень неплохо. Ну а что? Сейчас три миллиона служит в армии, еще почти столько же работает на оборону — раз можем отвлечь столько людей на войну, разве нельзя будет отвлечь пятнадцать процентов трудоспособного населения на научную деятельность, которая к тому же более полезна, в том числе и для войны? Конечно можно. Вот и отвлечем. И миллион — это минимум на ближайшие десять лет. А там посмотрим. Тем более что у нас все больше просматривалось крупное направление по автоматизации научных и технологических исследований.

Тема автоматизации была для СССР не новой. Еще в тридцать четвертом Президиумом академии Наук СССР была утверждена Временная комиссия по телемеханике и автоматике при Технической группе АН СССР — появился первый в мире специализированный центр в области автоматического управления. В тридцать пятом Временная комиссия преобразуется в постоянно действующий орган АН СССР и получает название Комиссии телемеханики и автоматики, в тридцать шестом начинает выходить журнал "Автоматика и телемеханика". В тридцать восьмом Временная комиссия была преобразована во Всесоюзный комитет по автоматизации, который вскоре был переименован в Комитет телемеханики и автоматики, ну и в тридцать девятом на его основе создан Институт автоматики и телемеханики Академии наук СССР.