Фрицы, получив передышку, собрали разбежавшихся саперов, и те начали возводить оставшиеся неразгромленными переправы. Мы не препятствовали — нечем. Но выдвинули к речке группы пехоты, которые заняли подготовленные для засад позиции — теперь, в дымовухе, риск снизился еще больше, так что комдив двинул вперед еще и бронетехнику — пободаться на близких дистанциях.
Первый перебравшийся на наш берег немецкий танк был подбит из СПГ расчетом с классической триадой фамилий — Иванов, Петров и Сидоров. Таких троиц в нашей армии было сорок семь, и они устроили между собой негласное соревнование, которое, тем не менее, широко освещалось в боевых листках и республиканской прессе. "Наши", участвуя в категории "расчет СПГ", были пока на третьем месте с восемью подбитыми танками, и этот танк позволил им подняться сразу на две ступеньки — теперь они поделили первое место с тройкой из седьмой пехотной дивизии. Вот только сразу после выстрела они надолго выбыли из соревнований — подобравшись слишком близко к переправе, они обнаружили себя выстрелом, и уйти не успели — их позицию накрыло тремя близкими взрывами. Петров был вырублен сразу, Иванов, получив контузию, мотал головой, и только Сидоров, сохранив ориентацию в пространстве, потащил Петрова в промоину, из которой они вообще-то и должны были вести огонь, да понадеялись, что за дымом успеют смыться. И лишь дотащив его до промоины, Сидоров увидел, что броник Петрова пробит в трех местах. Откинув защелки, боец сбросил с Петрова его покоцаную скорлупу, взрезал одежду и стал налеплять на раны компрессы — срывал с них защитную пленку и лепил прямо на тело клейкой стороной, максимально быстро, чтобы клеевые компоненты схватились уже в контакте с телом, надежно запечатывая рану и фиксируя в своей быстро застывающей пене возможные мелкие осколки и кожу с подкожными слоями, создавая эдакий местный монолит.
Действовал он быстро и сноровисто, даже успел поймать левой рукой Иванова, который, явно находясь в прострации, полз куда-то на север. В руке он держал ошметки своей каски, разрезанной осколком почти пополам, так что из нее жесткой щеткой торчали обрезки стеклопластика, а налобная титановая пластина была порвана косым шрамом почти вдоль всей своей длины. Причем ременная система креплений и пластиковый подкасочный амортизатор оставались на голове Иванова эдакой камилавкой, опутывая ее своими ремешками — ее крепления имели предел по тянущим усилиям, и именно они спасли Иванова от сворачивания шеи, когда осколок вошел в каску и своей инерцией потащил ее вбок — в какой-то момент соединения лопнули и дальше осколок и жесткая часть каски ехали по черепу, точнее — по системе амортизации, которая предохраняла скальп. Но, увлекаемая осколком, раздробленная жесткая часть системы защиты головы, похоже, все-так надорвала левое ухо — оно все было залито кровью и как-то неестественно болталось. Поэтому Сидоров, особо не вдаваясь в детали, быстро приладил ухо на место и просто налепил такой же компресс — медики потом разберутся, сейчас главное — остановить кровь, защитить от дальнейшего загрязнения и снять болевой шок. Ну, тут от Иванова уже ничего не зависело — работали кровеостанавливающие и противоболевые препараты самих компрессов, он только на всякий вколол каждому по противошоковому тюбику и стал думать, как тащить своих товарищей в тыл. Но тут из дымовухи вынырнула их группа прикрытия — не дождавшись возвращения СПГшников, они ломанулись "вытаскивать" их "из лап немцев". И очень вовремя — за те пять минут, что Сидоров вытаскивал и латал своих товарищей, немцы, несмотря на перекрестный огонь с разных направлений, переправили на наш берег уже семь танков и роту пехоты, и они разворачивались веером, чтобы отодвинуть наших бойцов от плацдарма.
К сожалению, мотопехота этой танковой дивизии уже полностью была на бронетранспортерах. Мы уже как-то привыкли, что немецкая мотопехота перемещалась в основном на грузовиках, а на поле боя взвод, максимум рота действовали на ганомагах. А тут этой пехоты становилось на нашем берегу все больше и больше, и они как-то излишне быстро стали вытеснять наших бойцов с предполья, к возвышенностям, по которым и проходила основная линия обороны. По речной долине в дыму шли короткие схватки между мелкими группами пехотинцев. Немцы старались рывком продвинуться на бронетранспортерах как можно глубже на нашу территорию, мы подбивали их технику из гранатометов, минометных или танковых пушек. Выжившие после попадания выскакивали под автоматные или пулеметные очереди, выжившие еще и после этого залегали за холмиками, бугорками, а то и в траве, и начинали палить во все стороны. Конечно, если какой-то бронетранспортер въезжал в подготовленный парой отделений огневой мешок, то скоро от него оставался горящий кузов и горстка рассыпанных поблизости трупов. Но ганомаги не всегда въезжали так удачно — в попытках прорваться через недостаточно плотный, но все-таки действенный пушечно-гранатометный огонь, немецкие мехводы кидали свои боевые машины резкими зигзагами, порой проскальзывая перед самым носом реактивного снаряда РПГ или резким поворотом уходя от неминуемого поражения танковым снарядом, который лишь прочеркивал трассером дымный воздух с правого или левого борта.
Так, выкидывая гусеницами при резких спуртах травянистые комья земли, немецкие бронетрапспортеры наконец отодвинули нашу пехоту от переправ. Группы немецкой пехоты еще попадали под кинжальный огонь, когда выныривали сквозь дым на нашу очередную позицию, но постепенно они просачивались между ними, и нашим бойцам приходилось все время пятиться, чтобы их не взяли в клещи. Стрельба шла непрерывно, в разных направлениях, взрывы гранат, крики, топот ног смешались в сплошной какофонии слепого боя, когда уже на трех десятках метров видны только смутные силуэты, и время на реакцию — опознать, прицелиться и выстрелить, или не стрелять — измеряется долями секунд — действовать приходилось на подкорке. Наконец прозвучали тройные свистки, и наши стали энергично оттягиваться за линию ловушек. Пара немецких отделений, преследовавшая наших по пятам, влетела в такие ловушки — в низинках, где так удобно продвигаться вперед под защитой неровностей, в траве на невысоких кольях были натянуты нити колючей проволоки, которые придержали рывок фрицев — и чтобы они замедлили движение, и чтобы не попадали кучей. И тогда-то и были нажаты подрывные машинки, и четыре МОНки выкосили сначала одну, а потом и вторую ложбинку. Мощные слитные взрывы на близких дистанциях тормознули немецкую пехоту, она залегла и стала ждать свои танки, а наши бойцы, получив передышку, оттягивались за линию окопов.
Теперь лишь редкий гаубичный огонь да слепая танковая стрельба сквозь дымовую завесу по засеченным ранее направлениям хоть как-то мешали немецким танкам переходить на наш берег. Но, видимо, недостаточно — уже через час после начала пехотной атаки немцы сосредоточили танковый кулак в три десятка машин, развернулись цепью и пошли вперед.
И тут-то комдив в очередной раз поблагодарил себя, что не пожадничал грузоподъемность автотранспорта на обвес для дивизионных Аистов и взял с собой все, что к ним полагалось, не забив этот объем чем-нибудь более логичным для танковой дивизии — теми же снарядами или топливом в бочках. Топлива и снарядов и так хватило бы на три дня интенсивных боев, а вот дополнительные опции к своей авиатехнике вдруг выстрелили самым удачным образом. Так-то предполагалось, что наши наземные части всегда будут иметь поддержку штурмовой авиацией. Но третья танковая временно оказалась отрезанной от основных сил, да и чтобы подтянуть штурмовики поближе, требовалось время. Они уже пару дней оказывали все большее давление ото Льгова, но немцы обложили свои батареи бронированными ЗСУ-20-4, да и обычные буксируемые двадцатки были густо натыканы — одна танковая дивизия имела их шестьдесят штук — эту-то колючую конструкцию пока и раздергивали наши штурмовики, теряя за вылет по одному-два самолета. Так что помощь авиации нашим танкистам была пока косвенной — так, предыдущим вечером она накрыла колонну грузовиков, перевозивших боеприпасы для гаубиц — потому-то сегодня огонь немецкой артиллерии и не был таким интенсивным, несмотря на достаточность стволов. Зато постоянные штурмовки заставили немцев оттянуть все зенитные стволы к своим штабам и батареям, оставив без прикрытия наступающие части. В общем, это было логично — ну не видно было под Курском нашей штурмовой авиации.
