Таким образом за ночь мы уничтожили семь взводных, три ротных опорных пункта, захватили гаубичную батарею, и еще приняли на марше передвигавшуюся на юг танковую роту, пехотную роту на грузовиках и две колонны с грузами. К четырем утра фронт отодвинулся на север от Курска на пятнадцать-двадцать километров, до линии Шемякино-Курасово-Волобуево. Дальше на север идти было нельзя — просто не хватало сил. И так вдоль Большой Курицы на западе и Тускаря на востоке мы оставили восемь взводных групп прикрытия из одного танка и одного взвода мотопехоты — и хотя на каждую приходилось почти по два километра, этого должно было хватить, чтобы приостановить любую немецкую атаку — наши танковые пушки могли стрелять прямой наводкой по цели размером с танк как раз на два километра, так что они еще и прикрывали друг друга. На северном фасе длиной двадцать километров мы также оставили восемь таких групп. А оставшиеся два танка и девять мотопехотных взводов отошли в Верхнюю Медведицу — село, расположенное на шоссе Орел-Курск и почти по центру образовавшегося "нароста" нашей обороны на севере — до каждого из взводов прикрытия там было семь-двенадцать километров — это пятнадцать-двадцать минут хода — вполне можно успеть на помощь, чтобы отразить небольшую атаку или прикрыть отход в случае крупного наступления. К ним были направлены еще шестнадцать танков, чтобы на пехотный взвод пришлось по два танка — не хотелось бы получить стремительный прорыв в самое сердце обороны.
Остававшиеся на юге пятьдесят один танк и семнадцать САУ также были частично распределены по фронту, а частично сведены в две танкопехотных группы резерва, чтобы выполнить контратаку, если фриц где-то прорвется. Но это было сомнительно. Как ни хотелось комдиву самому поучаствовать в ночных "забегах", но ему приходилось заниматься хозяйственной работой. К двенадцати ночи, когда северный и восточный фланги были отодвинуты на дальность, не дававшую прямой видимости немецким арткорректировщикам, на выровненную посадочную площадку стали садиться транспортные самолеты, которые привезли пополнения — пехоту и, самое важное — сменные экипажи для техники. Конечно, пехоте тоже хорошо бы отдохнуть, но экипажам надо было отдохнуть вдвойне — эффективное использование техники было единственным шансом отбиться от фрица, и отдохнувшие экипажи — семьдесят процентов успешного применения бронетанковых сил. Пехота тоже отдыхала, хотя бы по четыре часа за последние сутки. Да и вряд ли фриц полезет везде и сразу, так что хотя бы на некоторых участках к десяти утра мы будем иметь пехоту, отдохнувшую минимум десять часов. А на западном и южном фасе мешка пехота уже имела такой отдых — немцы там не наступали, тасуя свои подразделения, и от нас работали в основном самоходчики и снайпера, отгоняя фрицев от реки, чтобы те не дай бог не построили переправы. Наступало утро.
И всю ночь, пока на севере шел разгром ближних тылов мотопехотной дивизии, на юге, к западу от Курска, шла подготовка к утреннему наступлению немцев. При построении боевых порядков для отражения атак комдив исходил из того, что немецкая танковая дивизия за остаток предыдущего дня и ночь пересечет Сейм где-то западнее впадения в него Большой Курицы, и в дальнейшем будет наступать вдоль северного берега Сейма, в направлении Духовец — Моква Первая — Курск. И, как вариант, комдив предполагал вспомогательную атаку мотопехоты от Лукина в направлении Анпилогово — Гремячка — Курск. Направления были сходящимися, отстоящими друг от друга на пару-тройку километров — идеальные условия, чтобы раздробить двумя рядом расположенными ударами нашу оборону, окружить часть войск, попавшую между ними, и выбить из-под нас сравнительно большой кусок территории, который будет нечем вернуть. Исходя из этих предположений он и расставлял по местности подразделения.
В Духовце комдив устроил ротный опорник, где окапывались пехотинцы при поддержке четырех САУ — когда немцы начнут протискиваться дальше к Курску, у этой группы будет возможность отойти на восток болотистыми и заросшими лесом берегами Сейма — сам Духовец отстоял от реки примерно на полкилометра, но был прикрыт с юго-запада старицами — немецким танкам пришлось бы идти через дефиле между ними, подставляя борта под наши выстрелы. Не, не сунутся, хотя позиции для стрельбы мы приготовили. Основную же часть первой линии обороны южного участка он организовал на высоте севернее Духовца — там как раз была балка, в которой можно было скрытно разместить танки и пехоту. Ну, а чтобы фрицам было нескучно, на дистанции в полтора километра от Большой Курицы до Духовца были подготовлены позиции и маршруты отхода для гибкой обороны — несмотря на открытую местность, там было с пару десятков точек, заросших кустарником и деревцами, имеющих местные неровности, которые и спрячут, и уведут наших от немецкого огня и взгляда.
На северном направлении, от Лукина, все было проще — дорога проходила между двумя возвышенностями, которые и стали двумя опорниками — и нечего тут мудрить, разве что на северо-восточном склоне северной возвышенности, чтобы прикрыть от немцев, комдив разместил танковый взвод с пехотной ротой — при удачном стечении обстоятельств они смогут вынырнуть из-за холма и ударом во фланг отсечь от реки наступающие части. Такая небольшая "домашняя заготовочка". Одна из.
И пружина, закрученная событиями предыдущего дня, продолжала скручиваться все сильнее. Опаснее всего была артиллерия немцев. Ночью она приостановила обстрел наших позиций, но с самого утра возобновила огонь. И это несмотря на то, что наши снайпера отследили через тепловизоры семь позиций арткорректировщиков и наблюдателей. Шестнадцать гаубиц танковой дивизии калибра сто пять миллиметров, восемь гаубиц калибра сто пятьдесят миллиметров снаряд за снарядом вспахивали наши позиции. Ложные. В полметра глубиной. Мы их рыли предыдущим днем практически на виду у немцев, позволяя их корректировщикам и наблюдателям нанести "траншеи" на свои карты, составить таблицы и порядок стрельбы. А вот когда мы выставили дымовые завесы, прикрыли ряд участков маскировочными стенками из кустарника и соломы — тогда уже стали рыть настоящие траншеи. Правда, пришлось поступиться несколькими удобными для создания огневых мешков участками — иначе немцы просто не поверили бы, что мы создаем такие неразумные позиции — уважать нас они уже как-то научились. Так что артиллерия молотила наши "позиции", заодно раскрывая и свои — если от штурмовиков немецкие батареи были прикрыты, то высотники, что снова начали летать не слишком далеко вглубь немецкой территории, активно работали по немцам — даже если какое-то орудие и не удавалось разбить прямым попаданием, то ударная волна, пыль, визг осколков заставляли немецких артиллеристов прятаться в щели или в яме, в которой стояло само орудие. Даже самоходные орудия, попав под близкие удары, старались сменить позиции — а это — потеря времени, которого у немцев не было.
Ведь к концу предыдущего дня мы наконец сумели сконцентрировать во Льгове достаточную для дальнейшего продвижения группировку войск, и пошли не только на юг, но и начали давить на восток, на внешнюю оборону немецкого кольца вокруг почти нашего Курска. А ближе к утру пришло сообщение из-под Лукино, откуда мы тоже ждали атаку — наша группа из танкового и двух мотопехотных взводов уничтожила гаубичную батарею немецкой мотопехотной дивизии и завязала бой на северной окраине Лукина.
Получилось все случайно. Согласно нашей стандартной практике, каждой подвижной группе придавались штурманы группы — офицеры или сержанты, которые только и делали, что отслеживали текущее положение группы, тем самым разгружая ее командира хотя бы от этой заботы. Заодно они же передавали информацию о положении группы наверх, чтобы и вышестоящее командование знало, кто где находится. Так вот — их штурман ошибся, командир не проверил, и в ночной темноте группа вместо очередной речушки пересекла Большую Курицу, вышла в тылы уже западной немецкой пехотной дивизии и, обалдев от обилия целей, всю ночь куролесила по округе. Точнее, куролесили они всего час, а потом, осознав свою ошибку, пытались выбраться обратно к своим, на восточный берег.
