А полетать "немцам" сейчас придется много. От обилия вкусных целей кружилась голова. И, пока фрицы не прочухали, что их самолеты теперь наши, надо было воспользоваться ситуацией по полной — взятые в плен немецкие радисты отстучали противоречивые сообщения о "шуме" на аэроузле — взрыв складов, нападение партизан, попытка бомбежки — пока разберутся, пока добегут недобитки, пока разберутся в их словах, пока придумают как действовать, пока пройдут команды до исполнителей — есть пять часов. Не больше. Было бы заманчиво разбомбить соседний аэроузел, расположенный под Шосткой — до него было-то километров сто двадцать на юго-запад, и это отвечало нашим интересам — уничтожить немецкую авиацию, действовавшую против нашего фронта, было очень кстати. Но — общее наступление немцев на севере, в направлении Москвы, было все-таки более важным событием. И его надо было затормозить, для чего требовалось нарушить коммуникации и разгромить тыловые склады.

Поэтому в одиннадцать утра первые двадцать четыре бомбера начали взлетать с аэродромов и брать курс на Орел. Он находился уже достаточно близко что к нам, что к Красной армии, поэтому обладал мощной ПВО — крупнокалиберными зенитками и ракетными пусковыми установками. ПВО и стало главной целью первого удара. Примерные позиции были нам известны — мы постоянно держали недалеко от города высотные разведчики, чтобы с их помощью если и не бомбить, так хоть отслеживать передвижения грузов и колонн, заодно они срисовали и многоярусную систему ПВО из нескольких узлов. По ним-то и наносился первый удар.

Первейшими целями были позиции ЗРК. Их было двенадцать штук, как раз по два бомбера на одну позицию. "Наши" Ю-88 несли по три толстостенные фугасные бомбы SD-1000 — за счет сниженного запаса топлива они смогли их поднять — тут лететь-то сотню километров. Самолеты заходили на курс атаки красиво, как по линейке, и в полном молчании немцев — те даже вылезли поглазеть — чего это доблестные пилоты люфтваффе вздумали летать над городом. В штабах, конечно, возрастало смятение — на запросы поступали какие-то невразумительные ответы, кто-то уже брался за телефонную трубку, чтобы отдать приказ истребителям разобраться в чем дело. Не успел. Тяжелые бомбы уже шли вниз. Наши пилоты, конечно, проходили обучение работе с немецкой техникой — поводили и сами самолеты, и поработали с прицелами. Но это обучение шло "на всякий случай" — немецкая техника появлялась у нас эпизодически, а в последнее время оставшиеся экземпляры работали только в качестве учебных классов — для расширения кругозора наших пилотов и механиков. Но с высоты в пятьсот, а то и триста метров, да без противодействия ПВО, наши отработали на отлично и с такими невеликими навыками, тем более мы поддерживали их у тех из летчиков, у кого получалось лучше других — как раз набралось под двести человек. Тяжелые бомбы каждого самолета, со взрывателями, поставленными на замедленное действие, проделывали в грунте поблизости от позиций немецких ракетчиков по три воронки диаметром двадцать и глубиной шесть метров, попутно разрушая прошедшей через грунт ударной волной еще и земляные укрытия в радиусе семнадцати метров — земля в круге диаметром тридцать четыре метра мало того что потеряла способность защищать живое, так еще и погубила все, что там находилось. И таких кругов пришлось по шесть на каждую из позиций ЗРК, состоявших из трех пусковых. Немцы успели забетонировать только восемь из восемнадцати пусковых позиций, да и тем досталось — в одну было прямое попадание, распылившее и технику, и расчет, еще у двух взрывы бомб пришлись сравнительно недалеко, так что в одной было разрушение бетонной стенки, в другой стенка устояла, но все оборудование пришло в разбитое состояние.

А следом накатывала следующая двадцатка. Она прошлась уже более мелкими бомбами по позициям 88мм и 37мм зениток. Да и то — толстостенные фугасные бомбы SD-50 с взрывателем, установленным на малое замедление, при взрывах на дистанциях пять-семь метров от окопанных зениток вполне нормально выводили их из строя. А таких бомб на каждую позицию вываливали до сорока штук, да при небольшом рассеивании, так как высота бомбометания была не более трехсот метров — для бомб такого калибра уже можно было не опасаться задеть себя или другие самолеты осколками или взрывной волной. Позиции зенитчиков стирались в пыль. А сверху уже заходили наши высотники, чтобы надежно добить ЗРК, которые и мешали им раньше действовать над Орлом. Но и это еще не все — следом на и так уже не дышащие позиции зениток заходили штурмовики — мы тщательно выпалывали любую возможность сопротивления.

И уже затем на вокзал и склады ставшего беззащитным города стали сыпать обычные фугасные, осколочные и зажигательные бомбы остальные бомбардировщики, а над городом ходили штурмовики, поливая всякое движение. Буквально за полчаса Орел из крупной перевалочной базы превратился в пылающий обломок.

И мы продолжали рассылать по округе наших ангелов смерти. Одновременно с началом разгрома Орла на восток пошла вторая ударная группа из двадцати бомбардировщиков, всех пикировщиков, пятидесяти немецких истребителей, и уже следом, в пятнадцати минутах хода — семьдесят наших штурмовиков под прикрытием тридцати истребителей — мы шли уничтожать аэроузел у городка Долгое, расположенного в семидесяти километрах на восток от Орла и, соответственно, ста семидесяти от "нашего" аэроузла. Там немцы также еще не знали о захвате их самолетов, поэтому бомбардировщики, смахнув самую опасную часть ПВО, развернулись обратно на запад, а уже штурмовики и истребители стали зачищать узел от немецких самолетов, персонала и складских запасов — мы немного переиграли порядок работы по аэроузлам, оставив шосткинский на потом — к двенадцати дня начала вырисовываться возможность взять его наземными войсками. Вот до долговского узла мы по земле уже никак не доставали, поэтому было решено стереть его в пыль.

И вакханалия продолжалась. Захваченный нами брасовский узел (по названию городка и станции Брасово), наверное, никогда не видел такой кипучей деятельности. На него прибыла еще сотня штурмовиков, транспортные авиаполки постоянно забрасывали боеприпасы, людей, топливо, а штурмовики постоянно вылетали на задания. Возвращались, чтобы заправиться топливом и боеприпасами, и снова вылетали на свою нужную работу — даже со сменными экипажами у людей получилось по пять вылетов в день, чего мы всегда старались не допускать — два, максимум — три вылета в день — и отдых. Но уж больно удачно мы зашли в немецкий тыл — такое случается редко, и если случается, нельзя гневить удачу и использовать возникшие возможности наполовину. Да, эти возможности возникли благодаря нам, но мы все держали пальцы скрещенными, чтобы не сглазить, и одновременно обрабатывали сведения разведки и наблюдателей, планировали удары, перемещение людей, грузов и техники. Бомбардировщики сделали в этот день еще три рейса. Сто пятьдесят километров на юго-восток — Курск. Тоже крупный транспортный и складской узел. Но уже без такой мощной обороны ПВО — немцы считали, причем справедливо, что заслон из аэроузлов надежно защищает его от налетов советской авиации. Он был разгромлен в четыре часа дня.

Но еще в час была восстановлена железная дорога Брянск-Брасово — она была разрушена только в месте соприкосновения наших войск, и строительные части за четыре часа восстановили двести метров разрушенного полотна. Так что на юг пошли составы с припасами и подкреплениями, что позволило дать зеленый свет танковой дивизии — мы просто сдвинули транспортные колонны с дороги, чтобы они не мешали танкистам своими задержками и авариями — у танкистов и своих хватит, ведь они разогнались до скорости в тридцать километров в час. Шестьдесят километров до Брасово они прошли за два с половиной часа, потеряв по пути из-за аварий и поломок всего десять процентов техники — наши мехводы много тренировались в маршах на гусеничной технике, естественно, не на танках, а на учебной, поэтому сейчас не подкачали. Тем более что в экипаже было четыре мехвода — все его члены могли вести машину, так что в танках водители менялись каждые двадцать минут. С БМП была такая же ситуация. Сложнее было с транспортными вездеходами — там всего один водитель. Но и к ним подсадили пехотинцев из тех, кто получше водил гусеничную технику, так что смена была. Хотя и не такая опытная, как штатные мехводы. От Брасово прошли на юг еще сорок километров. Тут, как бы нам ни хотелось, пришлось сделать остановку на два часа — пока прилетели транспортные самолеты с дизтопливом, пока дозаправляли технику, пока люди обедали — в шесть вечера двинулись дальше. Сопротивление немцев отсутствовало — сначала их проредили штурмовики, затем подошли наши передовые танковые и мотопехотные батальоны, так что к моменту прохода танковой дивизии были только небольшие обстрелы колонны, от которых мы просто отмахивались очередями из крупняка. Поэтому-то мы и рвались вперед — надо было застолбить за собой ставшее на время ничейным пространство. До Льгова — пересечения нескольких шоссейных и железных дорог — дошли уже в десять вечера, при поддержке штурмовиков и на одной злости смахнули хлипкое прикрытие из пары пехотных батальонов и четырех еще стареньких самоходок и — все! — люди уже падали с ног. Кое-как заняв круговую оборону, танкисты под защитой чуть менее измотанных пехотинцев с их БМП валились спать кто где смог, им даже не мешал звук транспортных самолетов, что всю ночь завозили к городу подкрепления и грузы — Льгов мы решили сделать нашим новым передовым пунктом и отдавать не собирались, тем более что в шестидесяти километрах на восток лежал Курск — пусть немцы и Сталин думают, что мы собираемся брать его. Позднее этот пятнадцатичасовой марш в сто семьдесят километров изучали на военных кафедрах.