Этот бар находился практически в моем квартале, и я много раз завтракал в ближайшем кафе – ночные пташки слетались сюда, когда закрывались бары. Иногда я ходил туда с Геллой, иногда один. И в самом баре я тоже бывал пару раз, в один из которых, по рассказам очевидцев, будучи вусмерть пьяным, развеселил гостей, заигрывая с каким-то солдатом. К счастью, я плохо помню события той ночи – все как в тумане, и потому убедил себя, что такого со мной быть не могло даже в состоянии сильного подпития. Но меня здесь знали в лицо и, думаю, спорили, какой я на самом деле ориентации. Словно они были верховными членами какого-то ордена с суровыми законами и, внимательно присматриваясь ко мне, старались распознать по особым, известным только им приметам, есть ли у меня настоящее призвание, могу ли я стать одним из посвященных.

Не сомневаюсь, что Жак сразу заметил нового бармена – нас словно магнитом потянуло к стойке, там будто разгорался жаркий очаг. Смуглый, горделивый юноша стоял, облокотившись о кассу, рассеянно потирая подбородок и окидывая посетителей взглядом победителя. Казалось, он находится на высокой скале, а мы внизу, в море.

Жака он покорил мгновенно. Я почувствовал, что приятель готовится к атаке, и решил быть снисходительным.

– Вижу, тебе не терпится познакомиться с барменом, – сказал я. – Только скажи – и я тут же исчезну.

В моей снисходительности была изрядная доля самоуверенности, на которой я сыграл, когда позвонил Жаку, чтобы занять у него денег. Жак мог только надеяться заполучить юношу раньше других, при условии, что тот продается. Но раз он так высокомерно держался на явном аукционе, то мог рассчитывать на покупателей богаче и привлекательнее Жака. И я понимал – Жак это знает. Я понимал и еще кое-что: к его широко демонстрируемой привязанности ко мне примешивалось желание от меня избавиться, чтобы потом презирать, как презирал он ту армию мальчишек, что побывали без любви в его постели. Я противостоял этой игре, прикидываясь, будто мы с ним друзья, и ему оставалось только, преодолевая чувство унижения, подыгрывать. Я притворялся, будто не вижу затаенной похоти в его горящих злых глазках, однако умело ею пользовался, и хотя грубая мужская прямота вроде бы говорила о невозможной близости, она же обрекала его на вечную надежду. Кроме того, я знал, что в таких барах являюсь Жаку защитой. Пока я рядом, все считают, и он сам готов этому верить, что пришел сюда с другом. Вроде бы не отчаяние привело его сюда, не зависимость от случая – возможно, жестокого, – и от партнеров, которые из-за материальной или духовной нищеты готовы связаться с ним.

– Нет, останься, пожалуйста, – попросил Жак. – Я буду говорить с тобой и иногда на него посматривать. Так и удовольствие получу, и деньги сэкономлю.

– Интересно, где Гийом его откопал? – сказал я.

Ведь юноша был именно таким, о каком Гийом мог только мечтать, и как-то не верилось, что ему удалось его подцепить.

– Что будете пить? – спросил бармен. По его тону было понятно, что он – хоть и не говорил на английском – догадывался, что говорили о нем и, видимо, уже закончили.

– Une fine à l’aeu[7], – сказал я. – Un cognac sec[8], – одновременно со мной произнес Жак. Из-за торопливости, с какой был сделан заказ, я покраснел от стыда. На лице Джованни промелькнула легкая улыбка – он все понял.

Жак, по-своему истолковав его улыбку, воспользовался случаем.

– Ты здесь новичок? – спросил он по-английски.

Джованни почти наверняка понял вопрос, но счел нужным изобразить недоумение, переводя непонимающий взгляд с меня на Жака. Тот повторил вопрос по-французски.

Джованни пожал плечами.

– Да уж с месяц будет, – ответил он.

Зная, что последует дальше, я опустил глаза и глотнул из стакана.

– Тебе здесь наверняка все кажется странным? – предположил Жак, с ослиным упорством поддерживая легкомысленный тон.

– Странным? Почему? – удивился Джованни.

Жак захихикал, и мне вдруг стало стыдно, что я пришел с ним.

– Ну все эти мужчины, – продолжал Жак со знакомым мне придыханием, вкрадчивым, по-женски высоким голосом – жарким и обволакивающим, словно мертвый июньский зной, повисший над болотом. – Их так много, а женщин почти нет. Разве это не странно?

– А, вот вы о чем, – сказал Джованни, поворачиваясь к другому клиенту. – Женщины, наверно, ждут своих мужчин дома.

– Не сомневаюсь, что и тебя ждут дома, – упорно развивал свою тему Жак, но Джованни уже отошел.

– Что ж, дело продвигается, – сказал Жак, обращаясь то ли ко мне, то ли к месту, где только что стоял Джованни. – Теперь рад, что остался? Только не думай – ты по-прежнему на первом месте.

– Думаю, ты неправильно себя повел, – отозвался я. – Он от тебя без ума, но не хочет показаться слишком доступным. Предложи ему чего-нибудь выпить. Узнай, где он любит покупать одежду. Скажи, что у тебя есть очаровательный «Альфа Ромео», который ты мечтаешь подарить подходящему бармену.

– Очень смешно, – обиделся Жак.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанское, это уж точно, – сказал я.

– К тому же я уверен, что он спит с девчонками. Все они такие, сам знаешь.

– Да, я слышал о ребятах, которым это нравится. Вот негодники!

Мы немного помолчали.

– А почему бы тебе не пригласить его выпить с нами? – предложил Жак.

Я со значением посмотрел на него.

– Почему не мне? Тебе, наверно, трудно поверить, но я как раз из тех негодников, которые без ума от девчонок. Будь у него такая же красивая сестра, я пригласил бы ее посидеть с нами. На мужчин я деньги не трачу.

У Жака явно рвалось с языка, что сам я не возражаю, когда на меня тратят деньги. В нем шла внутренняя борьба, сопровождавшаяся жалкой улыбкой, но я знал, что он не решится сказать такое. И правда, Жак быстро взял себя в руки и бодро произнес:

– У меня и в мыслях не было заставить тебя поступиться даже на миг твоим мужским достоинством, которым ты так гордишься. Я предложил это сделать тебе, потому что мне он точно откажет.

– Но только подумай, – сказал я с улыбкой, – какая возникнет путаница! Он решит, что это я жажду его тела. Что тогда делать?

– Если возникнет путаница, – с достоинством произнес Жак, – я с радостью проясню ситуацию.

Какое-то время мы оценивающе смотрели друг на друга. Потом я расхохотался.

– Подожди, пока парень вернется. Надеюсь, он попросит заказать большую бутылку самого дорогого шампанского.

Я отвернулся от Жака и облокотился на стойку. Настроение вдруг резко улучшилось. Жак стоял молча рядом, такой старый и слабый, что я почувствовал прилив острой жалости к нему. Джованни был в зале, обслуживая гостей за столиками, а потом, мрачно улыбаясь, вернулся с полным подносом.

– Может, сначала стоит допить? – предложил я Жаку.

Мы опустошили наши стаканы. Я поставил свой на стойку.

– Бармен! – позвал я.

– Повторить?

– Да. – Он отвернулся было, но я его остановил.

– Бармен, если не возражаете, мы хотели бы вас угостить, – быстро проговорил я.

– Eh, bien, – послышался голос сзади, – c’est fort ça! Ты не только наконец – слава богу! – совратил великого американского футболиста, но подкатываешься и к моему бармену. Vraiment, Jacques![9] И это в твоем возрасте!

За нами стоял Гийом, широко улыбаясь, как кинозвезда, и обмахивался большим белым платком, с которым, похоже, никогда не расставался. Жак, в восторге от того, что о нем говорят как об опасном соблазнителе, обернулся, и они с Гийомом упали друг другу в объятия, как две старые актрисы, играющие сестер.

– Eh bien, ma chérie, comment vas-tu?[10] Вечность тебя не видел.

– Ужасно был занят, – ответил Жак.

– В этом у меня нет сомнений. И тебе не стыдно, vieille folle?[11]