Мать.

Сын.

Отчим.

Бабушка.

Дедушка.

Мастер.

Действие первого и второго действий происходит в кладовке. Слева иконы на полочке, сгоревшие свечи, на противоположной стенке – полки: сверху соленья, две полки укрыты тканью в синий цветочек, полка с банками из-под пива, под ней корзина для грязного белья (переполненная). Справа стоит сундук, на нем старый телевизор советского производства.

Сын (вбегает взволнованно). Дорогой телевизор, я хочу с тобой поделиться одной штукой, точнее, это не штука, это тайна, которую я хочу тебе рассказать. Значит, так… с чего бы мне начать? С самого начала – так вот, все началось еще… да, когда же это началось? Мне кажется, что еще… Только чур, молчать. Прикусить язык и… я, конечно же, понимаю, что ты старый сломанный ящик, который у нас стоит с тех самых пор, как я себя помню, и ты никому ничего не сможешь поведать. Чем бы ты сказал? Голосом старым, таким, как у деда или у бабы, хотя у бабушки, если на нее не смотреть, голос очень даже ничего. Это дед говорит, как старая швейная машинка. Она тоже, кстати, здесь где-то стоит. Ага, уф, пыли здесь. Здесь кто-нибудь убирает? Да, на той неделе мама дала мне задание, и я делал вид, что ведрами выношу мусор, а сам закрылся, разговаривал с тобой и выносил пустые ведра, имитируя, что они очень тяжелые. Потом побрызгал водичкой, как дед в блестящей одежде в церкви, и вся пыль приклеилась к стенам и стала невидимой. Извини, на тебе тоже, наверное, слой истории. Я смахну (берет тряпку, открывает – там краски)… о, краски! Засохшие кисточки, мои, вот те на… вот их куда поставили! Маме не понравилось, как я начал карьеру художника. Ну и что, что я ел их. Для того чтобы узнать всю правду творчества, надо познать ее на вкус, на ощупь. Эх, как жалко, что не сохранилась моя первая картина – я ее назвал «Наш дом в разрезе». Я всех там упомянул. Взял несколько листков из пачки, склеил и получился один большой лист. На нем я изобразил квадратики, много квадратиков и прямоугольников тоже – квартиры нашего дома, а там всякое – Леня воспитывает Журика, пса своего, тетя Катя висит часами на телефоне, а у нее молоко убегает вместе с супом, да наша семья – бабушка ждет дедушку у окна, деда нет, он у магазина пьет пиво, мама с дядей Володей на кровати разгадывают кроссворды. Они часто закрываются в комнате и разгадывают. Наверное, дядя Володя умный очень. Интересно, он согласится со мной разгадывать? Я тоже не дурак. Читаю энциклопедию «Я знаю все». Правда, мало запоминаю, но мне кажется, что вся информация записывается в голове, и я вспомню тогда, когда это будет необходимо. О, вот здорово (находит среди красок кисточку) – та самая кисточка, на которой я вывел свое творческое имя, псевдоним иначе. Мне нравится наш президент. Он говорит очень умные слова, наверное, тоже читает энциклопедии. Надеюсь, он не будет против, что я использую его фамилию… да он и рад будет, что я его увековечил. А рисовать… писать, писать, меня же учили, буду только на одну тему – герои. Не те, что картошку и котлеты покупают, это так себе – посредственности. Но такие тоже нужны. Если бы вокруг были одни герои, то делать было бы нечего. Они бы все время соревновались между собой, кто из них лучше. Придумали бы спорт, команды, олимпиаду специально для героев. Ты же пенсионер, еще со времен войны, наверное, и видел героев. Они стреляли в других и взрывали… мне непонятно, неужели убийц можно назвать героями? Это неправильно, мне кажется. Черно-белые солдаты бегут по черной земле, в сером небе самолеты, и все хотят стать героями, чтобы им прицепили черно-белые медали… ерунда (зло вытирает экран). Говорят, что все внутри тебя только двух цветов – черного и белого. Вот жадные создатели. Хотя дело, наверное, не в этом. Тогда не было специальной краски, которую заливают в телевизоры. Только два цвета было, и все, а остальных не добывали. Правда, в Америке уже добыли, а у нас нет. Как всегда, в общем.

Пауза, задумчиво смотрит на экран и направляет на него воображаемый пульт, потом ударяет себя по голове и включает телевизор.

Так, что мы имеем? Новости с черным диктором. Фильм про джунгли с серой травой, как будто она испачкана грязью. Дальше… мультики… про драконов. Странно, что даже и японские мультики бесцветные. Как неинтересно. Так и хочется раскрасить экран. Это все равно, что школьная форма. Когда ее одеваешь, становишься неинтересным, а как только джинсы и футболка – мир прекрасен. Да, моя мама была в ящике. Когда-то она снималась. Давно. Говорят, она была «Мисс – Здоровые зубы», когда ей было пять… не может этого быть, что и она тоже была всего двух цветов. Хотя чему тут удивляться? Стоит заглянуть сюда, как все сразу всплывает – хроника прошлого века. Черт, какая странная жизнь… Пройдет еще сто лет, и в нас тоже верить не будут, а потом и в тех, кто не верил в нас. Вот штука. А может быть, все это ерунда – ты тоже цветной, а все эти истории – это байки. И все же я не верю в это, но и проверить никак не могу – ты же сломан. Хотя это даже и хорошо, что ты не работаешь. Если бы ты работал, то тебя бы обязательно сейчас кто-нибудь смотрел. В нашем доме постоянно что-то смотрят – или большой телик, что в зале, или в окно (бабушка любит), особенно когда дедушка идет в магазин: она знает, где он останавливается, чтобы выпить свою бутылку пива. Сколько раз я ему говорил: заходи за угол. А он – то ли забывает, то ли специально это делает, чтобы бабушка ругалась. Она добрая, только когда голос повышает, в ушах сперва очень щекотно, а потом начинается такой звон, словно в колоколе уснул, а звонарь тебя разбудил. Бабушка – звонарь. Прикольно. Она верующая, а я нет, мне кажется, что вся эта история про бога, придумали ник, тоже мне… Байда, мужик, который создал мир, умер, а потом воскрес. Может быть, с ним просто приступ был, и его откачали? Либо пустили утку, что он жив. Как Майкл Джексон. Он умер, а на следующий день весь Интернет: «король поп-музыки жив». Что скажешь, старики они такие чудные. Да, о чем я? О твоем собрате, он стоит у нас в зале – плоский и тонкий, не такой, как ты, конечно. Вот именно он постоянно включен. Мне кажется, что он устает, но если бы он мог говорить, то наверняка бы пожаловался на маму, ой, пошел бы своими плоскими ногами по плоскому полу и сказал: «Надежда Трофимовна, дайте мне снотворное, чтобы поспать». Мама ахнет. А он поднимет свой длинный кабель и успокоит ее: «Не волнуйтесь, просто выдерните из розетки». Да, он нагревается и электризуется. К нему можно прислонить до пяти листков одновременно, и они будут держаться. Интересно, ты на это способен? Вот бы вас познакомить. Тогда бы он тебя поучил. А может быть, и ты что-нибудь полезное сказал бы? Хотя вряд ли. Неправильно, что мама не смотрит на тебя, когда готовит суши для своей подруги костлявой, Галины. Я ее зову тетя Га… не заканчивая имя специально. В ней есть что-то гусиное. Наверное, голос. Так вот, телик включен, мама заворачивает сырую рыбу… фу, какая гадость, а он работает и работает, и, если честно, я очень боюсь, что однажды он не выдержит такого отношения и взорвется… бах, и нет его. А так как телевизор большой, то и взрыв будет немаленький. Вот от тебя мало потерь. Размером с кладовку разве. Поэтому и стоишь здесь. Каждый предмет стоит по размерам своего ущерба… какая интересная теория, надо будет деду сказать, он меня точно поймет. Он любит разные теории. Сейчас время обеда, а обедом и не пахнет. Мама на работе, бабушка уже как два часа назад отправила деда в магазин, мы сидим голодные. Конечно, мама умеет готовить, и то, что суши для соседки – это редко, но что мне больше всего не нравится, так это что мама читает всякие журналы с разными рецептами и готовит по ним. Ой, сколько раз я ел такое… у меня словарный запас не такой богатый, чтобы я мог сказать, как это было вкусно… в самых кудрявых кавычках. Она любит все делать приблизительно, примерно на двадцать процентов. Если она готовит котлеты, то они у нее не котлеты – это то, что можно назвать похожее на котлеты, такой же у нее борщ, и почему-то торт не сладкий, а такой перченый. Может быть, так вкуснее, и я не понимаю про еду ничего, еще слишком мал, но мне кажется, что тут и так все должно быть понятно: или вкусно, или хочется пойти в свою комнату. Да, мама и фильмы смотрит только так: начало и конец, наверное, тоже не больше двадцати процентов наберется. Может быть, и я у нее получился на процентов двадцать.