Пока Кардель добрался в богом забытый район поблизости от северной таможни на противоположном конце города, стало совсем темно. Он издалека учуял гнилостный запах – вода в озере с подходящим названием Болото пахла отвратительно, но все же не так, как в Фатбурене. Приток, хоть и ограниченный, свежей воды и заметно бóльшие размеры позволяли озеру кое-как справляться с испражнениями и отбросами.

За Болотом уже не увидишь каменных домов – сплошные деревянные хижины и немощеные улицы. Ему сказали, что где-то здесь, в подворье около Кислого колодца, живет столяр, который все еще занимается ремонтом старых и даже изготовлением новых портшезов, несмотря на почти исчезнувший спрос.

Странно, но на улицах, несмотря на октябрьский ночной холод, попадаются люди. На крыльце одного из домишек сидит какой-то человек, а неподалеку еще один. Здоровенный, переминается с ноги на ногу, не может решить, на какую удобнее опираться. Будто ему кто-то запретил стоять сразу на обеих.

Тот, что сидел на ступеньках, так же широк в спине, как и Кардель, но потяжелее, с выпирающим пузом, испытывающим на прочность пуговицы на рубахе. Телосложение, сочетающее два противоположных свойства: грубую силу и лень. Круглая голова на такой короткой и толстой шее, что кажется посаженной прямо на плечи. Широкий рот с толстыми губами. Немного косоглазый. Жует табак и время от времени сплевывает в одну и ту же точку у крыльца. Ни разу не промахнулся. После очередного плевка он посмотрел на Карделя и помахал рукой.

Кардель ответил полупоклоном:

– Меня зовут Микель Кардель. Прошу прощения, что явился в такой поздний час. Я ищу столяра, мастера Фрийса.

– И вы его нашли. Это мое имя, и ничье больше. Садитесь, приятель. Угощайтесь. – Толстяк протянул кисет.

Кардель угощение принял, но остался стоять, время от времени переводя взгляд на фигуру у стены. Теперь видно получше. Настоящий гигант. Совсем молодой, но рядом с ним и столяр, и сам Кардель должны казаться гномами. К тому же, похоже, придурковат. Из скошенного рта стекает на подбородок поблескивающий ручеек слюны. Глаза, как у коровы, красивые и ничего не выражающие. Напоминает корову еще и потому, что на нем ошейник, другой конец которого привязан к перилам крыльца.

– Чем объяснить, что господин столяр в такую холодную ночь устроился на крыльце? – вежливо спросил Кардель.

– А разве вечерний воздух не бальзам для души? – ответил тот с плутовской усмешкой. При этом табачная слюна скопилась в уголках рта, да так там и осталась, когда он перестал улыбаться. – А вот что заставило вас в такой вечер переться сюда, аж за Болото, чтобы найти меня, мастера-столяра Питера де Фрийса?

– Я ищу портшез. Зеленый портшез со сломанной жердью. Уличный мальчишка видел, как его к вам несли. Недавно, дня четыре назад.

У толстяка на лбу появилась морщинка припоминания.

– О нет, уважаемый, ничего такого… Жалость-то какая… плелись сюда в такой холодный вечер, и в награду всего-то щепотка табака. Может, его к какому другому плотнику отнесли по соседству?

Кардель задумчиво кивнул:

– Никаких других плотников и столяров по соседству нет. К тому же ходят слухи, что столяр де Фрийс настоящий волшебник, но вот одна беда – понять его трудно. Он, говорят, приехал из Роттердама и не говорит по-шведски. И поэтому, не будь он таким искусным мастером, у него вообще бы не было заказов. А вы неплохо говорите по-шведски… не скажешь, что язык не родной.

Толстяк коротко хохотнул, тяжело встал, с хрустом потянулся и почистил брюки.

– Вот оно что… Ну что ж… Йонс Кулинг, то есть я, мастер не хуже, даже если его поймали на вранье.

– А это кто? – кивнул Кардель в сторону молодого гиганта, по-прежнему погруженного в таинственный мир лишенного рассудка человека.

– Мой брат Монс. Монс Кулинг. Ты, Кардель, наверняка заметил, что Монс немного не в себе. – Йонс Кулинг внезапно перешел на «ты», в голосе послышались доверительные интонации. – Но, понимаешь ли, наши родители не из большого города, как ты, к примеру. Маленькая деревня, где найти невесту? У отца женилка выросла, а вставить некому. Вот и женился на собственной сестре. Законы Господни нельзя нарушать безнаказанно, и наказание получило имя Монс. Он убил свою мать при родах: слишком уж был велик, акушерка глаза вытаращила – никогда, говорит, таких не видывала. Конечно, умником его не назовешь, но, если надо нести портшез, да еще с заду, где потяжелее, да еще несколько часов подряд, да еще не ныть при этом, – тогда Монс именно тот человек.

– А ты, значит, спереди? Угадал?

– Кардель как по книге читает. Поменялись бы – и мы и пассажир в канаве. Вот, значит, и сидим. Ждем у моря погоды. Мастер велел идти по домам и приходить завтра с утра пораньше, но мы побоялись оставить носилки без охраны. Дорогая штука. Тем более он намекнул: дескать, мы в последнее время не больно-то бойко работаем, а если кто придет и начнет расспрашивать про зеленый портшез, то нам и вовсе плохо придется. Если, конечно, сами на месте не решим задачу, Кардель думаю, понимает. И вот мы здесь: ты, я и Монс.

Он развязал веревку, вернее, поводок, привязанный к ошейнику Монса. Покрутил шеей, разминая одеревеневшие мышцы, и двинулся к Карделю, подняв пудовые кулаки. Годы беготни с тяжеленными носилками даром не прошли.

– Не стоило приходить вынюхивать, здесь тебе и конец. Иди-ка сюда, потанцуем. Поглядим, что ты можешь предложить.

Кардель отступил влево, чтобы видеть противника и не терять из виду Монса. Слабоумный гигант каким-то образом почувствовал изменения в настроении и начал прыгать на месте, выкрикивая непонятные слова. Его огромный мужской орган на глазах набух и теперь выпирал под штаниной, будто туда засунули всю руку. Увернувшись от атаки, Кардель нанес удар. Деревянный кулак въехал в правый бок Йонса Кулинга и заставил согнуться пополам. Гримаса удивления сменилась смехом, когда Йонс пощупал рукой под рубахой и увидел кровь.

– Черт бы тебя подрал, Кардель! Бок горит, как дно у чайника. Вот это кулачище!

– Обычная деревяшка, ничего особенного.

– Ай-яй-яй, Кардель… ты дерешься нечестно. Уж если махать кулаками, то по справедливости. Монс!

Гигант словно ждал команды. Он сорвался с места, бросился на Карделя и застал его врасплох. Микель не успел увернуться и упал под тяжестью огромного тела. Монс оседлал его и начал молотить кулаками. Хрустнул нос, лопнула бровь, кровь залила лицо. Подскочил Йонс и начал срывать удерживающие протез ремни. Деревянная рука выскользнула из рукава. Теперь он беззащитен. Кое-как уворачиваясь от ударов, он увидел, как Йонс нагнулся и прошептал что-то в ухо брату. Тот, как по команде, остановился.

– Хватит, хватит… хватит, малыш. Пусть господин Кардель поднимется и покажет, на что он способен без дубинки в запасе.

Кардель выплюнул кровь, проморгался и увидел, что Йонс Кулинг стоит над ним и издевательски ухмыляется. Отшвырнул протез к стене дома и плюнул на Карделя. Его брат возбужденно выкрикивал что-то нечленораздельное и облизывал окровавленные кулаки.

Высоко в ночном небе созвездия пустились в медленный хоровод. Кардель увидел, как пузырится кровь на губах Юхана Йельма, услышал хриплый монотонный голос Сесила Винге и глухую канонаду вдали, увидел жуткую беззубую улыбку на полуразложившихся губах Карла Юхана, колеблющееся пламя фонаря…

Он почувствовал, как наливается ненавистью и яростью его отрезанная рука, как дергает ее непонятная и требовательная боль.

Он встал.

– Ну что ж, сучье дерьмо, посмотрим…

Кондитерская Густава Адольфа Сундберга переехала на Железную площадь совсем недавно, но уже получила название «Малая Биржа». Сюда любили заходить буржуа с Корабельной набережной. Кое-кто пьет горячий шоколад из графинов, но большинство, как и Сесил Винге, предпочитают горький арабский кофе. Чашка за чашкой, тем более ходят слухи, что власти собираются вовсе запретить напиток. Кофе, считают власти, благоприятствует вольнодумству, фрондерству и наводит на мысли о терроре.