Известно, что долгие годы многие государственные деятели России мечтали остановить ее территориальное расширение, но логика ее восточных границ диктовала дальнейшее движение вперед. Даже Николай I завещал своему наследнику еще в 1835 году: «Не в новых завоеваниях, но в устройстве ее (России. – О. А.) областей отныне должна быть твоя забота»174. Разумеется, Обручев не мог этого знать, но самая идея остановки расширения границ Империи пронизывала все русское общество, доходя до Зимнего дворца. Крымская война усилила эти настроения.
В апреле 1856 года К. В. Нессельроде на посту главы МИД сменил А. М. Горчаков. Программным документом нового министра стал циркуляр русским представителям при дворах иностранных держав от 21 августа (2 сентября) 1856 года, в котором, частности, говорилось о приоритете внутренних задач России над внешними: «Государь принял решение посвятить свои заботы по преимуществу благу своих подданных и развитию внутренних сил страны, сосредоточив на них всю свою деятельность, которая будет направлена на внешние дела только в том случае, если этого потребуют положительные пользы России»175. Поэтому, казалось бы, основная посылка Обручева звучала вполне актуально и не должна была вызвать возражений: «Если вообще завоевания бывают часто бесполезными, то в Европе они делаются совершенно невозможными»176.
Обручев справедливо считал, что военные приобретения требуют значительных сумм на освоение завоеванных территорий, поэтому «на завоевание страны государство будет расходовать средства своего собственного народа и никогда не достигнет тех выгод, которые могли бы искупать все принесенные пожертвования»177. Рассуждения молодого Обручева обладают железной внутренней логикой и взаимосвязью выводов, но проблема состояла в том, что эта логика не имела ничего общего с реальной жизнью, чего не понимал еще 28-летний капитан гвардии, полагавший, что система коллективной безопасности обеспечит мир Европе. «В веке будущем им (миром. – О. А.) будут дорожить еще более»178, – завершал он свой прогноз военной политики и в связи с этим предрекал уменьшение значения армии в обществе.
Нельзя не отметить, что если в анализе внешней политики из правильно понятых фактов Обручев пришел к идеалистическим выводам, то в сфере чисто военной он все же оказался на высоте. Обручев выделяет четыре условия, необходимые для эффективного функционирования каждой военной системы:
Во-первых, армия должна быть не инструментом для завоевания, а «для обеспечения внутренней и внешней безопасности страны» (выделено Обручевым. – О. А.)179. (Важный момент: Обручев не исключает внутреннего врага как потенциальный объект действия армии.) Армия должна быть сокращена, так как большая армия не предотвращает, а вызывает войну.
Во-вторых, армия должна быть соразмерна с населением страны, причем не только с современным, но и с будущим, так как «большие постоянные армии и флоты, несоразмерные с населением и излишне его отягощающие, точно так же на него действуют, как и другие причины, имеющие влияние на уменьшение населения: войны, болезни, голод и проч.»180.
В-третьих, армия должна быть соразмерна с материальной силой государства, так как главное условие ее силы – материальное могущество народа (страны)181.
В-четвертых, армия должна иметь хорошо подготовленный, образованный состав войск, так как «результат кампании зависит часто от одного сражения, сражение же решается иногда в одно мгновение, на одном каком-нибудь пункте; следовательно, успех боя будет в руках того, кто в этот момент бросит на спорный пункт колонну лучшего качества. Качество же войск зависит от физического состава, от степени их искусства, от образования офицеров и высших чинов армии и, наконец, от духа, ее оживляющего»182.
Все четыре условия новы для военной подцензурной печати. Но, если связь военной мощи с экономическим потенциалом продемонстрировал Севастополь, то мысль об ответственности армии и флота за демографический процесс в России, за будущее русского народа нова не только для печати, но и для общественного сознания (впрочем, от одной составной части этой программы Обручев откажется – Россия не могла, в отличие от Европы, не иметь большую армию, ее геополитическое положение не оставляло ей выбора). Выводы, которые сделал Обручев из перечисленных условий, представляют собой как бы конспект будущих военных реформ и изменений в тактике боя пехоты (усвоенных, к сожалению, с большим опозданием): 1) армия и флот должны быть усилены созданием милиционных частей, ополчением, развитием торгового флота; 2) сроки службы должны быть сокращены, что гарантирует увеличение обученных кадров; 3) военная повинность должна стремиться к всесословности, чтобы возможно большее число «дозревших к службе людей»183 получили бы военную подготовку. Будущее русских вооруженных сил, таким образом, – постоянная армия, через которую проходит все «мужающее население страны» и которая будет сокращаться, и резерв, значение которого будет постоянно расти. Призывной возраст, считает Обручев, начинается с 21 года, когда рекрут набирает должную физическую силу, но идеальный возраст для солдата действующей армии – от 25 до 35 лет, лица старше 35 лет должны отчисляться в резерв, польза же от 45-летнего солдата, постоянно служившего в армии, невелика184. Сокращение сроков службы, исходя из этого, становится просто необходимым.
Но, пожалуй, самые сильные и смелые мысли в рассуждениях Обручева представляют его размышления об изменении в положении рядового, унтер-офицерского и офицерского состава армии. Появившаяся на вооружении армий казнозарядная винтовка, которую по традиции еще называли штуцером, изменила не только значение легкой и линейной пехоты, но и пехоты как рода войск и артиллерии. Впервые легкое стрелковое оружие стало эффективнее артиллерии на ближних дистанциях. На расстоянии 250 шагов картечь действовала слабо, а штуцер давал 35 % попаданий185, что и давало возможность рассеивать колонны и выводить из строя артиллерийскую прислугу. Эту тактику применяли русские егеря в борьбе с венгерской армией в 1849 году. Но, как это часто бывает, победа заслонила новую тенденцию, вспомнить ее пришлось уже в Крымскую войну.
«Огонь цепей, – делает вывод Обручев, – опасный для артиллерии, будет гибелен для сомкнутых частей, для кучек, для начальников. Рассыпной строй сделается в бою употребительнейшим, главным строем; следовательно, выгода усовершенствования будет на стороне того, чьи люди развитее, способнее к обучению, предприимчивее и обладают большею самостоятельностью, в цепи каждый стрелок предоставлен самому себе»186. Итак, будущее за пехотой, действующей рассыпным строем, это вызовет дальнейшее падение значения кавалерии и изменение в артиллерийском парке: на поле боя будут господствовать нарезные орудия из литой стали с коническими ядрами, усовершенствованной картечной гранатой, которые позволят бороться со штуцером187.
Но рассыпной строй требовал увеличения офицерского корпуса, почти удвоиться должен был младший офицерский состав – ведь на роту в 250 человек полагался всего один офицер. Естественно, такую массу людей он мог вести только в колонне, и солдат не готовился к самостоятельным действиям (за исключением егерей). Обручев считал, что для рассыпного строя необходимо соотношение как минимум один офицер на 100–120 рядовых188.
Для увеличения числа офицеров Обручев предлагал два пути, и если первый – расширение и улучшение системы специального образования для офицеров и их детей – не выходил за рамки привычных мер, то второй – улучшение положения унтер-офицеров, их образования, и открытие для них перспективы производства в офицеры – не был традиционным и отторгался вплоть до чудовищных потерь кадровых офицеров в Первой мировой войне: «Необходимо владеть ею (силой духа. – О. А.) в солдате, чтобы сделать ее несокрушимым орудием против неприятеля и безвредною для мирных жителей. А это возможно только если в самом последнем солдате чтить его человеческое достоинство. Только хороший человек может быть хорошим воином, честным слугою Отечеству и Государю. Каждому солдату открыта дорога в офицеры, можно ли давить в нем чувство, без которого он будет после никуда не годен», – заключал Обручев189
