Всю ночь Таня ворочалась с боку на бок, не могла заснуть. Она вздрагивала, прислушивалась, как за стеной громогласно храпит сосед, как встаёт и бродит по квартире мама.

Иногда набегала слеза. Слабая, бесполезная. Что могли изменить эти слёзы? Ничего. Нельзя подчинить себе чьё-то чувство, нельзя заставить любить себя, смотреть на себя. Это невозможно.

Как быть?

Зачем нужна любовь, если нет ответа? Зачем тревожится сердце, в бессильной злобе, рвётся на части душа? Где найти ответ?

И полетели дни серые как тучи.

– Что это ты совсем скисла, – замечала мама, – не ходишь никуда. С девчонками поссорилась?

– С чего ты взяла? Не волнуйся, не поссорилась.

– Светка перестала заходить. То отлипнуть друг от друга не можете, то сидите точно совы.

– У Светки зачёты, учится. Время у неё сейчас нет.

– А когда её это останавливало. У вас хоть зачёты, хоть экзамены, впервые слышу, что вы так ответственно к этому относитесь. Вон у тебя пять экзаменов на носу, а я не заметила, чтобы ты с гулянками покончила. Как лето у порога так включается моторчик.

– Летом нужно отдыхать.

– Да, если не нужно выпускные экзамены сдавать и поступать. Тогда конечно, можно отдыхать.

В сорок три, мама – женщина вполне привлекательная. Вьющиеся волосы прихваченные заколкой. Доброе, простое лицо. В её чертах, словно утешение всему, что не так или не получается. Она могла ничего не сказать, но Татьяна как-то сразу успокаивалась. Глядя на маму, она чувствовала всю раздутость и порой несерьёзность своих девичьих проблем.

Иногда Татьяна задумывалась о том, как живёт мама. После того, как девять лет назад ушел отец, она будто законсервировалась. Воспоминаниями осталась в том периоде, когда всё было хорошо, все были вместе и счастливы. С тех пор она только и делала, что неустанно заботилась о дочери. Но Татьяна не могла понять этой закостенелости. Для себя она решила, если когда-нибудь такое случится в её жизни, она точно не останется одна. И конечно была уверена в том, что семья, которую создаст она, продержится намного дольше.

Иногда Татьяне хотелось посоветовать матери с кем-то познакомиться, но в то же время она боялась, если мама встретит мужчину, то обязательно забудет о ней, о Татьяне. И она молчала, чтобы не нарушать их тихую, домашнюю идиллию.

Так и жили они вдвоём с мамой в панельной пятиэтажке, в двухкомнатной квартире на третьем этаже. Настя со Светкой в соседнем доме, одна на первом в трёшке, а вторая на пятом тоже в трёшке. Так что дружба у девчонок совсем давнишняя.

Две недели подруги не виделись. Только Настя от одной к другой ходит, новости передаёт. Придёт, весело расскажет то, чего у Светки происходит, так Татьяне ещё более тошно становится. Слушает с жадностью, но лучше бы не знать этого, а то ведь совсем жизнь перестала радовать. Всякий раз, она словно ковыряет незаживающую рану, а рана не заживает, оттого что снова и снова её с наслаждением и постоянством берутся ковырять. Но нет, ждёт Татьяна прихода Насти, с нетерпением ждёт. Знает конечно, та только Светкино хвастовство принесёт, но никак от этого отделаться нельзя.

– Светка с Сашкой в кино сегодня идут, – с детской наивностью говорила Настя, – на "Любовь для двоих" я смотрела этот фильм. Классный! Там та актриса…

– Ну и пусть идут, тоже мне новость. Я бы на твоём месте не слишком к Светке ходила.

– Почему?

– Потому что ты ей уже не нужна. Она тебе только хвастается и всё, для этого только и зовёт, а ты сидишь, слушаешь. Что, других дел нет?

– Да я просто, поболтать.

– Вот пусть со своим парнем болтает.

При упоминании о парне, Таня как-то совсем поникла. Такое впечатление – всё против неё. Обстоятельства в одну, а она в другую сторону и ей никак не пересечься с чем-то хорошим. Всё злит, всё раздражает. Нет ничего, что порадовало бы, впрыснуло в обозлённые мысли хоть чуточку доброты.

Комната как будто отражала грусть своей хозяйки. Зашторенное даже днём окно, словно барьер от мира, где нет радости для Татьяны. Унылые фотографии на стенах уже до того надоели, что на некоторых из них стали появляться надписи, а у тех кто на фото усы и или смешные чёлки, бороды или рога. Плохое настроение повсюду и везде. Даже полосатый кот Леон казался каким-то противным в эти дни. Он приходил к Татьяне в комнату для того лишь чтобы украсть с туалетного столика что-то из бижутерии и Татьяне приходилось за ним гоняться. В общем, раздражало всё.

Заиграла мелодия в телефоне. Так же, не слишком весёлая. На экране тёмные буквы – “Светик”. Первый звонок за две недели. Таня удивлённо глянула на Настю, взглядом требуя ответа, но та лишь пожала плечами.

Со Светкой разговаривать не хотелось. Ничего не интересовало, даже Настя со своей наивной радостью, которая уже начинала раздражать. Нехотя Татьяна нажала кнопку:

– Алло?

– Привет, – послышалось на том конце.

– Привет, – сдержанно ответила Татьяна.

– Хочу пригласить вас с Настей на вечеринку. У Сашки родоки уехали, мы собираемся зависнуть у него на ночь, будет много друзей. Придёте?

Голос Светки заискивающий, извиняющийся. Она несомненно старалась задобрить и Татьяна почувствовала, что уже не может больше сердится. Слишком затянулась эта пауза. Как ни крути, а без подруги плохо. Ведь они с третьего класса “не разлей вода”. Так просто дружба не может развалиться. Нужно что-то решать.

– Мы подумаем, – более мягко сказала Татьяна. – А когда?

– В субботу, – поспешила ответить Света, – скажи маме, что будешь ночевать у меня.

– Ладно, постараюсь. Ты как? Ещё встречаетесь?

Глупый вопрос, но ведь нужно что-то говорить. И она не виновата, что из уст так и лезут глупые вопросы. Татьяна просто не в состоянии это остановить. Хотя умом понимает, что выдаёт с головой все свои интересы, но как сложно вовремя прикусить язык.

В конце концов, пойти на вечеринку это значит снова увидеть Его. Ещё раз, попробовать заявить о себе. Татьяна вздохнула и услышала, как подруга вздохнула в ответ.

– Конечно, встречаемся. Он собирается познакомить меня с мамой, правда не знаю когда, но он так сказал.

“Снова. Зачем я ответила. Эти удары никогда не закончатся. Один, ещё один. Всё бьёт и бьёт. Боли уже нет, её не чувствуешь. Бейте, пожалуйста. Кто ещё не бил? Давайте, не стесняйтесь”.

Когда телефон погас, Таня повернулась к Насте, та вопросительно глянула и взволнованно спросила:

– Ты чего? Плачешь? Да, что случилось?

– Отстань! – Татьяна упала на кровать и спрятала лицо в подушку.

– Чего ты?

– Уйди, я хочу побыть одна!

– Не пойду я никуда, думаешь я ничего не понимаю?

– Да что ты можешь понять, ты – бледная моль! – вскочила вдруг Татьяна. – Посмотри на себя, на своё лицо. У тебя же нет лица. Его нет. Что ты вообще понимаешь?

Тишина. С минуту всё вокруг было тихо, только шум проехавшей за окном машины.

– Ты ей завидуешь, – неожиданно резко сказала Настя, – да, завидуешь! Ты сама хочешь встречаться с ним. Поэтому и злишься. Только тебя он не выберет никогда. Светка хотя бы не злая, а у тебя вечно на всех обида! Вечно считаешь себя лучше всех! Может я и не такая красивая как ты, но я не злая! Я – не злая!

Она встала и быстро вышла.

“Ну и что пусть идёт. Пусть катится на все четыре стороны. Не сильно она мне нужна. Бледная поганка. Кто она вообще такая, чтобы всё это мне говорить. Да никто. Без неё проживём. Раньше жили и теперь ни куда не денемся. Всё равно мерзко, на душе. Гадко. Зря обидела Настю. Зачем сказала такие слова? Зря, зря. Что она делает сейчас? Плачет, наверное. Зачем я злюсь действительно? А чего она болтает? Знает она! Что? Если бы она знала мои мысли, то испугалась бы! А так. Подумаешь – злость. Это ещё не злость”.

На субботу отпросилась у мамы ночевать к Светке. И конечно не сказала ни про какую вечеринку, чтобы мама не волновалась.