«Как в оккупированном Париже» — мелькает неосторожная мысль, и неожиданная догадка вдавливается в сознание Намджуна панической атакой. Сердце начинает колотиться как сумасшедшее.

— Слушай, — едва справляясь с дыханием, тянет он Сокджина за рукав. — Какой сейчас год?

Тот удивленно смотрит:

— Сорок второй, а что?

— Одна тысяча девятьсот? — шепотом уточняет Намджун, смертельно бледнея.

— Ну да, а какой еще? — хихикает Джин.

***

— Ты хочешь сказать, что ты — путешественник во времени? Как у Уэллса? — недоверчиво склоняет Джин голову к плечу, от удивления перейдя на «ты». Уже в знакомой дважды комнате они пытаются найти в бессвязном рассказе Намджуна хоть какое-то рациональное зерно.

— Наверное… — кивает Намджун. — Не читал Уэллса.

— Из какой ты глуши? — возмущается Тэхён. — Все читали Уэллса.

Намджун фыркает:

— Есть книги и поинтереснее фантастики!

— Что может быть интереснее фантастики? — еще громче возмущается Тэхён, — Имей в виду, хён, он мне не нравится!

Сокджин сидит в кресле, уставившись в одну точку.

— Откуда у тебя это зеркало? — уточняет Намджун, вновь ощупывая пальцами гладкую раму.

— Я сам его сделал! — с гордостью заявляет хозяин комнаты. — Два раза в неделю я посещаю уроки нашего зеркальщика. Он создает просто произведения искусства! Ты бы видел! Тоже хочу научиться так!

— У тебя здорово получилось! — хвалит Намджун. — И, кажется, у тебя получилось случайно создать зеркало-машину времени.

— Неужели в двадцать первом веке все еще не придумали машину времени? — Тэхёну до жути интересно, чем все это закончится и куда в итоге закинет зеркальная машина времени Намджуна — назад в будущее или, все-таки, в психушку. — Чем же вы занимались там все это время?

Намджун рассказывает им о телевизорах и компьютерах, об интернете и ютубе, о полетах в космос и о кредитках. В большинстве случаев парни просто смеются, не вполне понимая, зачем все это надо. К примеру, зачем нужен телевизор и возможность смотреть кино в одиночестве? Разве в кинотеатр не ходят, чтобы весело провести время с друзьями и познакомиться с хорошенькими девушками.

— Интернет — это великая штука! — запальчиво возражает Намджун. — К примеру, ты можешь послать сообщение человеку просто так, почти по воздуху. Без чернил и бумаги, без доставки транспортом…

— Как воздушный поцелуй! — перебивает его Джин. Прикладывает ладошку к губам, склоняет голову на бок, и, с какой-то сладкой оттяжечкой отнимает руку от мягких розовых губ и с улыбкой сдувает с ладони поцелуй в сторону Намджуна. — Вот так! Видишь, как ты покраснел? Значит, сообщение дошло.

И чуть с ехидцей смеется. И это, блин, так ми-и-и-и-и-ло, что Намджун на пару секунд подвисает, глядя на розовые большие мягкие губы Джина.

— А ты сам-то чем занимаешься? — интересуется Тэхён. — Или учишься пока?

— Я… — Намджун соображает, как называется его богемный образ жизни и бесконечные поиски себя, но не может подобрать таких слов, чтоб они были понятны ребятам из двадцатого века. — Я пишу тексты. К песням. Тексты к песням, знаете?

— Ого! — Тэхён вскакивает. — Ты поэт? Стихи пишешь? Вот это да! Да еще и для песен! Лучшие стихи становятся песнями! Великие стихи!

Он в волнении начинает ерзать на месте, что-то булькая от переизбытка эмоций.

Намджуну становится как-то стыдно называть стихами то, что он пишет, и что потом читают с маленьких сцен прокуренных клубов начинающие рэперы.

— Знаешь… — смущенно бормочет он. — В наше время… все немного иначе… Скорее, лучшие песни становятся стихами.

В комнате уже совсем темно от накатившихся сумерек. Черноволосая женщина вносит керосиновую лампу. Намджун замечает на груди у нее точно такую же желтую звезду. Он хочет спросить, что означает такая звезда, но как только свет лампы отражается в зеркальной поверхности, Намджун замечает уже знакомое свечение.

— Вот! Смотри! — дергает он Сокджина за руку. — То, о чем я говорил!

— Ты мне рукав сегодня оторвешь! — шипит Сокджин, смущаясь сползшего с широкого плеча воротника рубашки. — Это дефект зеркала, моя ошибка, — поясняет он, стыдливо краснея. — Мастер сказал, что эту халтуру стыдно показывать людям, и велел забрать домой, чтобы оно всегда служило мне напоминанием о моей первой работе и о том, как плохо я старался, чтобы выполнить ее хорошо.

Намджун протягивает руку и касается пальцами того места, где начала появляться уже знакомая рябь. Знакомое ощущение страха, перерастающего в ужас, возвращается, как только кончики пальцев погружаются в жидкое зеркало.

— Смотри! — только и успевает крикнуть он, как снова накатывает духота, тошнота и головокружение разом. Пол уплывает из-под ног, и наступает тишина. И темнота.

========== Керосиновая лампа ==========

— Я провел день в плену капусты! — заявляет Тэхен, появляясь в номере Намджуна на следующее утро. Он выглядит как плюшевая игрушка в джинсовом комбинезоне поверх красной футболки и с подхваченной на лбу в хвостик-пальмочку длинной челкой. — Помогал маме заготавливать кимчи для ресторана. А ты как провел день?

Намджун булькает в подушку пару ругательств.

Всего час прошел с тех пор, как он очнулся в темной пыльной комнате на полу с тяжелой болью в затылке, каким-то чудом выбрался оттуда без фонарика наощупь, дрожащими руками закрыл дверь, едва попадая ключом в скважину, и вернулся в комнату на полусогнутых ногах. И весь этот час он пролежал, глядя в потолок и пытаясь осмыслить все, что случилось этой долгой ночью. Он пытался убедить себя, что все это было тяжелым странным сном, вызванным токсичным ртутным зеркалом, но перед глазами то и дело возникало красивое лицо Сокджина.

— Если мне будут и дальше сниться такие сны, то карьера писателя мне обеспечена, — говорит он в конце концов самому себе, проваливаясь в сон, но уснуть так и не успевает — беспокойный наследник гостиничного бизнеса беспардонно материализуется на пороге.

— Послушай, Тэхён…- стонет Намджун в подушку, едва шевеля губами от усталости.

— Все-все! Ухожу! — машет рукой тот. — Но я сегодня свободен после обеда, так что могу устроить тебе экскурсию.

И выскакивает за дверь, смешно тряхнув хвостиком-пальмочкой на прощание.

— Слушай, а что это за запрет такой на посещение этой комнаты внизу? — позже спрашивает, как бы между делом, Намджун, разглядывая Париж со смотровой площадки Триумфальной арки. О своих приключениях ночных он благоразумно умалчивает, боясь даже предположить, куда может завести Тэхёна его впечатлительность.

— Не знаю, может старушенции эта комната дорога как память, — отмахивается Тэхён. — Но я краем уха слышал, что там во время войны хрень какая-то произошла, но о ней не упоминают, чтобы не отпугнуть постояльцев. Сфоткаешь меня на фоне вот этого облачка? Смотри, оно похоже на Бамблби из «Трансформеров»!

Тэхён смешной, он кривляется, скачет от одних перил к другим, громко шутит и сам же хохочет, тоже громко, и Намджун с улыбкой замечает, что его непонятная растянутая улыбка немного роднит его с Тэхёном из странного сна. И чем дальше, тем больше между ними проявляется общего, помимо этой вот улыбки и рыжей макушки. Чего только не начудит человеческий мозг, оставшись бесконтрольно наедине с подсознанием, надо же.

— Погоди-ка, я достану монопод и сфоткаю нас вместе! — кричит ему Намджун и сует телефон в карман. В кармане что-то звякает о корпус. Блестящий ключ от запретной комнаты через секунду палевно сияет на ладони Намджуна. Забыл вернуть на ресепшен, ну конечно же.

Почему у Намджуна, клятвенно пообещавшего себе утром никогда больше не входить в это странное место, к вечеру оказывается дубликат ключа — он и сам толком объяснить не может. Но по дороге в отель, оставшись без умотавшего по каким-то там делам Тэхёна, он упрямо рассматривает вывески и блуждает по переулкам, пока не находит соответствующую вывеску. И это, вообще-то, очень нехорошо с его стороны. Но теперь дубликат есть, и Намджун точно знает, куда он пойдет сегодня ночью. Так что даже не удивляется, когда оказывается у того самого зеркала снова.