Прогресс в области техники – это, конечно, удивительная вещь. Человек не может не гордиться им. Я, например, должен прямо сказать, что горжусь. Всякий раз, как мне случается разговориться с кем-нибудь – разумеется, с кем-нибудь таким, кто разбирается в этом еще меньше, чем я, – разговориться, ну, хотя бы о чудесных достижениях в области электричества, у меня бывает такое чувство, словно я лично несу ответственность за все это. Когда же речь заходит о линотипе, аэроплане и пылесосе, тут... ну, тут уж мне начинает казаться, что я изобрел их сам. Полагаю, что и все люди с широким кругозором испытывают точно такое же чувство. Однако сейчас речь пойдет совсем о другом. Мне хочется поговорить о прогрессе в области медицины.

Вот тут, если хотите, происходит нечто поразительное. Всякий, кто любит человечество (хотя бы одну его половину – женскую или мужскую) и кто оглядывается назад на достижения медицинской науки, не может не чувствовать, как сердце его тает от восторга, а правый желудочек расширяется под влиянием перикардического возбудителя законной гордости.

Вы только подумайте! Ведь всего сотню лет назад не было ни бацилл, ни отравления птомаинами, нм дифтерита, ни аппендицита. Бешенство было почти неизвестно и встречалось крайне редко. Появлением всего этого мы обязаны медицине. Даже такие болезни, как чесотка, свинка и трипаносомоз, которые получили у нас повсеместное распространение, прежде являлись достоянием немногих и были совершенно недоступны! широким массам.

Рассмотрим успехи данной науки с точки зрения ее практического применения. Всего сотню лет назад было принято считать, что лихорадку можно вылечить обыкновенным кровопусканием. Теперь мы определенно знаем, что это невозможно. Еще семьдесят лет назад считалось, что лихорадка поддается лечению наркотиками. Теперь мы знаем, что это не так. Наконец, совсем недавно, каких-нибудь тридцать лет назад, врачи думая ли, что могут излечивать лихорадку с помощью строгое диеты и льда. Теперь они совершенно убеждены в том, что не могут. На этих примерах мы наглядно видим неуклонный прогресс в лечении лихорадки. Впрочем, мя наблюдаем такие же вдохновляющие успехи и во всех остальных областях медицины. Возьмем ревматизм. Болея ревматизмом, наши предки носили в карманах круглые картофелины и считали, что это им помогает. Теперь врачи разрешают им носить решительно все, что хотят. Больные, если им угодно, могут ходить с полными карманами арбузов. Это не меняет дела. Или возьмем лечение эпилепсии. Прежде считалось, что при внезапном приступе этой болезни необходимо прежде всего расстегнуть больному воротничок, чтобы помочь ему свободнее дышать. Теперь, напротив, многие врачи придерживаются того мнения, что нужно застегнуть воротничок как можно туже, чтобы помочь больному задохнуться.

И только в одной области, имеющей касательство к медицине, мы наблюдаем полное отсутствие прогресса – я говорю о количестве времени, требующемся для того, чтобы стать хорошим практикующим врачом. В доброе старое время студент, оснащенный всеми необходимыми знаниями, вылетал из колледжа, проучившись две зимы, причем летние каникулы он проводил, сплавляя лес для лесопилки. Иные студенты вылетали даже быстрее. Теперь, чтобы стать врачом, требуется от пяти до восьми лет. Разумеется, все мы готовы засвидетельствовать, что молодежь с каждым годом становится все глупее и ленивее. Это охотно подтвердит каждый, кому за пятьдесят. И все же как-то странно, что теперь человек должен потратить восемь лет, чтобы получить те же самые знания, какие прежде он приобретал за восемь месяцев.

Впрочем, дело не в этом. Положение, которое я хочу развить, состоит в том, что ремесло современного врача очень несложно и научиться ему можно за две недели.

Вот как все это происходит.

Пациент входит в кабинет врача.

– Доктор, – говорит он, – у меня ужасные боли.

– Где?

– Здесь.

– Станьте прямо, – говорит врач, – и положите руки на голову.

Затем врач становится позади пациента, и, что есть силы, ударяет его по спине.

– Вы что-нибудь почувствовали? – спрашивает он.

– Да, – отвечает пациент.

Тогда врач неожиданно поворачивается к пациенту лицом и согнутой левой рукой наносит ему удар чуть пониже сердца.

– Ну, а сейчас? – спрашивает он злорадно, когда пациент как подкошенный валится на кушетку.

– Встаньте, – говорит врач и считает до десяти. Пациент встает. Врач молча и внимательно смотрит на него и внезапно наносит ему удар в живот, после чего пациент скрючивается от боли и не может вымолвить ни слова. Врач отходит к окну и углубляется в чтение утренней газеты. Потом он поворачивается и начинает бормотать что-то, обращенное не к пациенту, а скорее к самому себе.

– Гм, – говорит он, – здесь мы имеем легкую анестезию барабанной перепонки.

– Неужели, доктор? – спрашивает пациент, полу мертвый от страха. – Что же мне делать?

– Вам нужен покой, – говорит врач, – полный покой. Вы должны лечь, соблюдать строгий постельный режим и избегать волнений.

В действительности врач, конечно, не имеет ни малейшего представления о том, чем болен этот человек. Зато он твердо знает, что если больной ляжет в постель и будет лежать спокойно, абсолютно спокойно, то либо он спокойно выздоровеет, либо умрет спокойной смертью. А если в этот промежуток времени врач будет каждое утро приходить к нему, трясти его и колотить, то пациент сделается покорным и, может быть, врач, наконец, заставит его признаться, чем именно он болен.

– А как насчет диеты, доктор? – спрашивает пациент, уже совершенно перетрусив.

Ответы на этот вопрос бывают весьма разнообразны. Они зависят от того, как чувствует себя сам доктор, и давно ли он встал из-за стола. Если время уже близится к полудню и доктор зверски голоден, он говорит:

– О, ешьте побольше, не бойтесь. Ешьте мясо, овощи, крахмал, клей, цемент, что хотите.

Но если доктор только что позавтракал и еле дышит после пирога с черникой, он твердо заявляет:

– Я не советую вам есть. Ни в коем случае. Ни крошки! Голод вам не повредит. Напротив, небольшое самоограничение в еде – лучшее лекарство в мире.