Рюкзаки оказались под нами, а мы четверо дружно оглянулись на Палец. Пик было не узнать, снежный покров с северной, нашей стороны, полностью облетел, судя по всему, с изрядной частью скалы. Потому что, с расстояния в пятьсот метров отлично виднелся открытый вход в пещеру, появившийся как раз на уровне земли.

– У меня есть фонарик, – быстро среагировал Никита.

– И у меня, – поддержал его егерь, – сходим, проверим?

Детство из мужчин никуда не уходит, оно сидит в нас до самой смерти. Ну, никто из нас не увлекался туризмом или спелеологией. Не романтики мы, скорее циники и скептики, а как легко повелись на неизведанное. Через четверть часа, по-прежнему, в полной выкладке, мы зашли в открывшийся зев пещеры, размерами до трёх метров в поперечнике. Всех сразу насторожил ровный пол, выдававший искусственное происхождение подземелья.

– Ребята, может, здесь клады спрятаны, или стойбище первобытного человека, – не выдержал кто-то, кажется, я.

– Да, и рубила у него были алмазные с изумрудными стрелами, которые остались нам, – съехидничал Никита. Вечно он всё на прибыль меряет и выгоду, никакой романтики. Так я ему и ответил, мол, романтизма мало в его купеческой душе.

– Всё, пришли, – прервал нас Палыч, он шёл первым, «в силу казённой должности». Мы подтянулись к нему, ход заканчивался огромным, во всю торцевую стену, зеркалом. Оно то, как раз, не оставляло никакой надежды на первобытного человека. Да и на современного человека, при взгляде в тёмно синюю, с искринками, глубину кристально чистого зеркала, подумать было нелепо. Мы молча стояли у этого чуда природы или неведомой працивилизации, разглядывая в отражении свои изумлённые физиономии, пытались услышать что-либо, чисто машинально сняли шапки, прислушиваясь. Вова осторожно, одним пальцем притронулся к зеркальной поверхности в правом углу, не оставив никакого следа на прозрачном покрытии. Я первым сбросил рюкзак и сел на него, внимательно осматривая стены и пол возле зеркального тупика. Вскоре сидели все четверо, не решаясь прервать волшебную минуту встречи с чудом.

– Гхм, – откашлялся Палыч, – может, начальству сообщить, журналистов вызвать?

– Что толку, уже через месяц засрут всю пещеру, в прямом смысле слова, – зло бросил я, навидавшийся подобных «чудес природы» на просторах России-матушки. Гадят у нас везде, от Кавказа, до Таймыра. Что характерно, большей частью пакостят местные жители, а не туристы. Хотя и они не без греха, ничего не скажешь.

– Да и хрен с ней, народ не поменяешь, придёт время, очистят от грязи, экскурсии водить будут, – встал Володя, поднимая рюкзак на плечи.

– Я бы согласился оплатить смотрителя и уборку, – Никита не мог налюбоваться на красоту таинственного зеркала, наливавшего нас ощущением детского счастья. Так бывало в детстве, в начале летних каникул, когда они кажутся бесконечными, а мир вокруг огромным интересным и праздничным.

– Но, – добавил он, – обвинят в захвате народного богатства, а купить эту скалу уже не дадут. Выгонят моих людей, да ещё в суд подадут, за самоуправство, плавали – знаем.

– Что-то не так с нами, раз своему народу не доверяем, – подытожил Палыч, – или со страной. Пошли к нашим лосям, а вход лапником завалим, до весны не найдут, там видно будет.

– Чёрт, – с чувством выругался Никита, – как просрали страну, так и срём до сих пор, сами на себя. Если бы с нашими знаниями, да в девятнадцатый век!

– Лучше в восемнадцатый, в девятнадцатом мы уже тащились в глубоком тылу, а екатерининские времена не напрасно прозвали «золотым веком». Там и закладывались основы Российской империи, да и люди, в то время, не боялись принимать решения, – это я добавил горечи в общий настрой.

– Решено, – тихим голосом сказал Палыч за нашими спинами, – с этих времён и начнём.

– Что??!! – все изумлённо посмотрели на егеря, – что ты сказал?

– Я ничего не говорил, – удивился он, в свою очередь, – это зеркало вам сказало. Всё, хватит мистики, пошли на воздух, вдруг здесь газ галлюциногенный какой.

Быстрым шагом мы выбрались из пещеры, и отошли на десяток метров, старательно дыша чистым воздухом. Первым стал оборачиваться Володя, остолбеневший от удивления, он пытался нам что-то сказать, показывая пальцем за наши спины.

–....мать, – дружно выдохнули мы, обнаружив за спиной невредимый снежный покров Пальца, на котором не осталось и намёка на пещеру. Более того, даже наши следы исчезли, словно мы появились на площадке рядом с утёсом из вертолёта. Я посмотрел назад, в сторону леса, там тоже не было наших следов, как, впрочем, и осинник с ельником не наблюдался ни в коей степени. Вокруг Пальца стоял величественный сосновый бор из великанов в три-четыре обхвата, лосями здесь не пахло.

– Палыч, – среагировал на открывшийся пейзаж Никита, – что за чудеса в Решетове? У тебя тоже глюки или как?

– Сейчас обегу скалу, ждите здесь, – егерь сноровисто встал на лыжи, которые таскал на себе даже в пещеру, и отправился в обход базальтового пика.

Длина окружности у основания скалы небольшая, на лыжах минут двадцать, можно присесть и перекурить, охота, как предсказывал мне внутренний голос, уже удалась. Скоро разобьём бивуак и отведём душу по бутылкам, где-нибудь, подальше от этого чудесного места, скорее всего, в старом карьере, там у воинской части стрельбище, минут двадцать езды на машине. Курили мы молча, не торопясь обсуждать занятное приключение, всех насторожило изменение леса и отсутствие наших следов, мы ожидали отвратительных новостей от егеря и боялись сглазить. Кто-то из древних сказал, «Мысль изречённая есть факт» или что-то в этом роде. Так оно или нет, но, высказанные вслух намерения реализуются гораздо чаще, чем следовало бы из теории вероятности, без всякой мистики. Из таких соображений я последние годы стараюсь чаще молчать, особенно в спорных ситуациях.

– Все видели? – первым не выдержал Никита, он соображает быстрее всех нас, да и столичные навыки чувствуются, – все видели зеркало, пещеру и Палыча, который говорит, что не говорил?

– Да, – в унисон хриплыми голосами каркнули мы с Вовой. Есть у нас такая привычка, от частого общения, говорим одновременно и одинаковые фразы. А, может, от одинаковой непроходимой тупости.

– И, что?

– Ничего, сиди, жди Палыча, – Вова с наслаждением затянулся сигаретой, пуская колечки дыма.

Никита был у нас некурящим, потому достал свой термос и принялся пить кофе, с молоком, естественно. Вскоре из-за скалы выбрался Палыч, державший свой треух в руке. Он молча подошел к Никите, снял лыжи, налил себе кофе и сделал длинный глоток. Как можно так пить кипяток, понять не могу, никак не могу привыкнуть к горячим напиткам, хотя, чай люблю горячий.

– Всё, парни, п…, приехали, – егерь глотнул ещё кипятка, – никаких следов дороги, машины и следов человека. Предлагаю, охоту временно прекратить, пешим ходом двинуться к Лыпу, направление я знаю, за пару часов доберёмся. Даже если весь лес изменился, угоры* остались прежними, и речка течёт на старом месте.

Особых возражений не было, остались одни вопросы, но, не Палычу же их задавать. Потому, выстроившись друг за другом, горе-охотники тронулись в обратный путь, но пешком. На том месте, где полчаса назад была оставлена машина, высились три огромные сосны. Вот когда мы смогли почувствовать истинный вес своих рюкзаков и припасов, однако, мысли о странности бытия здорово компенсировали нагрузку на спину. Тем более, что рюкзаки у всех четверых были станковые, подогнанные к владельцам. Цинк с патронами несли по очереди, подавляя нездоровые мысли спрятать его, где-либо, на время. Егерь изредка комментировал пройденные участки, уточняя остаток пути и изменившуюся растительность.

– Нынче осенью, на этом угоре мы рыжиков знатно набрали, вёдер десять, – Палыч показал на красивейшую берёзовую рощу слева, – тогда здесь можжевельник рос, да ельничек молодой.

– А тут, – он кивнул направо, на великолепную дубраву, – всю жизнь было колхозное поле, летом овёс сеяли.