И все же Олег выстрелил в шар эмиттера, успев мельком подумать, что чем-то он напоминает школьный глобус, только ножка слишком толстая.

Ба-бах! Мимо… Граната просвистела в метре от цели, и ее белый дымный хвост исчез в туче дыма.

Слева тоже кто-то выстрелил по танку, тоже гранатой. Угодил в корпус – грохот, ослепительная вспышка, визг осколков. Зрелищно, но безвредно для танка. Кто там, слева? Олег не помнил, да и некогда было вспоминать…

Танк нанес ответный удар. Пушка рявкнула, и там, откуда прилетела вторая граната, встала стена багрового пламени. Ненадолго, на секунду или две – но живых среди обугленных камней не осталось с гарантией. ОВС, объемно-вакуумный снаряд, страшная штука…

«Зален…» – вспомнил Олег. Именно он там лежал, в укрытии между двумя валунами. Нет больше Залена, круглолицего улыбчатого парня, и обугленный труп его скорчился в позе эмбриона, отчего-то всех, угодивших в зону действия ОВС, находят потом именно в таком виде…

– Убийцы, убийцы, убийцы… – шептал Олег, нажимая на спуск, и сам не слышал себя за грохотом боя.

Гранаты летели в танк одна за одной, уже не прицельно, но если есть на свете хоть какая-то справедливость, то одна из них должна, обязана найти щелочку в защите и прикончить этих убийц…

Не прикончила.

Наоборот, сквозь разрывы гранат Олег различил, как башня танка неторопливо поворачивается в его сторону.

Ну вот и всё…

Гранаты в барабане подствольника закончились, но он не тянулся к подсумку за новыми, замер, оцепенел… В голове вертелась одна-единственная дурная мысль: «Почему они не используют эмиттеры?» Как будто имеет какое-то значение, спалят тебя настоящим живым огнем или поджарят невидимыми глазу волнами…

А затем по танку прошла судорога. В самом прямом смысле – легкая рябь прошла по наблюдаемой Олегом картинке, словно он наблюдал танк не вживую, а на экране визора, и к телесигналу добавлялась какая-то помеха.

И боевая машина рухнула с двухметровой высоты! Катки не вращались, инерция протащила танк вперед на неподвижных гусеницах, одна лопнула, распласталась суставчатым телом, словно громадная стальная сороконожка… Бронированная громадина замерла – неподвижная, накренившаяся.

«Нюшка» сработала! – понял Олег. Черт возьми, если у него когда-нибудь родится дочь, он назовет ее Анной, наплевать, что старорежимное имя! А звать будет только Нюшей, и никак иначе!

И тут же сквозь клубящуюся коричневую муть прорвался грохот, в разрывах дымовой завесы взметнулась и опала стена пламени… В наушниках – дикий вопль, оглушительный и очень короткий. Жега… Нет больше взводного… И «нюшки», спасшей Олегу жизнь, нет.

– Взвод, принимаю команду на се… – завопили было наушники сорванным, незнакомым голосом – вроде как Марлен, а может, и не он… Фраза тут же оборвалась, перешла в булькающий клекот.

Что было потом, Олег воспринимал кусками, отрывками, никак не связанными между собой эпизодами.

…Он рядом с мертвецом – шарит в подсумке, ищет гранаты к подствольнику, свои закончились, но и убитый успел расстрелять весь боезапас… Как он здесь очутился, Олег не помнил. И труп не опознал, шлема нет, вместо лица кровавое месиво, взрывная волна протащила мертвого уже человека по острым камням… Неподалеку подбитый боевой кибер – аккумуляторный отсек искорежен, растерзан взрывом, суставчатые конечности изломаны, нелепо разбросаны по каменистой земле, и кажется, что механическое существо, погибая, страдало и мучилось ничуть не меньше живого…

…Из дыма выныривает бронеглайдер, тоже дымящийся, – но клубы валят от него другие, черные. Машина подбита, идет не на антиграве, на колесном ходу, защита отключена, гранаты одна за одной ударяются в корпус, взрываются… Потом глайдер замирает, и Олег стреляет из гауссовки в посыпавшиеся из люков темные фигуры в громоздких защитных костюмах…

…Он сидит на валуне, и не слышит ничего, бой вокруг продолжается отчего-то бесшумно, шлема на голове нет, винтовка валяется рядом, – вернее, искореженный кусок металла, бывший недавно винтовкой… Руки в крови…

…Вновь бронеглайдер, на сей раз не подбитый, парящий на антигравитационной подушке, наплывает прямо на Олега, и выстрелить не из чего… «А ты швырни камень!» – издевательски советует мертвый Позар, и его – только его – Олег прекрасно слышит… Бежать и прятаться нет сил, он безвольно смотрит, как поворачивается в его сторону башенка бронеглайдера, и в последнюю перед выстрелом секунду успевает понять, что установлен в ней не лазер, но какое-то иное, незнакомое оружие…

И всё заканчивается.

Море тут было особенного цвета, – в хорошую погоду нежно-розового оттенка, словно в каждый литр воды кто-то пролил несколько капель крови… Во время штормов, здесь нередких, по умзалийским морям катились кроваво-красные валы с белыми шапками пены. Море, как всем известно, всего лишь огромное зеркало, отражающее атмосферу.

Утро выдалось тихое, маловетреное, а ночью вообще стоял полнейший штиль, ни дуновения, – и ничего хорошего в том, по мнению Славика, не было. Роторный парус застывшей у причала «Ласточки» едва вращался, а значит аккумуляторы, разряженные вчера, за ночь толком не зарядились… Они и в хороший-то ветер заряжались едва лишь на четверть номинальной емкости – старые, выработавшие все сроки… В начале этого сезона в рыбхозе должны были выдать новые, но война спутала все карты и председатель сказал жестко: не будет аккумуляторов, и других запчастей не будет, – все для фронта, все для победы.

Так что плавайте как знаете, хоть веслами гребите, но план выполняйте. В военное время невыполнение плана – вредительство и помощь врагу, а что за это бывает, сами знаете…

Знали… И старались, как могли. Почти все рыбхозовские мужики получили повестки – и на фронт; план тянули женщины и старые да малые. Штатный экипаж малого рыболовного бота – четыре человека, а в разгар путины, когда ракатицы или салангасы идут густыми косяком – пятеро. А нынче с МРБ «Ласточка» управлялись вдвоем – Славрев, или попросту Славик, призывного возраста не достигший, и дедушка, давненько вычеркнутый из всех мобилизационных списков.

Хотя, по мнению Славика, дедушка у него был еще ого-го! Седой, конечно, и лицо в морщинах, но и силой, и сноровкой молодому не уступит. Вот и сейчас – не стал возиться со сходнями, одним прыжком перемахнул с причала на борт «Ласточки». Пришлось и Славику прыгать за ним, не позориться же на глазах у деда…

Мешкать не следовало, синоптики обещали, что задувший на рассвете ветерок будет крепчать, и предупреждали о шквалах, возможных во второй половине дне. Хотя, конечно, предсказывать погоду на Умзале – дело абсолютно не надежное, и ошибались предсказывавшие почти с той же частотой, что и угадывали. Тем более стоило поспешить.

Но сразу, как задумывали, отплыть не удалось. Едва Славик потянулся к кожуху двигателя, «Ласточку» окликнули с берега. Он обернулся, увидел: к сходням подошли трое. Одного Славик знал, да и все побережье знало, от Бугера до Ревограда, – Угрюм, последний на здешних берегах рыбак-единоличник. С ним еще двое мужиков, лица знакомые, встречались, но имен Славик вспомнить не мог, а может и не знал никогда. Да и Угрюм не имя, прозвище, а имени, считай, и нет – старорежимные запретили, а новое, революционное Угрюм взять не пожелал.

Лицо у дедушки стало мрачным. Показал внуку жестом: продолжай, дескать, подготовку к отплытию, а сам вернулся на берег. Неторопливо вернулся, по сходням, без лихих молодецких прыжков.

Славику было интересно: что за дело к ним у этой троицы? Слухи про Угрюма бродили самые разные, в основном нехорошие. В свое время владел Угрюм тремя баркасами и коптильней на берегу, и, разумеется, упекли его на перевоспитание, как нетрудовой элемент, – никто не возвращался, а он вернулся…

Поговаривали, что Угрюм не просто рыбачит в одиночку на своей лодчонке (закупочные цены для единоличников мизерные, не прокормишься), а занимается злостным браконьерством, шурует темными ночами по рыбхозовским сетям и ловушкам. Но не пойман – не вор. Еще болтали, что имеет он знакомства где-то в верхах, или подписку дал сексотную, потому как не гуляют такие люди долго на свободе, отмотают один срок – и вскорости снова не перевоспитание, а то и сразу, за неделю до выхода из лагеря, новую статью получают. Болтали, но толком никто ничего не знал.