За рассуждениями Агата и не заметила, как обвела взглядом королевский стол и остановилась на Леголасе. Судя по хитрой улыбке, он уже давно наблюдал за девушкой, и она с готовностью ответила, твердо решив помочь Маршалу в его затее. Не без удовольствия; тогда, в лесу, испуг притупил эмоции и не дал насладиться моментом, о чем приходилось жалеть.

Такой спокойный, воспитанный… Непохожий на мужчин-рохиррим принц манил к себе, чем и отличался от Трандуила; даже с цветами на голове и в сказочной одежде Владыка Леса продолжал источать неясную угрозу, будто заморозившую глаза изнутри. Что было странно — природа одарила Леголаса таким же взглядом цвета аквамарина, заключенным в ореол густых ресниц, но спутать отца и сына было невозможно. Почему? .. Не ясно.

Агата так задумалась, что с трудом узнала свое имя, громко произнесенное распорядителем торжества. Песня! И как можно было забыть? ..

Только сокрушаться некогда; король, Маршалы, эльфы, гости — все обратили на нее заинтригованные взгляды, ожидая хоть какой-то реакции. Внимание давило, как толща ледяной воды, и спину закололи мурашки. Но девушка все же заставила себя улыбнуться и встать, стараясь вложить в каждое движение как можно больше грации.

Уверенность в собственном голосе не покинула ее, однако ноги едва слушались, а раскатистый стук каблуков заставлял смущаться. Агата обрадовалась, когда он стих, и опустила глаза, стараясь забыть о королевском помосте, напротив которого стояла. Легкая мелодия лютни позволила отвлечься, и она запела, вкладывая эмоции в слова, а не в волнение:

— Я позабуду дом и друзей,

Полкоролевства отдам за коня,

И я буду верен любимой своей,

Если она не бросит меня.

Внутри все дрожало, однако песня бежала непринужденно, как ветер, ограждая девушку от чужих взглядов. И уже скоро она решилась поднять глаза на Маршала, который расслабленно опустил подбородок на ладонь и улыбался: оседлые жители всегда любили истории о путешествиях.

— Я безнадежно влюблен в паруса,

В скрип башмаков и запах дорог,

Вижу чужие во сне небеса,

Но иногда вижу твой порог…

Фреалаф тоже замечтался, а Трандуила не интересовала музыка — он рассматривал свою тарелку, в отличие от сына. Тот слушал Агату внимательно, и его блестящие полуприкрытые глаза слишком о многом говорили девушке. Эльфу нравилось то, что он видел, поэтому она осмелела и небрежно откинула с лица выбившуюся прядь, четче произнося слова:

— …Горный ручей да краюшка луны;

Может, в пути суждено мне пропасть….

Руки вдруг сами задвигались в воздухе, рисуя неясные силуэты, и заставили принца улыбнуться, разгадывая их смысл. Возможно, он и был, но музыка исчезла слишком резко, а на смену ей пришли звонкие аплодисменты. Уже повеселевшая румяная Агата низко поклонилась и направилась обратно к своему месту, не забыв напоследок одарить Леголаса игривым взглядом.

Только сейчас она заметила, как неистово колотится сердце, и, устроившись на стуле, потянулась к кубку с вином. Однако на секунду замерла и взяла соседний бокал с медовым напитком; в ее мире ценилась женская скромность, и девушке еще не приходилось обольщать мужчин — самое трудное впереди.

Дождавшись, когда собравшиеся насытятся и пустятся в пляс, Агата встала и направилась вдоль стола, то и дело замирая перед выскакивающими на дорогу танцорами. Остановившись перед гладкой золотой колонной у самого выхода, она повернулась и взглянула на Леголаса; он возвышался над скачущими головами людей и внимательно наблюдал за девушкой, которая подняла руку и легко отбросила со лба кудрявые волосы. А затем медленно пошла навстречу звездному небу, прохладному ветру и «горному ручью», о котором пела**.

Эльф вспомнил жест и коротко улыбнулся, обнажая зубы. Еще юный, он хорошо знал чувство влечения, однако природа не давала страстям завладеть разумом… до недавнего времени. Что же изменилось? Отчего вдруг синда почувствовал томительное желание кинуться за белоснежной фигурой, чтобы оказаться наедине с ней?

Стараясь охладить пыл, Леголас глубоко вздохнул и тут же закашлял: почему во всем дворце такой тяжелый грязный воздух? Уж не он ли стал причиной неожиданных изменений? Нет. Будь здесь опасность — Владыка непременно понял бы это. Но он не тревожился, и эльф отбросил грусные мысли, направляясь за приятными.

Трандуил, хоть и беседовал с Фреалафом, все замечал и понимал. Кивком он отправил нескольких стражей вслед за сыном, но они дошли только до мраморной площадки — вниз по крутой лестнице принц отправился один.

Освещения не было, но мрак не скрыл от Леголаса очертания девушки, застывшей у края насыпи. Она задумчиво рассматривала лошадиную голову из светло-серого камня, вдвое превосходящую настоящих меарас. Животное будто выпрыгивало из земли, вытянув длинные ноги и раскрыв рот, откуда текла вода и собиралась в глубокой овальной чаше.

Слегка наклоненная вперед, она роняла бесцветный ручеек в узкий желоб, тянущийся вдоль главной дороги к ограде. Источник звонко журчал и источал холод, но колючие мурашки доставляли Агате радость, напоминая свободные ветра родины. Годы, прожитые в однообразии и спокойствии под защитой брачных уз — крепчайшего щита женщин.

В Волда ее муж считался обеспеченным человеком: владел конюшнями, участком земли и милым домиком с несколькими слугами. Там-то девушка и проводила большую часть времени — ее никуда не отпускали из-за сурового нрава местных племен. Но иногда супруг уезжал, и тоску дней разгоняли неистовые скачки без седла; привычка, от которой не хотелось избавляться. Она же заставляла пренебрегать и комфортом, отчего лицо Агаты часто хлестал дождь или спутавшийся с волосами ветер, лишавший зрения и оставлявший только глухие удары копыт и хриплое дыхание лошади. Но что еще нужно, когда вокруг лишь трава и небо?

Ничего. И ощущение это даже сквозь время гнало тревогу, позволяя девушке забыться. Только воспоминаний из супружеской жизни было немного; они чередой пронеслись за минуту и разбились о неясный образ, заставивший сердце затрепетать.

Но эту мысль разрушило касание теплых ладоней к плечам, и Агата вздрогнула от неожиданности.

— Испугалась? — улыбнулся Леголас, обняв девушку со спины и дав понять, как холодно вокруг.

— Я задумалась. — Ощущение, как легко эльф скользит носом по волосам и изучает их аромат, подчинило разум, мешая отличить явь от прошлого.

— Расскажешь? — Он сжал объятья, и Агата улыбнулась, вспоминая, как приятна сквозящая в ласках мужская сила.

Она опустила веки и прижалась затылком к шее принца, наслаждаясь размеренным дыханием. Тихим, плавным… как дурман, заставившим губы разомкнуть и честно ответить на вопрос:

— В степях Рохирримы

Свой дом обрели,

В просторах они Медусельд возвели.

На миг замолчав, девушка повернула голову, чтобы вдохнуть исходивший от Леголаса запах мускуса и ванили, пока его руки не спеша скользили вниз, заставляя голос подрагивать:

— Холмов повелитель,

Защитник и страж,

Поднялся из зелени

Моря мираж.

Губы эльфа коснулись лба, и он тихонько выдохнул, когда Агата сильнее прижалась к нему. Стараясь различить фигуру, ощутить напряжение в затвердевшей груди и пальцах, ритмично сжимающихся на животе. Так приятно, но так высоко.

— Взметнувшись до неба,

Столица росла.

Трудился народ,

Не щадя живота.

Шепча слова, она накрыла его ладони своими, но замерла — какая-то часть сознания еще держалась за благоразумие. Но разве можно устоять перед влажностью губ, настойчиво прижавшихся к шее? .. Затем к впадинке за ухом, грея его частым дыханием.

— И гордостью были,

Всегда и во всем,

Прекрасные кони,

Чей взор так умен.

Как давно Агату не обнимал мужчина? Пол года? Год? Кажется, уже вечность. И все скопившееся за нее желание заворочалось в чреслах лишь от одного движения Легаласа. Он еще старался быть осторожным, но выдал томление, больно вцепившись в плечо девушки и разворачивая ее к себе.