Изворотливая тварь промчалась мимо, вниз. Юноша выдохнул и с ужасом понял, что вскоре он будет вынужден спуститься туда же, а сороконожка никуда не денется, если, конечно…
— Эй, Говард! — окликнул он. — К тебе по стволу бежит огромная сороконожка! Я хочу, чтобы ты ее убил!
— Будет сделано, милорд! — радостно пообещал Говард, и его меч зашелестел, выходя из ножен. Затем раздался удар, сочный хруст и уже знакомый Уильяму визг, от которого свело зубы.
— Спасибо, — пробормотал он.
До верхушки дерева Его Высочество добрался минут через пятнадцать. Раздвинул тонкие ветки, закрывшие обзор, и внимательно пригляделся к соседним раскидистым дубам. А ничего не отыскав, разочарованно скривился и начал спуск, нашаривая подошвами точку опоры.
— Ну как? — спросил сэр Говард, еще в замке предупредивший, что цель их похода заранее обречена провалиться — если бы на деревьях были дома, они были бы заметны, особенно когда Уильям выглядывал из окна башни.
— Как ты и предполагал, никак, — холодно сообщил принц. — Отправляемся домой. Будем рассчитывать, что Эс наконец-то явился, потому что если нет, я снова пойду в лес и съем ту чертову белку, что поцарапала мне плечо.
— А вы опасны в гневе, милорд, — оценил Говард. — Хорошо, что до сих пор вы не сердились на меня по-настоящему.
Он первым двинулся к замку — прекрасно ориентируясь на местности, рыцарь не блуждал по лесу, как Его Высочество, а целенаправленно вышел к башням и витражным окнам, смутно различимым с его границы. Если бы возникла необходимость сравнивать их способности по части путешествий, то Уильям был слепым, а Говард — его поводырем.
Лязгая доспехами и порой оборачиваясь, чтобы убедиться, что расстроенный принц все еще следует за ним, рыцарь вывел своего господина к сонному Льяно, обрамленному красными лучами заходящего солнца. Черти забрали Эса два дня назад, и если накануне оруженосец поймал и освежевал зайца, бездарно, однако старательно приготовив нечто, похожее на суп, то сегодня животные разбегались перед ним, как угорелые, осознав угрозу. Чего только рыцарь ни делал — и подкрадывался, и терпеливо ждал свой будущий обед (или ужин, или хотя бы следующий завтрак) в засаде, и совался прямиком в норы — все было тщетно, словно Боги его прокляли. Помолиться, кстати, он тоже пробовал, но либо в лесу молитвы были бесполезны, либо высшие создания на дух не переносили тех, кто жил бок о бок с драконами, пускай и меньше недели.
Тут у Говарда тоже было преимущество — ему случалось голодать и дольше, если походы получались не такими удачными, как рассчитывало Братство Рыцарей. А вот Уильям, привыкший, что его трижды в день исправно кормят, приуныл. Вечера он проводил, сжавшись в грустный сиротливый комочек под одеялом, и у его оруженосца сердце обливалось кровью, не в силах выдержать всю ту жалость, что вонзалась в него при виде господина.
— Ненавижу драконов, — заявил Его Высочество, забираясь в кресло. — Ненавижу драконов.
— Может, демоны его съе… — начал было рыцарь, но тут же осекся и торопливо поправился: — убили?
Уильям нахмурился и закрыл серые глаза. Пожалуй, он бы с удовольствием проглотил даже кусок человечины, копченой или жареной. Подумав об этом, юноша сглотнул и прикинул — а что, если великаны потому и жрут людей, что им больше нечего?
— Милорд, а нельзя ли мне услышать, зачем вы так долго и упрямо разгуливали по лесу? Вы упомянули дома, но кто будет жить в подобных местах, в роли соседей крылатого звероящера?
— Дети лесного племени, — послушно поделился Уильям. — Я искал хайли. Насколько я помню, они жили на деревьях, и я надеялся найти хотя бы один дом, чтобы убедиться: хайли действительно тут были. Потому что пока все это напоминает сон, пусть и весьма детальный.
Его как-то странно повело вправо, и юноша вцепился ладонью в подлокотник. Сэр Говард обеспокоенно подался к нему, но Его Высочество жестом показал, что все нормально, и невозмутимо спросил:
— А с тобой бывало такое, что ты словно видел сон наяву?
— Нет, — возразил рыцарь. — Мои сны спонтанны и… и таковы, что разобраться в них не сумеет и самый талантливый чародей. Порой мне грезится, будто я вращаюсь, подобно планете, в глубинах космоса, а вокруг сияют звезды и проносятся метеоры. Порой, засыпая, я внезапно становлюсь кем-то из своих родственников. — Он содрогнулся, намекая, что это самый худший расклад. — Порой мне снится, что я — лягушка, и что я прыгаю по лужам, весь такой радостный и довольный, словно быть лягушкой — мое истинное предназначение. Но, знаете… бывают и такие ночи, когда во сне я пишу замечательные картины, и краски сами собой сплетаются в города, моря, горы, или в лица людей, или в замершую частицу боя… если бы мои акварели и мои холсты были тут, в замке, я бы с удовольствием написал ваш портрет. Разумеется, если бы вы не стали мне запрещать…
Его тон был таким мечтательным, что любой другой человек сразу бы растаял и согласился. Но Уильяма снова как-то странно повело, и он соскользнул с кресла на пол, совершенно беспомощный.
— Ваше Высочество? — побледневший Говард опустился на колени рядом с ним.
Тишина. Юноша остался неподвижным. Черные и белые пряди спрятали его лицо, но предположить, что именно случилось, было легко: голодный обморок. Рыцарь частенько выручал своих менее выносливых товарищей, если ради похода объединялся с кем-то еще.
Он отнес принца Уильяма в ближайшую жилую комнату, устроил на диване, укрыл теплым одеялом. Посидел у окна, злобно следя за тем, как угасает солнце, и Драконий лес обретает власть над каждой живой душой, вступившей в его пределы.
Если господин Эс и правда сыпал пауков, приправленных пылью, на города демонов, то было бы вполне логично, если бы они публично его казнили. Но дракон-оборотень, в особенности такой насмешливый и самоуверенный, просто не мог не сопротивляться. Стоило сэру Говарду представить, как его привязывают к деревянному столбу и обкладывают хворостом, чтобы сжечь, как фигура хозяина Льяно заливалась хохотом, разрывала цепи и напоминала, что огонь для небесных звероящеров — союзник, а не враг. Впрочем, есть еще и дыба, и железные девы, и…
Перебирая в памяти разномастные орудия пыток, рыцарь пересел за чей-то рабочий стол, накрытый кружевной скатертью, и, сложив на краешке столешницы руки, уткнулся в них носом. В этой комнате Говард еще не был, и запах старого пергамента, высохших чернил и чего-то нежного, цветочного, щекотал ноздри. Оруженосец принца Уильяма так проголодался, что подзакусил бы и рукописью, брошенной на столе, если бы не страх перед гневом хозяина замка. Безусловно, он бы не отказался от головы дракона, способной растопить лед в его отношениях с дедушкой, но Эс — единственный приятель Его Высочества, к тому же сейчас его появление было бы очень кстати.
Если бы окрестные деревни были хоть чуть-чуть ближе… Если бы у сэра Говарда была хоть пара монет сверх того жалкого медяка, что вручили ему на сдачу в последней таверне у границ Этвизы… Если бы народ хайли не погиб и принял Уильяма, как родного, а то и угостил чем-либо из тех популярных травяных блюд, имевших бешеный успех около семнадцати лет назад… если бы…
Размышляя об этом «если бы», сэр Говард уснул, и ему снилось, что он охотится на зайца, а заяц убегает, прыгает за пышный куст шиповника и превращается в упыря, хищно оскалившего обнаженные челюсти — ни губ, ни кожи…
— Ну привет, — сказал упырь, несмотря на свою ничтожно низкую репутацию. — А что с Уильямом?
— Он голодный, — удивленно признался рыцарь… и проснулся.
Напротив него, обрамленный звездами в окне, застыл высокий худой силуэт хозяина замка. Зеленые глаза едва заметно светились в темноте, словно угли.
Сначала Говард не сообразил, что конкретно происходит. Затем, пошатываясь, вскочил, схватил Эса за воротник и безжалостно встряхнул.
— Где тебя носило, презренная рептилия?! — громко осведомился он, плюнув как на вежливость, так и на то, что светловолосый парень превосходил его по силе как минимум впятеро. И, не переставая трясти, повторил: — Где… тебя… носило?!
