– Годар, а скажи… Ты нарочно ради меня над лугом хотел пролететь? Ты ведь спускаться и не думал?
– Нет, конечно! Хотя многие видали меня, попрятались по домишкам. Редко я показываюсь своим. Не привычны ко мне такому-то. Пуще боятся будут теперь. Зато ты довольна, как я погляжу. Не только узрела Крылатого, так еще и в небесах побывать смогла. Шустрая ты... Смелая… Другой такой нет.
– Зря хвалишь! Еле жива осталась от этого полета. Я и дома карусели не любила никогда, особенно на высоте, голова кружится. А ты меня вовсе как ястреб пташку поймал.
– А на крыше лучше сидеть? Я бы тебя сразу хватился, обыскали бы всю округу, подняли шум. Ух, я этим кикиморам покажу!
– Не надо, Годар! Праздник ведь у них, хоть завтра отругай!
– Праздник, говоришь? А они-то не подумали, что ты торжество пропустишь, хороводы, да песни, веселые игрища… Вот же дурные!
– Стой, Годар, стой! Погоди…
Да, где уж там – шагу прибавил, еле поспевала за ним, а потом и вовсе руку выпустил, так сразу же и отстала, притомилась от долгой ходьбы. Видела только, как расступилась небольшая толпа, завидев Годара, смолкли песни, поклонились люди до самой земли. Хозяин пришел, Заступник и Покровитель! Тот, кому Небеса подвластны сумеет договориться и с землей. Может, потому и плодородны эти края, изобильны речушки рыбой, леса дичью, целебными травами и прочим добром, будь то ягоды, грибы-губы или лыко податливое.
Невольная гордость закралась в сердце Леды при виде того, как встречают ее недавнего спасителя кряжистые осанистые мужи и заматеревшие уже женщины, что давно внуков нянчат. Уважают своего Князя, любят и… боятся. А ведь и строгим бывает Годар.
Леда к стайке ребятишек подошла, присела в их кружок, словно бы от любопытных взглядов укрылась. Даже не поднимала головы, слыша, как распоряжается Князь насчет ее обидчиц. Досада душу рвала, какова бы не была Милана, а ведь жалко стало, когда в голос запричитала девка, оправдываться начала. Повелел Князь Милане тотчас с луга уйти, прихватив с собой еще двух самых верных подруженек.
– Амбар будете до зари сторожить! Ничего, что пустой, плясать будет вольготней. А дедушка – полуночник вам на дуде сыграет! Не заскучаете…
Заревели девчонки в голос, запросили подмоги у знакомых парней, боязно одним-то ночевать в темном большом амбаре, да еще под крепким засовом, да без огня. Вадич вызвался вместе с ними стеречь, зря наговаривала на него Милана, не разлюбил невестушку вздорную, не бросил в печали. Годар позволил, хоть и виноваты, а пугать глупых девок амбарным духом не годится все же, с отроками, конечно, не так бы поступил.
А вот когда увели с луга вздорных девчонок, Леда и вздохнула свободнее. Без насмешечек и взглядов косых со стороны веселее жить. Отыскала в стайке ровесниц Радунечку, наплел ей кто-то, что Леда в деревню отправилась Теку проведать. Потому и не искала. Видно, то же и Радсею сказали и даже Арлете. У девушки невольно по коже холодок пробежал, если бы Годар не заметил ее на крыше, может, и не хватились бы до обеда. Оторопь берет, как представишь, что ночь в сарае среди выгона провести бы могла. Обошлось…
Вновь закружились хороводы, взвились песни, шутки и смех у костров. Народ постарше отдельно располагался на домотканых ковришках или рогожах, любовались тем, как молодежь резвится, приглядывали за дочерьми, своими да заодно и соседкиными. Кто одет краше, у чей «лебедушки» длиннее коса, к кому парни больше липнут. Сами-то ребята сперва кучковались поодаль, а после затеяли игру, едва ли не в догонялки с девицам, разомкнули хоровод, выбрали себе каждый по паре, стали с подругами через особый костер прыгать с разбегу.
Жарко горели ольховые дрова, свежие, желтовато – охристые на спиле, даже тонкий аромат чувствовался вблизи, а может, то нарочно плеснули на камешки в центре костра густой травяной взвар. Мастерица была Арлета на такие придумки. Это Леда еще с бани помнила. В последний раз все вместе мыться ходили. Приняла Змеица братову невестушку, сама веничком охаживала – березовым или липовым. А среди веточек дерева еще и травы лечебные прятались: пижма, мята, кипрей. Ароматный парок и с печи - каменки подымался. После такой бани всю ночь Леда крепко спала, а наутро летала как на крылышках. Тело легкое делалось, кожа гладенькая и розовая, как у младенца. Волосы, щедро выполасканные в крапивном настое, будто пуще загустели, мягче стали, шелковистее на ощупь.
Так и сама не заметишь, как расцветешь, то-то Змей глаз отвести не может. Сам стоит среди мужчин, успел ножнами препоясаться, еще кой-чего из одежды сменил, волосы заплел в небрежную косу. Уж не раз замечала Леда на себе его пристальный взгляд. Издали следил Годар за «лунной дочерью», кабы кто не обидел опять, не огорчил желанную. А вот Радсей веселился вовсю, видать вдоволь хлебнул пива на хмеле. Девиц пригожих за руки хватал, кружил в танце, в центре нового хоровода встал с завязанными глазами, угадывал, кто к нему прикоснется и поцелуем брал за верный ответ.
Потом по настойчивым девичьим просьбам стал Радсей на своей свирели играть. Сначала задорно, да радостно, а потом мелодия грустной пошла, растревожила… Заслушалась Леда нежный мотив, невольно припомнила стихи Леси Украинки из поэмы «Лесная песня», в детстве когда-то еще мама читала старенькую книжку:
– «Сладко он играет, душу рает,
Грудь мне белую терзает,
Сердце вынимает…»
В этой поэме русалка Мавка полюбила простого парня Лукаша. Тот привел русалку в свой дом, невестой назвать хотел, да мать выбор сына не одобрила, и пришлось молодым расстаться. Что долго говорить – предал Лукаш свою Мавку, вздумал к другой девице свататься. А за это лесные духи отняли у него способность играть на свирели. Но любящая Мавка ценой жизни своей вернула Лукашу его талант. Печальная сказка получилась. Не надо Радсею ее рассказывать…
Счастлив сейчас Радсей, пусть забавляется с шустрыми молодушками. Леда за Милого только рада была, ничуть не корила, да и по правде сказать, брат он для нее, а никакой не жених. Про то, верно, даже Арлета смекнула. Сидела в женском кругу довольная, раскрасневшаяся, благосклонно поводила вокруг царственным взором. Все хорошо, пиво удалось и настоялся квас, поднялись нынче хлеба в печи и все вышли ладно, ни один не опал после. Праздник свершили на славу, остается осенью богатый урожай собрать, доверху заполнить закрома пшеницей да рожью.
Но только вдруг загорелись темные очи Арлеты нешуточным гневом, аж на ноги поднялась, уперла руки в бока. Со стороны леса приковылял к кострам высокий, здоровенный мужчина с деревяшкой вместо ноги. Правду сказать, первой-то заприметила его Радуня. Опасливо оглянулась на мать и затрепетала, как молодая осинка, подойти - не подойти. Ухватилась за Леду, выручай, мол, старшая подруженька, на тебя одна надежда.
А Леде как поступить? Растерянно поискала взглядом Годара. Эх, занят Князь! Беседует с пожилым крестьянином, видать, кто-то старшой из деревни, может, и местный староста. Отвлекать негоже, да и не дети малые, сами решать должны. Радсей, тот и вовсе забыл невестушку, усадил чужих девиц по одной себе на каждое колено, играет на свирели затейливую мелодию, забавляя раскрасневшихся красавиц. Словно чует пылкое сердце, последние на земле гулянья, последние радости. А может и хмель голову вскружил, дело молодое.
Оценила Леда напряженную ситуацию и сама пошла встречать Медведя, словно старого Друга. И даже в сумраке внимание обратила – гривищу свою буйную мужчина подстриг - подравнял, щетину колючую убрал с лица. И одет был Михей в нарядную красную рубаху, пояс хитроплетеный с шелковыми кисточками. Сразу видно, готовился человек, приятнее казаться хотел. И ясно же для кого.
Вон, выглядывает из-за худеньких плеч подружек ясноглазая племянница Змеева, сторожится материного гнева. Молчит Арлета, ибо хорошо обычаи знает, не годится гостя, подошедшего к Заповедному костру, сразу собачим брехом встречать. Пусть присядет человек, обогреется, глядишь, и сам после с миром уйдет. Ярок нынче огонь, великую силу имеет против всякого зла. Арлета на своей земле хозяйка, ей ли лесных ходоков страшиться. Лишь бы к доченьке соваться не смел!
