– Тека души в тебе не чает, а ты ее прогнал.
– Она и в муже своем душеньки не чаяла, лишь за то, что кормил, да не бил часто, и свекров прежних жаловала. Кто ласков с ней, тот и ладен. Теперь нового хозяина уважать станет, глядишь и полюбит. Это ведь недолго у вас. Тебе-то Радсей отчего мил?
– Хороший он… жалко его.
– Из жалости за него пойдешь? А ежели велю вместе с суженым во сыру землю лечь. Не раздумаешь называться невестой?
У Леды на сердце похолодело. А вдруг да это не шутка, был же у некоторых народов такой жуткий обычай, а вдруг и здесь сохранился. И все пока о том молчат, не хотят до поры тревожить. Ой, мама!
– Что, боязно тебе?
Годар теперь рядом стал, сверху донизу оглядывал. Леда не сдержалась:
– Меряешь, что ли, помещусь ли в его ладье рядом?
За плечи схватил, чуть не поднимая над землей.
– В ладье его тебе не бывать, ладушка. Как и в его постели. Никому не дозволю тронуть тебя.
– Думаешь, я такая невинная? Так вот знай - у меня это было уже. Один раз. По любви. Там, дома еще.
Медленно приблизил к себе, в глаза смотрел неотрывно.
– Так зачем же сюда-то пришла? Не иначе, как по мою душу…
– Отнеси в Лунную Долину, разом от всех бед избавишься! Для того и пришла, что больше просить некого, только ты долететь сможешь.
– И своими руками тебя кому-то отдать? Ни за что!
– Я тебе зачем? Насмехаться только?
– Зачем нужна, говоришь… Сам гадаю о том, нужна или нет, а отпустить уже не смогу. Смирись уже.
– Злой, ты Годар! Пойми, меня дома ищут, плачут обо мне мать с отцом.
– А я как же буду тогда? Не хочу после тебя другую искать.
– Ты о чем говоришь-то сейчас? Слышала, надумал вовсе не женится, и правда – зачем тебе? Вон у тебя сколько девок вокруг, одна другой краше, любая согласится на время твоей стать, только глазом моргни.
– Да, ты ласточка, ревнуешь, никак? Успокойся, никого кроме тебя не вижу более.
Тут Леда и совсем растерялась, уперлась ладошками в его грудь, отодвигаясь подальше:
– Ты зачем говоришь такое? Ты это нарочно сейчас, да? Смеешься снова?
– Не до смеха мне, особливо когда вас вдвоем примечаю, как ты брата ласкаешь, волосы его расчесываешь, за руку берешь. Сердце рвется, почему не со мной так-то.
– Годар! Я же…
Слова застыли на языке, только сейчас поняла, что не шутит. Да неужели, правда все! Как огнем обожгло и закружило. Сладко заныло что-то в груди. Вот тебе и каменное змеиное сердце… Не думала, не желала, а взяла невзначай в свои теплые ладошки и смогла отогреть. И теперь-то что делать? Как дальше жить? И ведь надобно что-то сказать в ответ, ой, мамочки, что же ему сказать-то… Ведь, и впрямь, не отпустит потом. Не захочет или… не сможет ей помочь.
– Годар, а вдруг, это все просто сказки? Про то, что ты можешь по небу летать. Из-за твоего рисунка тебя люди Змеем прозвали, из-за старых легенд. Ты воин отважный, удачлив в боях, слава твоя впереди летит, вот все и боятся. А Крылатого взаправду и нет.
Руки от девушки отвел, сложил сперва на груди, а потом правой обхватил подбородок. Задумался. Леда стояла перед ним не жива не мертва, не в силах глаз отвести от лица хмурого.
– Значит, не веришь тому… Девчонка совсем, а я-то думал…
– Да уж, напротив, взрослая! Только для ребятни ваши сказки. Выдумали тоже! Не бывает такого, не видел тебя никто, я же спрашивала. Ни один человек!
– И, неужто, расспрос обо мне учиняла? – притворно удивился Годар, а в глазах вдруг заплясали смешинки. И что его так развеселило, непонятно.
– А вдруг не у тех ты узнавала, голубушка!
– Если можешь становиться Змеем, чего от своих людей прячешься? Или такой уж большой и страшный? – не унималась Леда, сама не веря своей нечаянной смелости.
Годар тут серьезный стал, голову чуть склонил набок, сузил глаза:
– А если и так… Не веришь, стало быть.
Не вопрос задал. Утвердил. Леда отступила назад, кусая губы. Переполох в голове - мысли в разбег, словно лиса забраласьв курятник. Да, неужели, это все сейчас с ней наяву происходит. И этот грозный мужчина едва не в любви признался. Не оттого ли так горячо в груди и слабеют руки. А теперь вот стоит рядом и молчит, словно раздумывает. А потом когда снова заговорил:
– Значит, больше тебе и ответить нечего на мои слова? Только ты ведь и брата не любишь. Другой кто на сердце есть? Тот, что прежде с тобой был?
Леда закрыла глаза на мгновение, потом сложила ладони лодочкой, прижала к губам, словно дуя на пальцы:
– Радсей мне друг, и брата бы я такого иметь хотела. Радунечка мне дорога и Арлета славная. Все здесь хорошие люди, и Тека и Михей. А вот про тебя я не знаю еще. Не пойму тебя. Для своих ты хорош. Князь справедливый и заботливый. Я-то сюда пришла только помощи просить у Крылатого, чтобы к Лунной деве отнес, а она подсказала, как мне домой воротиться. Нет у меня причин здесь задерживаться.
– Кроме отца с матерью, кто тебя еще ждет на родной стороне?
– Больше никто. И я ни о ком кроме родичей не скучаю. А то, что прежде на сердце было, то быльем поросло. Вот этой горькой полынью. Даже и не вспоминается. Я, наверно, не умею любить совсем. Или просто боюсь.
От ее последних слов Годар будто вздрогнул, а потом прошептал, едва слышно, Леда лишь по губам поняла:
– Вот и я так же.
Раздались поодаль молодецкий говор и дружный смех, вошли в загородку несколько бравых парней. Притихли разом, увидав Князя, поклонились скоро. Годар в ответ только кивнул и уже громко сказал, обращаясь к Леде:
– Ну, чего же столбом застыла? За рубашку знатную благодарность прими от меня, да и ступай на княжий двор. Здесь тебе делать нечего. Эй, Вадич! Проводи-ка девицу до терема ее!
Молвил так и направился обратно в кузню. А Леда пошла рядом с тем, кого Князь в провожатые ей назначил. Признала она этого парня, с Миланой видела прежде. Как до светелки своей добиралась, помнила девушка смутно, словно бы во сне. Все речи Годара перебирала в памяти, пыталась понять, отчего так они волнуют и тревожат душу. Бывало такое прежде, далеко и давненько уже. И вот случилось опять. Ох, и к добру ли?
А вечером настигли Леду женские хвори. Даже к ужину не пошла, у себя маялась. Лежала на постели, свернувшись в калачик, хотела было поплакать, да не нашла слез. Уснуть хотела, Годар привиделся, будто бы подкинул ее к небу и сам вослед полетел, раскинув сильные руки.
Забежала Радуня пожалеть подруженьку, горсть сушеной землянки принесла. Как стало темнеть, заглянула девушка сенная, велела выпить настой из крапивы и конотопа, что сама Арлета приготовила. А чуть позже двери Радсей приоткрыл, попросился проведать занедужившую невесту. Леда войти позволила, и присел юноша в подножье ее постели.
– Пряничков тебе на меду принес. Отведай-ка, ведь, небось, голодна. Да малиновых листьев отвар прими. Полегчает сразу.
Леда поднялась, поправляя подушку, укутывая одеяло вокруг бедер поудобней. Радсей бросил на девушку лукавый взгляд:
– Чего ж не подпоясанная-то спишь? Суседко привяжется еще, защекочет.
Леда пряничек отложила, хлебнула теплый отвар.
– Никого не боюсь.
А самой вдруг припомнился Сват Наум да прыгающий по лопухам колобок, вот и не верь после этого в сказочки. Может, и Годара она зря в напраслине упрекнула, уж больно хотелось задеть, скрывая собственное смущение. Вот и Радсей, кажется, не шутит:
– Тесемочку мою хоть возьми, охранит. Сам вчерась сплел. И откуда ты только взялась, непонятливая такая…
– Спасибо, соколик. Сейчас же повяжусь твоим оберегом.
– Уж не взыщи, лапушка моя, да только порадовать мне тебя больше нечем. С братом говорить пытался, только он и слушать не стал про Лунную долину. Ни в какую тебя не хочет туда нести. Даже как последнюю мою волю не исполнит. Уж я так и эдак, только сердится. Ох, видно, запала ты ему в душу, краса, растрепанная коса…
– Но ведь я того не желала! Ничем его не приваживала, клянусь! Почему же вдруг я-то?
