История не может проявить более горькой иронии, чем когда она губит род умных и деятельных людей, служивших идеальным стремлениям, и губит для того, чтобы нежданно-негаданно их место занял какой-нибудь баловень слепого счастья, выскочка, завоевавший себе силой оружия их владения и в то же время ненасытно прихвативший себе также и их духовные богатства. Таким выскочкой был тот, который выхватил из рук у Саманидов вместе с их государством и лучший перл этого государства, величайшего поэта Востока, Фирдоуси, и в глазах по крайней мере большинства людей считался полноправным собственником всего этого: сын турка Себуктегина, султан Махмуд из Газны.

Этот человек, почти полстолетия правивший судьбами восточного ислама, несомненно, отличался выдающимся умом. Он был военным героем, как редко кто в мире, и вполне заслуживал счастья, которое никогда почти не покидало его знамени, не только вследствие отважной храбрости и неутомимой деятельности. Но и вследствие столь же последовательной, направленной к одной известной цели, тонкой и лукавой политики, благодаря которой он всегда умел подойти с видом дружелюбной предупредительности к намеченной им жертве своего властолюбия, пока не наступал момент обеспечить себе добычу – путем ли мирных переговоров или же быстрым ударом меча, всегда бывшего у него наготове. Таков был образ действия его по отношению к государствам или государям, исповедующим ислам; с немагометанами же он вообще не церемонился, а именно над ними одержал он наиболее блистательные свои победы.

В первую минуту сказанное нами могло бы показаться странным ввиду состояния того полного разложения, в котором в конце IV в. находился мусульманский Восток, и того раздробления как персидских, так и арабских составных частей государства халифов, продолжавших тогда существовать лишь номинально. Но Махмуд одновременно и заканчивает тот период, который занимает нас в данный момент, потому что наносит смертельный удар национальному государственному строю в персидских землях, и вместе с тем открывает собой другую эпоху: ту, когда в Западной Азии появляются новые народности. Как когда-то история этих местностей была установлена на целых три века вторжением арабов с юго-запада, так, благодаря Махмуду и через него, подготовляется теперь обратное переселение народов с северо-востока, переселение, при котором сперва туркам и затем монголам предстояло наводнить все области от Гиндукуша до Средиземного моря.

Этому переселению подчинено также вмешательство в судьбы восточных провинций маленького, но воинственного народа афганцев, вследствие чего впервые были приобретены для ислама более значительные индийские области и здесь подготовилось столь же богатое последствиями, как и самостоятельное развитие.

Далеко не в первый раз турки играют роль в истории мусульманских народов: их губительное, в качестве преторианцев, влияние на упадок халифата нам даже слишком хорошо известно. Мы припомним, что прежние эмиры выступали не раз в качестве самостоятельных князей отделившихся от халифата провинций, особенно, например, в Египте. Но до сих пор речь шла лишь об определенном, хотя и довольно значительном числе лиц, которые в виде ли рабов или же по найму вступали на службу исламских повелителей. В последующие времена это уже скорее целые племена, даже нации, переброшенные сюда вследствие давления начинающихся народных переселений во внутренней Азии, племена, требующие себе земель, отказать им в которых слабеющее могущество персов и арабов уже не в силах. Султан Махмуд стоит в средоточии этих двух периодов: он сам был одним из тех турецких эмиров, которых в то время было множество почти во всех владениях ислама, – эмиров, находившихся здесь на службе по найму или же возвысившихся до положения военачальников отдельных частей войска. И сам же он под конец своего царствования был вынужден противопоставить, правда недолго продержавшийся, оплот против первых волн начавшегося переселения народов, хотя, с другой стороны, принимая в свои войска турецкие и афганские племена, он же и указал путь завоевательным наклонностям этих народов, как на западе, так и на востоке. Вот почему, собственно, сомнительно, куда, к какому периоду следует причислить его лично и недолго продержавшуюся его династию.

Мы оставили отца Махмуда, Себуктегина, повелителем Газны и ее окрестностей. Все это он фактически крепко держал в руках, с 366 по 377 г., находясь в главе турецкой конницы, которая, впрочем, за этот промежуток времени очень усилилась представителями воинственных племен тура и пушту, а также соседнего Седжестана. По имени колыбели их могущества – города Газны – новую династию принято называть Газневидами. Себуктегин простер отсюда власть свою и на Воет, на юго-западе, и делал победоносные набеги в Ламгане[41], не переставая при этом прикрываться именем Саманидов, имена которых он продолжал чеканить на денежных знаках и поминать в мечетях. Но кроме этой чисто обрядовой стороны он нимало не заботился о сюзерене в Бухаре. Подобно своим предшественникам, и Нух был человек образованный, доступный для всех духовных интересов, непохожий, однако, на предков тем, что часто пренебрегал государственными делами, и особенно тем, что потерял действительную власть над подчиненными ему эмирами.

Под конец его царствование представляет явные признаки глубоко проникшего разложения. Наместники, правившие его именем в Хорасане и в соседних областях, стремились при всяком удобном случае сделаться самостоятельными; если же им это не удавалось, то причиной тому было только то обстоятельство, что и они зависели от своих вице-эмиров, правивших отдельными округами или городами и, смотря по капризу, державших сторону либо двора в Бухаре, либо какого-нибудь мятежника. Все эти лица интриговали друг против друга и поддерживали отношения с двором в Бухаре, так же как и с Бундами в Рее. Всякий мало-мальски значительный эмир был окружен толпой личных приверженцев, с которыми он, при благоприятных обстоятельствах, нападал на конкурента и завоевывал земли, – при неудаче же бежал к Бундам или же к властителям Ирака, Седжестана или Хорезма, пока, в конце концов, все до того уже перепуталось и переплелось, что здесь и разобраться не было возможности. Везде было трудно ладить с войсками, особенно же когда денег оказывалось мало. Среди солдат было много турок и дейлемитов; также и хорасанцы были непостоянны и капризны. Рядом с регулярными войсками и в то время, как и теперь еще в Персии, особенно в Туркмении и Трансоксании, встречалось множество кочевников; некоторые из них арабского, большинство же турецкого происхождения. Из числа их наиболее опасным считалось турецкое племя тузов, которое населяло степи вокруг Бухары и Самарканда и которое, вследствие упадка правительственной энергии, стало уже проявлять угрожающие признаки беспокойства. Вместе с тем по ту сторону северной границы уже довольно давно образовалось могучее турецкое государство, простиравшееся с той стороны Кашгара до Аральского озера. Ханы[42] этого государства, хотя отношения их к Саманидам были пока вполне миролюбивы, все-таки начали бросать алчные взгляды через Яксарт. Двое из этих неподчиненных эмиров и дали толчок всем последующим событиям.

Абу Али из рода Симджур, издревле игравшего в истории правления Саманидов значительную роль, жил в 383 (993) г. в Нишапуре в качестве наместника Хорасана как раз в то время, когда в Герате, который считался зависевшим от него, самостоятельно правил Фаик. Оба эти вассала казались слишком могущественными Нуху; ему удалось посеять между ними раздор, но в конце концов он достиг этим лишь того, что каждый из них стал опасаться за себя, и один вслед за другим оба начали вести переговоры с князем Туркестана, Богра-ханом. Богра-хан с удовольствием воспользовался представившимся случаем осуществить давно задуманный им план нападения на Бухару. Он разбил высланное против него Нухом войско; напрасно обманутый государь обращался то к одному, то к другому из двух изменивших ему вассалов – оба предали его турку. Нуху пришлось покинуть свою столицу, и Богра-хан мог уже считать себя властителем Трансоксании, как вдруг он заболел и был вынужден пуститься в обратный путь. Здесь на него напали тузы; когда же он, вырвавшись с трудом из их рук, вскоре затем умер, Нух вернулся в Бухару и был здесь восторженно встречен народом. Теперь Абу Али считал более удобным для себя разыграть на короткий миг роль раскаявшегося вассала, после того как нападение Фаика на столицу не удалось последнему. Но когда вслед за тем оба они соединили свои военные силы, Нух потерял голову, и ему пришла мысль вытребовать себе на помощь турецкого вождя из Газны, который считал его своим сюзереном. Себуктегин не заставил повторить себе этого зова; лишь только он сумел покончить собственные свои предприятия, как поспешил перейти Оксус с войском в 20 тысяч человек. Уже на Трансокеанской земле, в Кеше, он встретился с эмиром (384 = 994 г.). Себуктегин прислал ему сказать, что он стар и потому ему было бы приятнее, если б его избавили от придворного этикета, требовавшего от него, чтобы при встрече с государем он слез с коня и, уже пеший, выразил ему обычные знаки почета. Нух не осмелился отказать своему вассалу в этом желании, весьма характеризующем их обоюдные отношения, и хотя турок, «побежденный видом королевского величия», как выразился летописец, добровольно отдал все знаки почтения, которые от него уже более не требовались, но все ж по отношению к эмиру он занял тотчас же положение настоящего мажордома, или, чтобы выразиться ближе к восточному, эмира аль-умара. Правда, поддерживаемый своим юным сыном, храбрым Махмудом, он разбил мятежников близ Герата, отнял у них Нишапур и, когда они воспользовались кратковременной разлукой отца с сыном, чтобы победоносно напасть на Махмуда, снова решительно разбил их вблизи Туса. Когда же Фаик, после того как товарищ его был вскоре заманен в Бухару и там посажен в тюрьму, бежал к Илек-хану, преемнику Богры, тот сделал вид, что намеревается вторгнуться в Трансоксанию. Себуктегин, считавший, что за этот промежуток времени он имеет причины быть недовольным Нухом, удовлетворился таким миром, по которому именно Фаику, первому зачинщику всей путаницы и всех распрей, было передано наместничество Самарканда. Уже здесь сквозит намерение вассала войти помимо Саманидов в сношения с сильным турецким ханом. Но осуществление этих намерений пришлось на время отложить: в 387 (997) г. перемерли один за другим Себуктегин, Нух и Буид Фахр ад-Даула из Рея, который сперва вмешивался достаточно часто в распри саманидских наместников, но тотчас же сократился перед явной силой воинственного повелителя Газны. Место зрелых мужей заняли теперь молодые люди: бурный по природе Махмуд и легкомысленный Саманид Мансур II.