Если попытаешься возразить мне: дескать, в отличие от многих, у тебя имеется конкретная цель: отомстить за брата. При этом ты всерьёз намереваешься ввязаться во всё это дерьмо. Тогда будь готов и к тому, что на Родину ты вернешься с особым жизненным опытом. Опытом хищника, а быть может, и с напрочь свёрнутой башкой. Опять же, если ещё повезет вернуться. В чем я весьма сомневаюсь.

Парни, прошедшие войну, образно выражаясь: подчас, так и не могут выйти из боя. Это о них говорят: пришел с войны, но с войны не вернулся.

Ну, чего ты всё время лыбишься? Не веришь?.. – Князев заметил едва мелькнувшую ухмылку, на губах Побилата. В ней читалась конкретная мысль: дескать, не учи меня жить, лучше сразу дай автомат. – …Считаешь себя исключительным? А ведь я встречал мужиков и покрепче тебя. И поумнее, и повыносливей…. Кому-то из них и на «гражданке» казалось, что вокруг одни враги и каждую минуту ожидали нападения. Другие напротив, уходили в себя. Уходили ото всех и от всего, что могло бы напомнить им о военном прошлом. Замыкались в своем внутреннем мире, заполненном страхом и ужасом пережитого.

Ну, а тебя, парень. Исходя из твоего ранимого характера, попытаюсь предположить, наверняка, в последствие будут мучить угрызения совести. Ты будешь винить себя за то, что выжил, тогда как твои боевые товарищи или подчинённые погибли. Дескать, не сумел ты сделать всё возможное для их спасения.

То, о чем я сейчас говорю, вовсе не выдумки или некое запугивание. Многое я пережил на собственной шкуре. Уже в мирное время, на моих глазах гибли друзья и сослуживцы, прошедшие по две-три войны. Потому как психические недуги и отклонения у многих бывших фронтовиков, с течением времени, становятся всё более и более очевидны. И порой, они опасны для окружающих.

Редкий военный, может самостоятельно обуздать свою исковерканную войной психику. У многих, враждебность к внешнему миру, постепенно перерастает на отношение к самому себе. Тут-то и поджидают нашего брата: запои, увлечение наркотой и всевозможные суициды. Случаются и более коварные варианты, когда насилие выплескивается вовне. И хорошо, если бывший «вояка» вновь рвется на войну. Отчасти, и я вернулся на Кавказ именно по этой самой причине. Хуже, когда врагом становятся соседи, коллеги по работе или, насолившие ему официальные лица.

Не обессудь, если говорил я несколько спонтанно и сумбурно. Зато выложил я тебе, всю самую, что ни есть правду. Причём, это ещё цветочки.

Ну, и как тебе подобные перспективы? Хотя, о чем это я?.. О твоем будущем? Совсем упустил, что без необходимой подготовки, его у тебя просто не будет, этого самого будущего. Боюсь, но скорее всего, ты навсегда здесь и останешься.

Потому как на войне нужно быть не просто злым, а ещё и остервенелым. Добрые и романтичные студенты, в Чечне не выживают. Отсюда и мой тебе самый дружеский и отеческий совет. Укладывай чемоданы, заказывай обратный билет и, пока ещё не поздно, беги без оглядки.

– Позвольте мне, хотя бы складскую ревизию закончить. Обидно, знаете ли, бросать на полпути почти месячную работу. Да и, похоже, наклевывается у меня там кое-что, – тихо поинтересовался Побилат. Кое-как ему удалось сдержаться от того, чтоб не сболтнуть Князеву о некой тайне Михайленко. Уж очень хотелось лейтенанту самому во всем разобраться, а уж после, доложить о результатах проверки Лютому. Именно от него, от подполковника, и хотелось Побилату услышать первые слова благодарности. От него же, лейтенант и рассчитывал заручиться неким маломальским покровительством. По разумению Побилата: супротив мнения подполковника, не попрет даже Князев.

В свою очередь Князев был абсолютно уверен в том, что его долгий и пламенный монолог относительно обратной стороны войны, произведет-таки на Побилата должное впечатление. Однако после первых же ответных слов лейтенанта, майору и стало окончательно понятно, что парня он не переубедил, не заставил того одуматься, так и не достучался до его души и сердца.

– Эх, и врезал бы я тебя, идиоту, по-мужски… – безнадёжно махнул рукой Валерий.

– Товарищ майор, поверьте. Не подведу. От меня обязательно будет польза. И надеюсь, не малая.

А вот эта, пожалуй, действительно выстраданная просьба: «поверьте, не подведу» произвела на Князева определённый эффект. Она вдруг напомнила Валерию, о его собственных заверениях, адресованных военкому Жадаеву.

– Чёрт с тобой. До завтра останешься на складах. Однако, за территорию объекта, чтоб ни шагу. Переговорю на счёт тебя с Лютым… Там и определимся, что с тобой делать.

– То есть, определённый шанс останусь на складах, вы мне всё же оставляете?

– Ты посмотри, каков наглец. Ведь я, кажется, русским языком сказал: в отношении тебя вопрос решен, окончательно и бесповоротно, – отрезал майор.

– Разрешите идти! – Побилат и не думал скрывать своей радости. Улыбка с его лица, уже не сходила. Пусть и до завтра, но его всё же оставили на объекте. Данное согласие, лейтенант расценил, не иначе, как свою первую, маленькую победа. Оптимизма в благоприятном для Побилата исходе добавляло ещё и то обстоятельство, что новый командир был чрезвычайно крут, а значит и быстро отходчив.

«Авось, послужу я ещё вместе с майором. Поднаберусь от него, так необходимых мне навыков и опыта».

– Не спеши… – притормозил Побилата Князев. – …Напоследок, я бы хотел услышать от тебя (от постороннего и вовсе не армейского человека) хоть какое-то мнение о состоянии дел в моем нынешнем подразделении. За два месяца проведенных на объекте, кое-что в твоих светлых мозгах, наверняка, успело отложиться… – даже из самой негативной ситуации, Князев был приучен извлекать максимальную пользу. – …Вот и давай, студент, выкладывай. Что меня ждет? С кем или с чем будет особенно тяжко?

– Не понял?.. – в удивлении переспросил Побилат. – …Я не собираюсь стучать на кого-то.

– Твою ж мать… – в очередной раз, выругался Валерий. – …Да что же вы, гражданские, за народ-то такой?.. Во всем видите подвох, какую-то провокацию. Повсюду вам мерещатся заговоры, тотальный обман и тайные агенты НКВД. Парень, коль назвался ты «груздем», так изволь сдать свои полномочия, как положено, кратко изложив ситуацию, в вверенном тебе взводе.

Со слов лейтенанта, сводное подразделение охраны состояло из двадцати пяти человек рядового состава. Большинство солдат уже имели боевой опыт. Кое-кто из них был даже представлен к государственным наградам. Перевод в «караулку» рассматривался этими бойцами, как понижение в ранге, как показатель потери к ним доверия со стороны прежних командиров. И хотя каждый из них, в глубине души прекрасно понимал и осознавал, что эти самые перемены в службе, мера вынужденная и необходимая, тем не менее, аура некой несправедливости незримо витала над дальним объектом. Выражалась она в нередком пренебрежении солдатами к уставным нормам, и даже открытом выражении своего недовольства к нынешним служебным обязанностям.

По совершенно иным причинам и размышлениям на склады были отправлены шесть новобранцев. «Дабы уберечь их, не шибко физически крепких пацанов, от случайной пули».

«Молодые» держались на объекте несколько обособленно, армейскую лямку тянули исправно и с нескрываемой завистью посматривали на старослужащих. Однако и они, по мнению Побилата, частенько подпадали под дурное влияние дембелей.

О прапорщике Михайленко, лейтенант говорил скупо, ограничившись лишь тем, что свои складские корпуса тот покидает не часто. С территории объекта, он выбирается крайне редко. «В лучшем случае, один раза в два месяца». И вообще, прапорщик замкнут и малообщителен. Редко кого запускает и в свой внутрескладской мир. При этом, и сам старается не вникать в чужую сферу. «Короче живет, словно рак-отшельник».

По интонациям Побилата было понятно, что Михайленко он вовсе не жалует. Кроме того, как-то вскользь лейтенант вдруг заикнулся о возможной «теневой» отчётности прапорщика, в которой Побилату ещё предстояло, якобы, разобраться.