–И что теперь? На какое-то время мы сохранили Ваш трон, но что будет дальше? Свято место пусто не бывает…

–Хочешь сказать, что этого мало?

–Хочу сказать, что всех демократов на костер не отправишь…

–Что ж, пожалуй ты прав. Идея у меня есть…

Ученый мучился в жутких страданиях – тело его обгорело и превратилось в уголь; все потому, что, согласно приговору инквизиции, он не пожелал выдать сообщников, помогавших ему убивать невинных горожан. Все это походило на настоящий дьявольский огонь из комедии Данте, так ужасна была казнь со стороны. Дож и раньше видел казни – но никогда не организовывал их так бесцеремонно и бесчинно, как сейчас, никогда не прибегал к такой низкой откровенности в борьбе за власть. Однако, сама идея близости дьявола к нему – а близки в этот час они были невероятно – навела его на другую, более дерзкую, мысль.

Утром должно было вновь состояться заседание Совета – надо было отменять комендантский час, а, согласно уложения, самостоятельно дож такого решения принимать не мог. Допустить этого он не хотел – сейчас он вспомнил слова своего предшественника, Леонардо Маццини, о том, что всякая власть основана на силе и страхе. Он чувствовал, что одна казнь вовсе ничему не научила ни демократов, которые по-прежнему дерзко взирали на своего дуче, ни народ, который попросту ничего не понял и списал все на разбойника и еретика Ди Тавольо. Размышляя об этом, ночью накануне заседания Пьемонкези отправился в подвал к стражникам.

–Как там камеры наших преступников?

–Опять полны, дуче. Поймали троих новых преступников и одного перебежчика на границе с Генуей.

–Вот и отлично. Маски далеко?

–Все на месте.

–Сегодня же ночью, там же, сделаете то же самое. Привлечете к себе как можно больше внимания и уйдете подальше от городских ворот, в лес. Там переоденетесь и вернетесь в город уже незамеченными.

Командир стражи кивнул синьору. Он не боялся крови, да и мужества ему было не занимать – они вместе воевали и с римлянами, и с арабами, и он верил Пьемонкези как своему боевому командиру, до сих пор сохранившему этот статус. Зная это, дож со спокойной душой отправился спать.

Велико же было его удивление, когда утром он обнаружил на пороге своей спальни Скарлатти. На том не было лица.

–Что случилось?

Тот от ужаса не мог вымолвить ни слова и только позвал дуче за собой. Они, как и следовало ожидать, дошли до площади святого Марка, где собралось едва ли не все городское население. Америго Пьемонкези подумал, было, что знает, в чем дело, но не тут-то было – за спинами слишком большого числа сограждан не разглядел он, что трупов было вовсе не пять, а порядка двадцати. И они уже не висели, как первый раз, под замковыми воротами, а были буквально растерзаны в клочья – да так, что даже лиц было не разобрать в оставшемся от людей кровавом месиве. Пьемонкези опешил. Опрометью, не слушая ни Скарлатти, ни причитающих людей, еле слышно говорящих о том, что чумные доктора вновь устроили беспричинную кровавую бойню, бросился он к командиру стражи, Парди.

–Что это такое? Как прикажешь это понимать?

–Дуче, – дрожащим голосом отвечал тот, – я сам ничего не знаю. Стоило ночью нам приблизиться к площади, там это уже было… По темноте мы вернулись в казармы, но Вам докладывать не рискнули – было поздно… Клянусь Вам, это не мы…

Пьемонкези сначала не поверил своим ушам – верить Парди он привык за многие годы совместной службы.

До глубокого вечера он промолчал и на заседание совета не явился. Беседовал он в тот день только со Скарлатти, сказавшись больным. Вице-дож впервые подумал, что глава республики действительно обескуражен – таким он не видел его еще никогда.

–Кто же это может быть?

–Понятия не… Хотя знаю, – внезапно цепкий взгляд Пьемонкези устремился на собеседника. – Это чертовы актеришки – те самые, у которых я купил их маски.

–А где они сейчас? Вы же велели им уехать и как можно скорее! Да и в городе их нет, это точно!

–Их нет, но я знаю, где их найти.

Под покровом темноты Пьемонкези и Скарлатти в сопровождении стражников выдвинулись из города в направлении маленькой деревушки Треви на севере отсюда. Там был небольшой, но уютный трактир – дож на радостях отсыпал актерам за купленные у них страшные маски столько, что несчастные бедняки, не видевшие в жизни ничего, дороже золотого кубка наверняка сейчас здесь пьянствуют, вдали от городской суеты.

Где-то он был прав– на подъезде к деревне увидел он шарабан и еще несколько повозок, на которых актеры несколько дней тому назад приехали из Генуи. Но то, что ждало его внутри, поразило и обескуражило его еще сильнее.

Изнутри трактир, некогда цветущий и привлекавший к себе внимание путников, в котором сам дон Америго не раз останавливался, напоминал настоящую бойню. Кровью было забрызгано,.. нет, залито, все – от пола до потолка. Человеческие останки и внутренности валялись здесь всюду, и пахло несвежими, разложившимися телами. Где-то валялись кости и осколки черепов… На некоторых скелетах остались театральные костюмы.

–Но кто это? Кто это может быть? Неужели проклятый алхимик мстит нам с того света за свою кончину?

Америго ничего не ответил. Они вернулись в город в полной тишине.

Спал дож в ту ночь плохо – а кто бы после такого уснул? Едва забрезжил рассвет, как дверь в его спальню тихонько приоткрылась. Скрипнула половица, из темноты прорезался свет факела. Спросонья дож даже не подал голоса, а лишь пошел на свет.

Источник оказался дальше, чем ему казалось – спуститься пришлось прямо во двор. Не до конца разлепившиеся веки мешали хозяину дома видеть своих собеседников в полутьме, но по шороху плащей было понятно, что их несколько. Пьемонкези сделал несколько шагов в глубину сада и ахнул – перед ним стоял человек выше дожа раза в два, на голове его красовалась треуголка, а на носу висела ужасающая маска, никому доселе не известная в Венеции, но так хорошо запомнившаяся ее жителям после злосчастного представления комедии, превратившейся в драму…

–Кто вы? – пробормотал Пьемонкези, не помня себя от страха. Да, даже этот, видавший виды вояка опешил при виде такого чудовища.

Ответа не было. Вернее, они не говорили с ним голосами – но словно бы внушали ему мысли, от осознания которых дожу становилось жутко. Словно бы чьи-то слова лезли в его голову настойчиво и упорно, хотя он их не слышал.

«Ты ищешь нас, хотя твои поиски бессмысленны…»

Дож опустил голову вниз и пришел в еще больший ужас – трое или четверо великанов в жутких театральных нарядах чумных докторов не стояли перед ним, а парили, не касаясь земли. Факела, что держали они в руках, были огромные – потому такой яркий свет исходил от них. Несколько мгновений назад фантом помаячил факелом у дверей спальни дожа и вылетел сюда, маня его за собой. Но зачем? Не для того ли, чтобы здесь, на улице, в окружении собственного сада еще более ужасными показались дуче огромные фигуры чудовищ?..

–Но откуда вы? – почему-то спросил он далее.

«Отовсюду… Из Генуи, Флоренции, Парижа…»

–Но там всюду черная смерть!

«Многие зовут нас и так… Разве дело в словах?..»

–А в чем тогда?

«В том, что там, откуда мы пришли, для нас больше нет пищи… Зато ее много здесь…»

–Но…о чем вы?

«А что ест чума?»

Последняя мысль буквально сковала конечности Пьемонкези.

–Но… почему… почему я? – от страха дуче не мог толком сформулировать свои страхи и измышления, но и без этого странное ночное видение – то ли сон, то ли явь – понимало его.

«Эти люди избрали тебя главным… Как вожак ведет стаю к выживанию или гибели, так и ты поведешь их к нам в руки…»

Мысли чудовищ, так отчетливо слышимые дожем, не были вопросительны и ничего даже не утверждали – они отдавались в голове Америго глухим отзвуком приказа голоса свыше.

«Ведь если долго о чем-то думать или кого-то звать – то искомое в итоге найдет тебя… Ты порой и сам не знаешь, о чем помышляешь… Ты хочешь просить нас показать силу, хотя все понимаешь и сам страшишься… Что ж, и в этом отказа не будет…»