Бить придется с левой руки, но это не смущало. Учили и выучили! Атаку в пике он отрабатывал много раз, до полного автоматизма. Стрельбу следует начинать с тридцати метров, вначале – самого опасного, а дальше по мере убывания. Значит, первым будет охранник, последней – девочка в белом платье…
…Если она еще там. Вдруг успеет исчезнуть, как та, другая, из его детства?
Первые две секунды, пока земля мчалась навстречу, еще можно было думать, и Лейхтвейс прикинул кем эта, в белом платье, может быть. Внучка? Племянница? Дальняя родственница? Объекты уезжали на целую ночь, намечался большой праздничный прием в министерстве, и она могла выбежать из дома просто для того, чтобы пожелать спокойной ночи.
«Вот моя деревня; вот мой дом родной…»
Земля уже близко. Теперь он видел двор с другой стороны, от ворот. Черный «Avant Combi», шофер справа, возле открытой передней дверцы, охранник чуть в стороне, по-прежнему с букетом лилий в руке. Объекты… Тоже возле «Ситроена», прямо за шофером, лицом друг к другу. Значит, план придется менять, первым не повезет шоферу. С его стороны и атаковать, исполнить первым, убрав с директрисы стрельбы – и уже без всяких помех работать с объектами.
Охранника – последним, он еще секунду станет думать, прежде чем бросит букет.
«…Вот качусь я в санках по горе крутой…»»
Девочку он увидел не сразу, только за миг до того, когда думать уже стало поздно – на крыльце, возле самой двери. В ярком свете фонаря Лейхтвейс успел заметить, что платье не белое, как почудилось в первый миг, – светло-серое. А еще – маленькая смешная дамская сумочка на правом плече. Сейчас она откроет дверь, войдет внутрь и выживет… Нет, не так. Если дверь закроется перед тем, как будет взят прицел – выживет.
…Светловолосый мальчик сидит на подоконнике и смотрит вниз. Двор-колодец, двери подъездов, шарманка, седой старик в большой черной шляпе…
Встает кровавая заря
С дымами в вышине.
Первый! Второй! Третья! Охранник!..
Трансваль, Трансваль, страна моя,
Ты вся горишь в огне!
Дверь! Открыта, но… Закрыта! И ладно.
Черная молния, так и не коснувшись земли, ушла в небо.
Когда желтые огни квартала остались далеко внизу, Лейхтвейс расцепил обтянутый перчаткой кулак, останавливая полет. Сразу же стало тихо, исчез свист ветра в ушах, только снизу еле слышно доносился ровный гул огромного города. Теперь можно перевести дух. Нет, сначала вернуть предохранитель на место, спрятать пистолет и только потом, достав платок, протереть мокрый лоб – и посмотреть прямо в звездное небо…
О том, что случилось на оставленной им земле, Лейхтвейс решил пока не думать. Все сделано правильно, приказ выполнен. О выстреле, который так и не прогремел («Трансваль, Трансваль!..»), рассказать некому. К тому же дверь была закрыта… Почти закрыта.
Лейхтвейс всегда исполнял приказы. Почти всегда.
6
В феврале 1919 года берсальер Дикобраз наконец-то смог снять военную форму. С капралом Кувалдой расстались по-дружески: обнялись, обменялись адресами, распив на дорожку купленную за последние деньги бутылку прескверной граппы. Бывший студент отправился домой, в Рим, надеясь восстановиться в университете Ла Сапиенца. Это удалось, но поскольку семестр был уже на изломе, демобилизованный Алессандро Скалетта (родовое «Руффо» он старался лишний раз не поминать) решил начать занятия с осени, а пока что освежить в памяти подзабытую научную премудрость – и как следует отдохнуть. Куда уехал Кувалда, знал лишь он сам, но в середине марта, только решив дела в канцелярии Ла Сапиенца, Дикобраз получил письмо, написанное знакомым почерком. Фронтовой товарищ звал его в Милан, где намечалось нечто очень-очень важное. Алессандро весьма удивился, но, подумав, решил съездить. С родителями и немногочисленными приятелями он уже успел пообщаться, а наука могла немного подождать.
«Очень и очень важное» состоялось 23 марта в зале на Пьяцца Сан Сеполькро. Полсотни молодых людей, половина – только что снявшие военную форму ветераны, остальные же – пестрый богемный сброд, которым заправляли бесшабашные футуристы, именовавшие себя странным словом «фашио». Бывший берсальер никак не мог понять, куда он собственно попал, пока не узрел на трибуне Кувалду собственной тяжелой персоной, в штатском и без бороды.
– У меня нет никакой программы! – прогремел Бенито Муссолини, вздергивая массивный подбородок. – Мы создадим ее вместе и спасем нашу Италию. Мы – фашисты!
– Фашио! Фашио! – недружно откликнулся зал. – Да здравствует Италия!..
И уже иначе, дружным хором десятков глоток:
– Дуче! Дуче! Дуче!..
С той поры каждое 23 марта на домашний адрес князя приходило послание из канцелярии главы итальянского правительства. Он оказался в группе избранных – «сансеполькристов» – тех, кто присутствовал при рождении фашистской партии. То, что в партию он так и не вступил, чиновников не волновало. Конверты Дикобраз не вскрывал, но и не выбрасывал – отправлял сразу на чердак. Мыши сами разберутся.
«Сансеполькристов», как он узнал, ныне насчитывалось четыре сотни – включение в заветный список считалось высшей из фашистских наград. Возможно, среди них есть и бывший боксер, чемпион Италии в полусреднем весе Антонио Строцци, один из руководителей личной разведки Дуче. Сам же бывший капрал именовал свою спецслужбу незамысловато: «чека».
– Зачем доказывать вину, синьор Руффо? А главное – кому? Преступнику?
Чемпион поставил на стол тяжелый металлический термос, отвинтил крышку.
– Кофе будете? Ночью пришлось побегать, спал хорошо если час.
Князь пожал плечами.
– Давайте. Только я пью без сахара.
– Я тоже. Хорошо хоть в этом совпадаем.
Чашки нашлись в ящике стола. Полковник, наполнив их до половины, выпил свою в три глотка и откинулся на спинку стула.
– Презумпция невиновности в наше время уже не работает, синьор Руффо. Организованная преступность и зарубежная агентура – как с такими прикажете работать? Я начинал на Сицилии в команде префекта Чезаре Мори. Вы хоть представляете, что творилось на родине ваших предков? Ничего, справились. Да, законы мы устанавливали сами – или вообще без них обходились, но иначе с мафией пришлось бы бороться сто лет.
Князь тоже отпил из чашки и поморщился. Кофе горчил.
– Вы не победили мафию, полковник. Если помните, Чезаре Море сказал, что бандитов надо искать не только среди зарослей опунции, но и в префектурах, полиции, особняках работодателей, и, само собой, в министерствах. Он уточнил «некоторых», но это по скромности. Однако туда вас не очень пускали, да вы и не рвались. Нельзя искоренить преступность ее же методами. Хотя бы потому, что у бандитов куда больше опыта в войне без правил.
Чашка с негромким стуком ударила о столешницу. Чемпион покачал головой.
– Вы неисправимы, синьор Руффо.
– Неисправим, – охотно согласился князь. – Лучше плохой закон, чем борьба всех против всех. Своих взглядов никогда не скрывал, и могу лишь удивиться, отчего обо мне вспомнили так поздно.
Строцци внезапно улыбнулся.
– Очень убедительно! Иной бы даже поверил… Фашизм не карает за инакомыслие. Дуче много раз повторял, что свобода воли для всех, даже для врагов – наша высшая ценность. Но мысли это одно, поступки – совсем другое. Не так ли?
На стол легла небольшая записная книжка в темной обложке.
– Если хотите, синьор Руффо, можем пройтись по всей вашей биографии. Но это долго, хотя и весьма поучительно. Возьмем лишь один эпизод.
Перелистнув несколько страниц, нашел нужную, щелкнул пальцем по бумаге.
– Итак, вы, синьор Руффо, покинули Италию в августе 1926 года и отправились в Северо-Американские Штаты. Жили в Лос-Анджелесе, имели какие-то дела в Голливуде. Писали сценарии, как я понимаю?
