Широкая ладонь дрогнула, и служивый, поднявшись из-за стола, беззвучно проследовал к двери. Гость садиться не стал. Оперся руками о столешницу, наклонился, поглядел исподлобья.

– А вы сами, ваша светлость, во времена Авентинского блока охотно откликались на обращение «товарищ Скалетта». По-моему, князем вы себя ощущаете только при общении с правоохранительными органами.

Спорить Дикобраз не стал.

– Иногда. Феодальные пережитки бывают очень полезны.

Плечистый, улыбнувшись уголком рта, кивнул на стул, при- сел сам.

– Защита чести рода ди Скалетта – понятие очень широкое, однако, не думаю, что в него входит совместная работа с врагами Италии. Или вы считаете иначе? Кстати, меня зовут Антонио Строцци. Титулами не оброс, так что обращайтесь по фамилии.

Князь постарался не дрогнуть лицом. Вот, значит, к кому довелось попасть! Он очень надеялся, что разбираться с ним станет обычная полиция. Выходит, зря.

– Хорошо… полковник. Никогда не думал, что моя скромная персона заинтересует ваше столь секретное ведомство.

На этот раз улыбки не было. Взгляд-прицел ударил холодом.

– Вижу, мы заочно знакомы. Тем лучше! Итак, синьор[3] Руффо, вы обвиняетесь в деятельности, враждебной нашему политическому строю, а также в сотрудничестве с иностранной агентурой. Законы вы знаете не хуже меня, так что рекомендую подумать о последствиях.

Князь вновь не стал спорить.

– Законы знаю. Значит, сотрудничество с иностранной агентурой?

Поглядел прямо в прицел, в самую точку холода.

– А докажите!

Взгляд чужих глаз отозвался ледяным звоном.

– А зачем?

Человека он заметил не сразу. Тот был уже посреди двора, когда невидимый контур неслышно дрогнул, сообщая о переменах. На какой-то миг Лейхтвейс даже растерялся, но быстро сообразил. Он следил за главным входом, а неизвестный появился откуда-то сбоку. Почему? Человек неспешно прошел к воротам гаража, чуть наклонился, открывая замок, и все стало ясно. Наверняка шофер, обслуга, такому не положено пользоваться парадной дверью. Так было и дома, каждый подъезд имел два выхода, однако почти все парадные наглухо заколотили еще в Гражданскую.

Значит, шофер. Неизвестный информатор не ошибся – этим вечером обитатели дома собираются куда-то уезжать. Куда именно, не так важно, главное они выйдут из особняка и подойдут к машине. «Ситроен» 1935 года – черный «Avant Combi»[4].

Кто эти люди, Лейхтвейсу не сказали, а спрашивать он не стал. Ясное дело, не «черная кость», если живут в районе Пасси, да еще и в собственном особняке. Немного смущало другое – исполнить следовало всех, кто будет у машины. Это значит сами объекты, шофер, и, возможно, охранник. Будка у ворот пустовала, но он вполне может появиться. Сколько всего? Минимум четверо, причем двое наверняка будут при оружии…

В глубине гаража что-то негромко рыкнуло, и во двор неспешно выкатил автомобиль. Так и есть, «Avant Combi». Черная машина, вновь зарычав, аккуратно развернулась носом к воротам. Интересно, кто их откроет? Охранник или шофер?

Текли минуты, во дворе вновь стало тихо, шофер, отойдя подальше, достал пачку папирос. Значит, еще есть время.

Огонек зажигалки, резкий запах табака…

– Не вздумайте начать курить, – предупредил Лейхтвейса куратор. – Про здоровье говорить не буду, но в оперативной работе это станет здорово мешать.

И рассказал давнюю историю о группе захвата, устроившей засаду на квартире. Ждали долго, целых два дня, и один из сотрудников попросил разрешения выкурить папиросу. Начальник разрешил, велев выбросить окурок в окно и проветрить комнату. Не помогло. Хозяин квартиры начал стрелять прямо с порога. Он был некурящим и понял все сразу.

В группе курсантов курили все, кроме него самого. Никотин снимал стресс и усталость, но Лейхтвейс все-таки удержался. Но сейчас, в эти минуты он невольно позавидовал шоферу. С папиросой время течет быстрее…

Шарманщик и девочка в белом платье к ним во двор больше не приходили, на соседних улицах их тоже не видели. Как появились, так и сгинули. Позже довелось слышать старую песню и с граммофонной пластинки, и в исполнении пьяного трактирного хора, и под шарманку тоже, но совсем другую. Девочка в белом платье исчезла навсегда.

…Докурил! Быстро прошел к урне, бросил окурок, поспешил к машине. Входная дверь сейчас откроется…

Открылась.

Первым вышел парень лет двадцати пяти. Короткая стрижка, пиджак расстегнут – наверняка охранник, на покинутой Родине таких зовут «порученцами». Лейхтвейс прикинул, что если охрану усилили, он может и не справиться. Исполнить-то исполнит, но уйти не дадут. Подумал об этом спокойно, без всяких эмоций. Волноваться будет после, если вернется…

Нет, когда вернется!

Объекты!..

Мужчина и женщина вышли на крыльцо одновременно. Он, уже очень пожилой, в строгом темном костюме, без шляпы, волосы отливают сединой. Она несколькими годами моложе, в шляпке и светлом летнем пальто, в руке – большой букет белых цветов. Лилии… Сойдя со ступеней, повернулась к охраннику, что-то сказала, протянула букет… Лейхтвейс замер. Неужели возьмет, сам себя обезоружив?

Взял!

Теперь можно и дух перевести. Лейхтвейс скользнул ладонью по расстегнутой поясной кобуре, наметив незримую линию у крыльца. Как только они ее переступят…

Дверь! А это еще кто? Никого больше не должно быть!..

Он вытер пот со лба. То, что в доме есть ребенок, ему рассказали. Но и сам Лейхтвейс, и сотрудники, готовившие операцию, были уверены, что в такой поздний час детям положено спать – или листать на сон грядущий книжку с картинками. Хотя бы про Лейхтвейса, благородного разбойника…

Девочка в белом платье, легко сбежав по ступенькам, подошла к женщине. Та наклонилась, поцеловала в щеку. Седой мужчина, уже готовый переступить черту, остановился.

Повернулся… Шагнул назад, к крыльцу…

Любая диспозиция теряет смысл после первого же выстрела – гибнет от столкновения с реальностью. Эту простую истину Лейхтвейс знал. Тщательно разработанный план рухнул в небытие, а он даже не успел достать пистолет. А если они вернутся в дом? Действовать непосредственно с крыши нельзя – слишком близко, у объектов есть оружие, значит, начнется перестрелка…

Вверх!

Перчатка-гироскоп сжалась в кулак, и Лейхтвейс беззвучно взлетел в темное небо. Пульс легкими звонкими молоточками бил в виски, отсчитывая секунды. Две, три, четыре… Стоп! Упругий воздух ударил в лицо, и человек завис над уличными огнями. Для того, чтобы набрать нужную скорость, высоты должно хватить. Теперь – вниз. Сначала посмотреть, мысленно вычерчивая траекторию, провести невидимую оранжевую кривую до самой земли…

Достать пистолет… Снять с предохранителя… Пристроить поудобнее в руке. В левой – правая занята…

Может, девочке еще повезет?

Атака!

Быстрее всего скорость можно набрать в простом падении, отключив ранец, но тогда придется разворачиваться у самой земли, теряя драгоценные секунды. Значит, кулак сжать до боли, правую – вперед – и с горки, словно на невидимых салазках. Прямо как в детской книжке: «Вот моя деревня; вот мой дом родной; вот качусь я в санках по горе крутой…»[5]