Даже на лице невозмутимого министра изобразились на минуту восклицательные и вопросительные знаки, чем профессор остался очень доволен. Гордый, сияющий, не замечая все более и более хмурящихся бровей министра, ученый доктор Штурмвельт незаметно возвысил тон своего голоса и, с видом опытного профессора, стал излагать свою теорию войны с помощью бактерий. Он говорил, что осыпать такими бактериями хоть самое последнее местечко страны — значит заразить всю страну; войско, осыпанное бактериями, через два часа уже неспособно к битве: в нем открывается болезнь. Бактерии наводняют воздух, кишат в воде, облепляют платье; вместе с дождем падают сверху; вместе с пылью или парами воды несутся вверх; солнце, ветер, люди, вода, — носят, кружат их.
— Это, так сказать, маленькие, невидимые пульки, которыми мы можем стрелять в наших неприятелей. Для этого не нужно ни ружей, ни пушек. Microspirula Sturmweltii не требует больших расходов на вооружение. Расходы на ее содержание входят не в государственный бюджет, а в бюджет природы. Для пользования ею не нужно даже бомб, — ничего не нужно, кроме знания. Враждебную страну, ваше превосходительство, вы каждую секунду можете запугать ужасом страшной заразы, которую два любых ваших агента могут занести туда в платье, в книге, в волосах. Да что агенты! Ее могут нести звери, птицы, мухи; санитарные меры и карантины спасти не могут: мы всю страну закидаем микробами. Если и не все подвергаются опасности смерти, то все подвергаются опасности тяжелой болезни. У врагов нет средств бороться с эпидемией: тифозная бацилла живет полгода, a Microspirula Sturmweltii — три года. Ей не страшен жар и сухость, ибо она высохнет, но не погибнет, не страшен холод, ибо она, по моим опытам, выдерживает мороз в 30 градусов. Правда, свет уничтожает ее, но ночью или в полутьме она размножается со страшной быстротой. Как теперь выделываются дрожжи, так мы будем фабричным путем приготовлять бациллы Microspirula Sturmweltii и тысячами способов забрасывать ими неприятельскую страну. Вместо армии солдат мы пошлем на врагов, так сказать, армии бактерий; вместо видимого, дорогостоящего воинства летит на врага воинство невидимое, грозное, само себя питающее, неуничтожаемое, всепроникающее. По моим вычислениям, один миллиграмм этого бурого вещества, находящегося в шарике, содержит семьсот миллионов Microspirula Sturmweltii; через каждый час каждая особь дает поколение в 900,000 особей; положим, половина их пропадает, но тем не менее граната, содержащая восемь граммов вещества, несет в себе пять триллионов шестьсот биллионов бацилл. А сколько их будет через час? А через сутки? Сражаясь с неприятелем с помощью такой армии, мы, несомненно, должны одержать победу. По теории вероятностей, 98 против 2, что враг не допустит до того, чтобы мы начали войну; ведь все его пушки и ружья, мелиниты и робуриты бессильны, добавочные кредиты бесцельны: их страна не в силах ни нападать, ни защищаться. Она гибнет. А бактерии несутся все дальше и дальше; они достигают городов, они врываются в парламенты, палаты, дворцы. В стране начинается брожение. Общество требует, чтобы правительство уступило всем требованиям вашего превосходительства. Все кричат: «Довольно! Остановите эпидемию!» Победа, ваше превосходительство, победа! Все ваши требования удовлетворены, и вы даете приказание остановить мор предохранительной прививкой. И это делается немедленно.
Профессор становится в картинную позу, в которой, вероятно, стоял когда-то Цицерон, защищая Милона. Министр, сдвинув брови, смотрит на оратора и постукивает рукой о кресло. Он мрачен. Он внутренне содрогается. Он видит эпидемию гуляющей по всему земному шару.
— Одно средство может остановить нападение, — продолжает профессор. — Это предохранительная прививка смеси бацилл — усиленных до определенной степени Microspirula Sturmweltii и коховских запятых. Но это средство известно только нам, и мы его держим в секрете. У нас всем верноподданным его величества короля заблаговременно делается предохранительная прививка. Прививка эта обязательна. За этим следит правительство, рассылающее бацилл из особой лаборатории, которую я берусь устроить в больших размерах во всякое время. Мы в безопасности, но орудие страшнее всяких мелинитов и громобоев в наших руках.
Министр еще более нахмурился. Порыв ветра откинул на мгновение гардину окна, и ярые лучи солнца золотым снопом ворвались в кабинет министра и ударились в паркетный пол, который заблестел и потух.
Министр что-то соображал.
— Ваше превосходительство, — продолжал профессор, играя коленом и полусогнув свой пухленький стан, — никто не решится вам даже дать повод прибегнуть к бомбам из Microspirula Sturmweltii. Поэтому я не стану входить в подробности того способа, как локализировать и остановить эпидемию; но и это возможно, с помощью тех же бацилл и прививок.
Итак, я считаю возможным утверждать перед лицом ученого мира, что благодаря моим бактериям вы несомненно сделаетесь владыкой вселенной, а это послужит к большей прочности мира и, как всякое сосредоточение силы в одних руках, надолго устранит войну. Бесспорно, ученый мир со временем найдет и помимо меня средство сделать и мою бактерию безвредной; настанет день, когда бомба моя утеряет смысл, когда все будут знать средство против Microspirula Sturmweltii. Бесспорно, моя бомба испытает, таким образом, судьбу всех военных изобретений. Но, ваше превосходительство, — это когда-то еще будет, а до тех пор мы не станем напрасно терять время! Вашему превосходительству лучше, чем кому-либо, известно, что значит в дипломатии «уловить момент».
Профессор улыбнулся, откинул голову назад и замер, уставившись из-под очков на лысую, седую фигуру министра, сидящего в кресле.
Министр не только уже отбивал такт рукой, но кивал и головой, при каждой остановке профессора говорил одним тоном «да», «да», и только эти движения и слова показывали, что он в волнении.
— Итак, ваше превосходительство, — переменяя тон с ораторского на деловой, закончил свою речь профессор, — осмеливаюсь предложить через вас моей родине приобресть у меня секрет культивировки бацилл Microspirula Sturmweltii и предохранительной прививки за восемьсот тысяч талеров. Я готов каждую минуту представить фактические доказательства того действия, какое производит моя Microspirula Sturmweltii, и проделать опыты пред лицом ученой комиссии. Нет сомнения, вы мне предоставите для большей очевидности пользы моего изобретения возможность привить мою бациллу тем отребьям государства, которые за свои стремления и наклонности и поступки приговорены государством к смертной казни.
— Что-о? — спросил вдруг министр, поднимаясь с кресла. — Что вы сказали?
Глаза его сверкнули, желтые два зуба выдвинулись изо рта, исказившегося гримасой.
На лице министра отразилось какое-то сильное чувство, не то презрение, не то гнев. Воображение нарисовало перед ним человека посиневшего, скорченного, спазматически втягивающего в себя воздух. В его душе мелькнуло нечто похожее на жалость и, посмотрев на изящную раздушенную фигуру профессора, разглаживающего баки и играющего коленями, розовую, цветущую, — министр вдруг почувствовал к нему омерзение.
— Что-о? — еще спросил он. — Вы хотите это… это… применить… на человеке… для опыта?.. так?..
— О, не пугайтесь, ваше превосходительство, я уже имел честь сказать, что один из признаков болезни, производимой Microspirula Sturmweltii — потеря сознания. Заразившийся теряет всякую чувствительность и ровно-ровно ничего не чувствует, — самоуверенным тоном сказал профессор. — Сознание отсутствует в самый тяжелый период болезни, а затем… ну, затем сохраняются известные страдания. Но, ваше превосходительство, столько ли их, сколько причиняют пули, мелиниты и другие орудия современной войны? Война с помощью бактерий — война бескровная, смертность несравненно меньшая; моя бомба не только служит для войны, но и для человеколюбия!..
Рот министра еще более искривился. Он мелкими шажками зашагал по кабинету. Что-то поднималось и закипало внутри него. Оба кончика своих усов министр забил в рот и сосал их немилосердно. Его рука протянулась к звонку.
