Девушка то уплывала вглубь, то вновь приближалась, и тогда я мог видеть ее чудное лицо.
Матово-белое, с нежным румянцем и яркими, свежими губами, — оно было прекрасно. Темно-синие глаза под длинными ресницами и тонкими дугами бровей сверкали, как звезды, но в них были слезы.
Эти глаза и теперь живут в моей памяти! Тогда же я чувствовал себя во власти этих чарующих глаз и знал, что, если бы они взглянули на меня, я все бы бросил и пошел за ними через всю бесконечную анфиладу загадочных комнат, если бы даже знал, что там, за каждой колонной, за колыхающейся занавеской, за тяжелой ширмой из бронзы и резного черного дерева подстерегает меня смерть.
Но глаза юной китаянки смотрели на капитана Ю-Мен- Лена.
А он стоял зачарованный, оторванный от земли, живой, но не живущий здесь.
Тихо зашевелила маленькими, хрупкими ручками призрачная красавица и бесшумно зашептали ее губы.
Капитан еще более побледнел, а глаза еще упорнее и напряженнее впились в видение.
Я почувствовал, как во мне куда-то отхлынула кровь, и леденящий холод окутал меня. Я с нечеловеческим упорством вслушивался в звуки ночи, старался уловить шепот девушки, тень которой трепетно колебалась у черного цветка астореи.
Ни один звук не долетал до меня, но я с ужасом сознавал, что слышу грустный голос девушки-видения. Я был уверен, что схожу с ума. Тело не повиновалось мне, и мои органы чувств спали. Но действовали и бодрствовали иные, неизвестные мне, чувства, и я все видел, слышал и понимал.
VI
Девушка шептала:
— Привет тебе, Лен, последний в роде кровавого Ю-Мена!
— Привет дочери Сам-Ур-Вея, Дзи-Шо-Каюн!
— Я родилась в тот час, когда злой дракон Люун закрыл своим извивающимся хвостом золотое лицо огненного Жи-То[24].
И предсказали мне мудрые бонзы жизнь славную.
«Ты — говорили они моему отцу, Сам-Ур-Вею, — будешь велик и славен через свою дочь. Она будет женой богдыхана, потомка Люуна».
И только один бонза, пришедший из древнего Кой- Пин-Унга, горько задумался и сказал:
«Сам-Ур-Вей! Дочь твоя будет несчастна. Тяжела будет кончина в тот час, когда злой Люун будет пожирать небесный шар».
С той поры прошло четырнадцать весен, и я стала первой красавицей от лесов Ан-Гема до высокой стены, оберегающей Пэ-Синь[25] от диких людей студеного севера.
В честь мою слагались песни, и их услышал сам богдыхан, молодой повелитель Пэ-Синя, захотел увидеть меня и взять в жены. Через верных гонцов великий потомок Люуна известил о прибытии своем в Со-То-Шен.
Богатый город Со-То-Шен! Двадцать дорог вели к нему через леса, горы и долины; окружен он был высокими стенами из мрамора с вершины Джунара Мо-Линь.
В средине города стоял белый дом моего отца, богатого Сам-Ур-Вея. Теперь город исчез, и только камни от стен его домов я нахожу под покровом трав и диких мхов, когда в шестое полнолуние блуждаю по земле.
Заросли папоротниками дороги. Остались только стены дома моего отца.
Здесь принимал он Юань-Шин-Ба-Фая, последнего богдыхана из великого гнезда Хун-Бао…
VII
С закатом солнца ждали мы прибытия повелителя Пэ- Синя… На стенах стояли с длинными юнгами сто младших бонз и ждали появления первых гонцов богдыхана.
И вдруг задрожал воздух от заунывных звуков труб, и сбежался народ к воротам белых стен.
По дороге шел юноша, шел одинокий, но гордый.
Подойдя ко мне, он заглянул мне в глаза и сказал:
«Я узнал тебя, Дзи-Шео-Каюн! В моей стране, далекой Кау-ли-та-бат, я много слышал о твоей красоте, которая, как истинная мудрость, редка на земле.
Сегодня я пришел взглянуть на тебя и уйти. Я шел тысячу дней, чтобы только увидеть тебя и сказать, что давно люблю тебя в мечтах моих!»
Мне было сладко слышать ласковые, любовные речи прекрасного юноши, но в этот миг затрубили опять медные гонги, и скоро двенадцать пар снежно-белых мулов внесли в город золоченый паланкин богдыхана.
Но в этот день мы не видели лица могучего Юань-Шин- Ба-Фая.
Он не вышел из внутренних покоев нашего дома и не звал к себе моего отца.
Стража печально стояла у дверей дома, и тревожно шептались о чем-то слуги и приближенные повелителя. Храбрые начальники войск богдыхана куда-то скакали на быстрых конях и возвращались усталые и нерадостные, а с коней струилась на землю белая горячая пена.
В тревоге, чуя беду, разошелся народ по домам и стали гаснуть благовонные светильники в нашем доме.
Я сняла с себя дорогие уборы и, перебирая яхонтовые шарики, думала о прекрасном юноше.
— Где он теперь? Кто он? Откуда пришел и куда удалился?..
Тихо скрипнула дверь из резного бамбука… Видно, ветер дунул, примчавшись с Джунара, и тронул легкую дверь…
Но я вдруг услыхала голос… тихий, еле внятный шепот. Я узнала голос того юноши, который подошел ко мне у ворот города и сказал простые и сильные слова любви.
«Дзи-Шо-Каюн! Нежный цветок девственного Джунара и солнца Хо-Дзян-Пао, душа души моей! — шептал он. — Ты знаешь ли, девушка, что значит счастье, что значит жизнь?»
— Это любовь… одна любовь… Без любви нет жизни… И я люблю тебя, но ты… ты любишь ли меня?»
Я молчала в страхе и стыде.
«Но я беден, — продолжал юноша, — беден, как птица! Зато я, как птица, умею петь».
И он запел тихую песню о стране, где вся земля залита кровью. Где богатый обижает бедного, сильный убивает слабого, умный обманывает глупого.
«Каждая обида, — пел юноша, — капля крови. Каждая слеза — алая кровь.
Много обид, много слез… — так много, что кровью напилась земля.
Люди тонут в кровавой земле, как в бездонной трясине мрачной страны Ргунджа. Тонут и гибнут, проклиная жизнь, созданную ими.
Но придет богатырь и полюбит он Дзи-Шо-Каюн. И полюбит Дзи-Шо-Каюн богатыря! Сильна и горяча, как солнце, будет их любовь! И подобно тому, как исчезает вода от жарких солнечных лучей, сбиваясь в гряды серебристых облаков, так от их любви исчезнет вся кровь на земле».
Окончил певец и подошел ко мне. В мои глаза погрузил он острия своих взоров и смотрел долго и глубоко.
«Люблю тебя, прекрасный юноша! — сказала я, не боясь и не стыдясь своей любви. — Пусть ты беден, как птица — я пойду за тобой. Зной и стужа, счастье и горе будут на радость мне! Не беден ты, если тебя беззаветно может полюбить девушка. Ты — богатырь!..»
И пока золотое солнце не блеснуло из-за островерхого Джунара, мы тихо шептали друг другу о счастье и любви.
«Завтра ночью я опять приду к тебе, песня песней моих!» — сказал мне юноша и исчез, как видение.
В полдень сам Юань-Шин-Ба-Фай, последний богдыхан из великого и славного гнезда Хун-Бао, призвал меня к себе.
Я пала ниц перед повелителем и, не дыша, лежала и внимала тому, что говорил он мне громким голосом:
«Дочь Сам-Ур-Вея! Ты будешь моей женой. Первой звездой среди всех жен Пэ-Синя будешь ты! Шелк Туян-Лоу, золото Хин-Гана, самоцветные камни Мо-Га-Линя, слоновая кость далекого Джинда и перлы То-Ра-Суаня будут у ног твоих, красавица Джунара! Рабов и рабынь бесчисленных я дам тебе! Жизнь всякого человека Пэ-Синя будет в твоей власти! Ты будешь женой моей. Это говорю тебе я — Юань-Шин-Ба-Фай, сын божественного луча На-Юань-Хун- Бао, потомок всемогущего Люуна».
Кончил свою речь повелитель, а я молчала.
«Ю-Мен! — позвал повелитель твоего давно умершего предка. — Спроси девушку о ее согласии».
Тяжелыми шагами подошел ко мне, бряцая оружием, Ю-Мен, и грозно вопросил: «Дзи-Шо-Каюн! Согласна ли ты быть женой повелителя всего Пэ-Синя?»
И тихо прошептала я, как дуновение ветерка, одно лишь слово:
«Нет!»
«Повелитель! — вскричал Ю-Мен. — Прикажи и я убью ее!»
