– Вот дверь в санузел. Он лично твой. Да, забыл же! Прачечная в подвале, прямо под кухней. А в душе висит халат, понятия не имею какого размера. Но они есть во всех гостевых спальнях. И тапочки тоже. Пользуйся свободно. В тумбочке блокнот и ручка, составляй список.

«Точно гостиница», – подумала я.

Что-то зазвенело, и к моему удивлению, Сергей извлек из кармана простейший телефон с большими кнопками – из тех, что покупают пенсионерки. Слушая, он кивнул мне: мол, располагайся, и поспешно закрыл снаружи дверь.

Я села на кровать, провела рукой по мягкой ткани покрывала. Голова болела от удара и от нахлынувших в безмолвии мыслей. О злодее Шиманском, о его жертве – парнишке в желтом пиджаке, с нелепой челкой. О миллионере, этом снобе, вызывающем раздражение. О моем возмущении при виде его богатства, словно он не по праву владел всем этим. О его поведении.

Хотелось поставить Черкасова на место, но я не знала как – я не сильна в конфликтах и революциях. Да и не разумно в моей ситуации драконить того, кто может помочь. Придется терпеть, хотя я ненавижу высокомерие, ненавижу жадность и не понимаю, зачем столько роскоши одному человеку…

Погружаясь в одиночество и грусть, я подошла к окну. Вдаль убегали аллеи парка, небо насупилось, скупясь на свет. К моему горлу подкатил ком, глаза зачесались. Но жалеть себя, размазывая слезы по щекам не вышло. Потому что внезапно солнце полыхнуло жаром так, что пришлось сощуриться и прикрыть лицо рукой. Индия с шумом базара, взрывом запахов, расцветок и тучей мошкары бесцеремонно ворвалась в мою реальность…

Шум базара и пристающая мошкара не раздражали Матхураву. Он привык к тому, что покупатели спорят с торговцами на все голоса. Вот и сейчас его младший брат Радж убеждал молодого кшатрия в красной куртке, что нараватна[6] с девятью камнями принесет мир и благополучие его носителю, отгонит злых духов и защитит от недоброго глаза. А потому просто не может стоить дешевле назначенной цены. Кто же пожалеет горстку рупий в обмен на будущее счастье?

Матхурава дотронулся до своей нараватны, подаренной отцом на совершеннолетие. Увы, та не защитила его от чар юной ведьмы… И сейчас не защищает.

Кивнув Раджу, ювелир удалился в дальнюю комнатку и плотно закрыл за собой дверь. Он пересчитал рубины, привезенные из Непала, отобрал те, что покрупнее, и сложил в вышитый мешочек, чтобы отнести на выбор придворному советнику.

Несмотря на жару, жизнь на базаре кипела. Из улочки с ювелирными лавками, куда наведывались только состоятельные жители Паталитпутры, Матхурава выехал на коне к рядам со специями и приправами. Повсюду стояли мешки, доверху набитые алыми стручками перца, мускатным орехом, янтарным шафраном, чуть зеленоватой асафетидой, мелкими звездочками гвоздики и яркой, словно одежда буддийских монахов, куркумой. Прикрыв рукавом нос, ювелир едва не чихнул, поторопился свернуть влево и оказался среди снующей туда-сюда черни возле россыпей желтого манго. Мальчишки-помощники отгоняли палками вороватых обезьян и грязных детей париев от лежащих на тряпках фруктов. Ювелир скривился при виде неприкасаемых. Прикрикнув на зазевавшегося темнокожего шудру с тележкой, поскакал прочь от торговой суеты по иссушенным солнцем улицам – в сторону царского дворца.

Матхурава остановился у роскошного белого дома. Седой слуга принял у него поводья, второй с почтением проводил в комнаты, радующие тенистой прохладой за толстыми стенами из песчаника. Ювелир сложил ладони на груди в приветствии и с достоинством поклонился перед дородным хозяином, восседающим на шелковых подушках в белом дхоти с золотой окантовкой.

– Чем порадуешь, Матхурава-джи? – спросил советник.

– Да будут благословенны ваши дни, почтенный Чандрамупта! Да принесет радость под крышу вашего дома великий Вишну! Сегодня у меня есть для вас что-то особенное! Я привез истинную утеху для благородных глаз! – еще раз поклонился ювелир и достал мешочек. Рассыпанные на резном столике рубины засверкали под солнечными лучами: небольшие, словно зерна разбитого граната, и очень крупные, размером с яйца голубя.

– О, да ты не обманываешь! – Советник причмокнул и принялся перебирать камни, смотреть их на просвет, взвешивать на ладони. – Откуда же они?

– Специально для вас я вез их через непреодолимые кручи Гималаев, тропами по снегам, мимо бездонных пропастей и обрывов, из нового города Лалитпура, стремящегося затмить своим великолепием столицу соседнего королевства. Недаром Лалитпур называют «красивым городом», о мудрейший. В долине Катманду нет прекраснее его в лучах заката, который, по воле Индры и Вишну, наделил своим цветом эти рубины! Доставляют ли они удовольствие вашему взору, о мудрейший?

Советник благосклонно кивнул. И Матхурава продолжил нараспев рассказывать о необычных статуях красивого города, о снежных пиках, о трудностях дороги и поиске «чудеснейших» рубинов – этих царей среди самоцветов, наделенных особой магической силой, дарующей власть над людьми, ракшасами и страхами, что те насылают…

Матхурава знал, что покупатели падки на необычные кристаллы, и потому наделял каждый корунд цветистой историей. Только если раньше ювелир сам верил в сверхъестественные свойства камней, теперь был уверен, что лжет. Ни золотая нараватна, ни набитый плотно мешочек с рубинами, ни заговоренный перстень, не помогли ему справиться с напастью.

Ювелир не сомневался ни секунды, что демоны-асуры подчинили его волю, ведь никогда еще он, уважаемый вайшья, не был так слаб перед желаниями. И эта слабость, будто болезнь, подтачивала его изнутри, ибо избавиться от похищенной красавицы у него не хватало духа. Юная Сона была так сладка, что даже слезы ее опьяняли, тогда как робкие прикосновения и редкие улыбки просто сводили с ума.

Что до страхов… рубины не избавляли и от них. Несмотря на обилие камней в оправе и множество необработанных кристаллов в сундуках, не проходило и дня, чтобы сердце ювелира не замирало – вдруг домашние прознают о закрытой на семь замков неприкасаемой.

Он стал нелюдимым, отослал мать ко второму брату, подарил отдельный дом с лавкой младшему, разогнал слуг, оставив только самых преданных и неразговорчивых: старика Гупту и кухарку. Да еще пару рабов, которым в личные комнаты хозяина вход был заказан.

Матхураву постоянно пугала мысль о том, что его, многократно оскверненного связью с неприкасаемой, обратят в парию и выгонят за пределы города – подальше от людей благонравных. А если прознают, что он украл девушку вопреки воле ее отца и старейшин, грозит ему наказание такое же, как за убийство, ведь при нынешних порядках царя Ашоки даже за насилие над собственной рабыней полагалась суровая кара. И потому Матхурава тихо ненавидел: себя, Сону, людей вокруг и даже самого царя. Впрочем, покупателям об этом знать не полагалось, им нужны были сказки. А Матхураве – деньги.

– Пожалуй, я закажу у тебя перстень с этим рубином, – проговорил советник, – а вот из этих сделай браслеты для моей любимой жены и серьги с павлином.

– О, мудрейший, вы, как всегда, выбрали наилучшие из камней, – поклонился Матхурава, скрывая в усах усмешку.

Он уже представлял, как рубины в сплетенной кружевом оправе из золота будут смотреться на обнаженном теле его тайной наложницы. Оскверненный сам, ювелир испытывал кружащее голову чувство мести, передавая благочестивым брахманам, заносчивым кшатриям и почтенным купцам драгоценности, запятнанные кожей неприкасаемой. Она не только дотрагивалась до них нечистыми своими руками, она носила новые украшения днями и ночами, прежде чем они попадали к заказчикам. И оттого страсть Матхуравы, напитанная желанием разделить собственный грех на всех, разгоралась еще сильнее. Пожалуй, мужчина медленно сходил с ума – не мог, никак не мог очиститься, и потому еще глубже тонул в грязи собственных пороков…

– Все хвалят твои работы, уважаемый, – заметил Чадрамупта, – говорят, что ты и раньше был искусен, но теперь нет сравнения твоим ожерельям и браслетам, не найти ничего красивее во всей Магатхе.