Утро понедельника оказалось серым и хмурым. Эурон проснулся на диване, и едва разлепив веки, узрел над собой кислую мину старшего брата.

— Твою ж мать, Виктарион, твоей постной рожей можно в гроб загнать! — попытался сесть, но тут же опустился обратно, схватившись за голову.

— Ты мне сам позвонил вчера, если помнишь, конечно. Просил забрать. Сказал, что просадил все деньги в карты, и у тебя даже на метро не осталось, — хмуро оповестил Виктарион, суровой тенью нависнув над ним.

— Жаль… — прикрыв глаза, протянул Эурон. Впрочем, имел в виду он не только проигрыш, а ещё и то, что не выбрал другого брата. Бейлон, по крайней мере, не корчит из себя святошу.

— Ты разбудил меня посреди ночи! Заставил колесить по городу, как таксиста, потому что, видите ли, перепутал адрес, — вновь бухтел Виктарион. — Я спал два часа, а у меня сегодня полно работы!

— Уймись, — Эурон осторожно поднялся и, поморщившись, вновь схватился за голову. Вышел в прихожую и нашарил во внутреннем кармане фляжку. Пара глотков огненной воды поможет поправить здоровье, к тому же в холодильнике у брата наверняка отыщется пиво, ибо сам-то он тоже не без греха. Не пьёт, когда работает, а в выходные… Отыскав в бумажнике несколько мелких купюр, Эурон вернулся в гостиную.

— Это тебе за труды, братец, — кинул банкноты на кофейный столик.

Виктарион поперхнулся воздухом от такого широкого жеста.

— Ты вообще повзрослеешь когда-нибудь? Это не смешно, Эурон, — покачал головой старший брат.

— А, по-моему, очень. Просто у тебя нет чувства юмора.

Брат, как видно, шутки не оценил, перешёл на свою излюбленную тему и пробормотал что-то о том, что он впустую тратит свою жизнь. Виктарион считал себя деловым человеком, который может раздавать советы направо и налево. Но почему-то никогда не задумывался, что его нравоучения всем побоку.

— Хватит корчить из себя бизнесмена, братец. Ты всего лишь стрижёшь овец. И мы оба об этом знаем, — решил сбить с него спесь Эурон.

Брат наградил его суровым взглядом, способным заморозить всё Северное море от края до края.

Завтрак в кругу близких родственников прошёл в трагическом молчании. Видимо, им снова все были недовольны. После, когда племянники отправились в школу, Виктарион вышел во двор и занялся своими «важными» делами, а его супруга хлопотала по дому; наступил момент триумфа для его старой матушки.

Не сказать, чтобы Эурон часто наведывался в гости, но, похоже, память у старушки была отменная, и она припомнила все его прошлые грехи.

«Что ты делаешь со своей жизнью, сынок? Тебе скоро тридцать, а ты до сих пор не знаешь, чем хочешь заниматься. Пьянство и карточные долги до добра не доведут». И далее в том же духе. Ему оставалось лишь кивать с вежливой улыбкой, прихлёбывая чай. С матушкой спорить, что таранить железные ворота. В конце концов, её словарный запас иссяк и, кутаясь в тёплую шаль, она опустилась в кресло-качалку. Эурон распрощался и поцеловал мать в сморщенную щёку. Заверил, конечно же, что у него всё под контролем.

Вышел во двор и закурил. Утренние нотации как нельзя лучше подкрепили принятое им накануне решение. Эурон окликнул брата, который колол дрова у поленницы. Неторопливым шагом направился к нему.

— Не одолжишь денег, братец? Домой надо добираться, а в кармане пусто, — пояснил он.

— Разумеется, — не слишком довольно отозвался Виктарион. В серых глазах мелькнула досада. — Можешь не отдавать, — добавил, воткнув топор в чурбак.

— Да я и не собирался. Мы же родня, ну! Какие долги, — весело произнёс Эурон и хлопнул брата по плечу. — До вокзала не подбросишь, раз уж сам завёз меня в эту глушь?

Виктарион хотел возразить, однако, поджав губы, решил промолчать. Меньше времени уйдёт на споры. Тем более, всё-таки привык заботиться о младшем брате, хоть тот порой втравливал его в неприятности и умел довести до белого каления как никто другой.

— Хорошо, — согласился он, глядя на довольную ухмылку, что расцвела на лице Эурона.

****

Стоя на палубе с унылым видом, Эурон качал головой в такт осудительной речи старика-капитана.

— Мало того, что пришёл к обеду, так ещё и разит как от винной бочки! Можешь домой отправляться. Я у тебя вычту из зарплаты за прогул, — вынув трубку изо рта, гаркнул мистер Беккер.

— Чёрта с два, Фрэнк! Я сам ухожу, — весёлым тоном, оповестил Эурон.

— Но… Самый сезон. Где я найду рабочего перед праздниками?.. — оторопел старик.

— Меня не волнует. Расчёт и прощай, — заявил Эурон. Он бы триумфально подбросил шапку в воздух, да её не было.

Капитан ещё что-то бормотал, и даже, скрепя сердце, обещал сделать надбавку за праздники, но Эурону было наплевать. Он два года мечтал об этом дне. Да, собственно, с первой рабочей недели на проклятом сухогрузе, представлял, как уволится. Но надо было кормить семью. Ради них и страдал. И жену целый год терпел ту, которую давно уже не любил. А любил ли вообще, тоже вопрос. Вот так полгода бурного романа, а потом ребёнок и вся эта кабала. Нет уж, он слишком любит свободу, чтобы заковать себя в кандалы рутины. В чём-то его средний брат всё же прав: нет смысла тратить свою жизнь понапрасну и заниматься тем, что ненавидишь.

Тем же вечером Эурон появился дома. Сообщил жене о своём решении разойтись по разным берегам. Скандал был грандиозным, посуду Вероника перебила всю, а потом переключилась на подарки, что он когда-либо ей дарил. Ваза, к примеру, разлетелась цветными осколками по всей кухне. Однако, золотую цепочку жена оставила при себе. Сдаётся, ваза никогда ей не нравилась.

Кажется, за диким огнём её страсти он попросту не разглядел обыкновенную истеричку и злобную стерву. Когда соседи поднялись во второй раз, чтобы выразить своё недовольство их громкой ссорой и тем, что они мешают порядочным людям отдыхать после трудового дня, Эурон решил, что пора бы прекратить весь этот спектакль.

Вещи собрал быстро: самое необходимое умещалось в дорожной сумке. А после оглянулся, прощаясь со старым домом. Воспоминаний оказалось немало, но всё же на душе было легко. Верно, он просто не создан для семьи и всей этой бытовой рутины. Вольный ветер не упрятать в клетку. Эурон улыбнулся и подхватил на руки дочку, которая, сидя на ковре, смотрела мультики. Она тут же громко запротестовала, когда её отвлекли от телевизора.

— Не плачь, принцесса, сейчас вернёшься к своим мультяшкам, — ласково проговорил Эурон, качая дочку на руках. — Обещаю, что мы скоро увидимся, — улыбнулся и прижал ребёнка к себе, провёл рукой по тёмной макушке. От дочки пахло молоком и клубничным детским шампунем. Эурон закрыл глаза на минуту, а после поставил ребёнка на пол.

Казалось, она родилась совсем недавно, а на самом деле три месяца назад исполнился год.

— Пока, принцесса, — махнул рукой.

Дочка медленно скопировала его жест, а потом шагнула к нему.

— Папа! — требовательным тоном произнесла она. Наверное, не хотела, чтобы он уходил. Хотя, вряд ли понимала, что прощается.

В синих глазах маленькой принцессы заблестели слезинки, а пару секунд спустя, комнату огласил громогласный рёв.

— Я скоро вернусь, Аманда, — Эурон присел на корточки и прижал дочку к себе.

Тут же подоспела будущая бывшая жена и с немалым трудом отвлекала девочку яркими игрушками.

— Уходи быстрее, пока она не видит, — торопливым шёпотом сказала Вероника. — А то мне придётся её полчаса успокаивать, — она уже успела смыть разводы туши вокруг глаз и снова выглядела по-королевски уверенно и холодно.

Эурон не стал спорить, подхватил сумку и развернулся к двери. Надо уметь прощаться с теми, с кем разошлись жизненные пути.

****

Рождество застало его в Берлине. Празднично-ярком, в отличие от родного хмурого Лондона. Улицы сияли огнями гирлянд, на площадях галдели ярмарки, а в узких проулках, среди маленьких пряничных домиков скрывалось множество уютных кафе. Именно здесь у запоздалого путника появлялась возможность насладиться кружкой горячего шоколада или терпкого бодрящего глинтвейна с ароматом корицы и гвоздики.