И все, даже Танака, уставились на него так, словно никогда раньше не видели.

– А сейчас соберитесь! Куваба, беги к Каварамачи и предупреди других Ишин Шиши, которые воздержались от этого боя. Йошивару, иди и помоги пожарным! А все остальные направляйте людей на восток, к горам, не на юг, куда распространяется огонь! Оками-сан, соберите все необходимое и убирайтесь отсюда! Очень скоро огонь будет здесь!

Все уставились на него, разинув рты…

– Шевелитесь! – крикнул Кеншин.

И только после этого они начали что-то делать.

Только Томоэ стояла в коридоре, одна, как белый призрак, с широко распахнутыми от шока глазами. Затем она собрала всю свою решимость, крепко сжала кулаки и сказала:

– Я помогу Оками-сан здесь. Пожалуйста, иди и помоги другим.

Именно тогда Кеншин увидел ее силу, ее решимость бороться за то, что было правильным. Он не стал спорить, просто кивнул ей и ушел. Были люди, которые нуждались в его помощи.

Дым тяжелой пеленой висел в воздухе, улицы кишели людьми, которые, как стадо, упорно шли на юг. Большинство старались захватить с собой все, что можно, и пробраться сквозь толпу как можно быстрее. Крики и вопли разносились по округе, слабые голоса терялись в шуме. Толпе было все равно, кто отстал или был затоптан в этом хаосе, дети, немощные или старики.

Кеншин никогда не видел ничего более ужасающего.

Паника, охватившая его, была стократ хуже, чем на фестивале. Страх душил его. Крики, вопли, ужасный треск огня становились все ближе, сливаясь в один сплошной гул. Было практически невозможно думать. Хуже всего было то, что люди по-прежнему выбирали путь на юг, не понимая, что так они не смогут убежать от огня по забитым людьми улицам, узким для такой толпы.

Он надеялся, что его предупреждения было достаточно. Он надеялся, что люди из Ишин Шиши собрались вместе и изменят направление движения на восток, потому что в одиночку Кеншин бы с этим не справился, он был слишком слаб, слишком мал.

Огонь подбирался все ближе. Кеншин сглотнул и направился к нему, чтобы помочь отстающим. Стараясь сосредоточиться на мерцании их ки, он бежал сквозь маленькие улицы и мимо домов, выискивая присутствия, которые были заперты или застряли на месте, и делал все возможное, чтобы заставить их двигаться.

Чем ближе он подходил к огню, тем отчаяннее была борьба со временем. Но с Кентой на своей стороне, направляя ки к клинку, он крушил стены и препятствия, ломал двери и завалы, пробираясь к тем, кто остался позади.

Он потерял счет времени, настолько сосредоточен был на поиске людей. Его голос охрип от крика, глаза пересохли от жара, из-за дыма было трудно дышать. Было больно от попыток направить свою ки, стараться почувствовать другое присутствие вокруг него. Он резал и рубил, вытаскивая людей из рушащихся домов, заставляя их бежать…

Когда пожар достиг гостиницы Оками-сан, Кеншин был на грани обморока от изнеможения. Однако улицы были пусты, люди бежали, и он не смог больше почувствовать ни одного присутствия позади себя, только жар и дым, перекидывающиеся с дома на дом.

Кеншин вздохнул с облегчением и побежал.

Он нашел Томоэ в паре миль к востоку, окруженную толпой детей, цеплявшихся за нее. Люди шли мимо нее, но время от времени кто-то выкрикивал имя, и ребенок выскакивал и бросался к говорившему. Она помогает детям не затеряться в толпе? Несколько мальчиков и девочек рядом с ней не кричали и не плакали больше. Они прижались к ней и слушали ее слова. Похоже, ее природное спокойствие и бесстрашие облегчали их панику, позволяя им довериться ей в поиске их семей. Среди всего этого хаоса дети понимали, что она делает, и она стала спокойным островком в бушующем море.

Она была… впечатляющей.

Болезненное тепло разлилось в его груди в тот момент, когда он ее увидел, и Кеншин понял, что любит ее. Не в той тихой, невысказанной манере, свидетелем которой он стал, глядя на Мастера и Осуми-сан, когда Мастер смотрел на Осуми-сан, а она улыбалась ему в ответ, приглашая его посмотреть еще. И не в той манере, которую он услышал от девушек в гостинице, когда они обсуждали самураев, оценивая их внешность или состоятельность.

Нет… Томоэ значила для него гораздо больше, чем все это. Ее тихая грация, ее сила, ее доброта… она была воплощением всего, чего он когда-либо желал. Тепло в груди стало болезненным до крайности, до крика. Как было бы замечательно сейчас оказаться рядом с ней и завернуться в ее спокойствие.

Кеншин вздохнул и посмотрел в сторону. Как он смеет думать об этом сейчас? Беда была рядом, люди, идущие бесконечным потоком, только что потеряли все, что имели. И несмотря на то, что он был истощен до крайности, полон онемения и боли, ему предстояло проделать еще большую работу, люди по-прежнему нуждались в помощи, а у него две здоровых руки.

Кеншин поднял глаза и посмотрел на Томоэ поверх угрюмой толпы. Ее глаза распахнулись, найдя его. Он кивнул ей. Только один раз, но этого было достаточно.

Затем он развернулся и отправился обратно в город.

Ветер дул на юг, распространяя огонь на всем пути до жилых районов, торговых кварталов и трущоб. Пламя продолжало пылать до самого вечера, покрывая весь город завесой дыма. То немногое, что им удалось сделать – Кеншину, Томоэ, немногим остававшимся в гостинице людям Ишин Шиши – казалось незначительным посреди всего этого ужаса.

Однако к ночи пламя окончательно погасло. Целые районы лежали в руинах, вместе с большей частью юго-востока Киото.

Даже на фоне этого стихийного бедствия Кеншин видел людей Чоушуу, бегущих от императорского дворца и людей Бакуфу, преследующих их сквозь толпу, не обращая внимания на творящийся вокруг них хаос. Похоже, война свела с ума людей с обеих сторон. Томоэ согласилась с ним.

– Они не видят ничего, кроме войны и мести. Бакуфу и мятежники, обе стороны потерялись в своем безумии, а посреди этого оказались простые люди.

Все эти разрушения… напрасны.

Кацура печально вздохнул, глядя на тлеющий город перед ним. Несколько горячих глупцов, немного дезинформации, преувеличения и пленник, который слишком много знал – немного понадобилось для катастрофы, которая случилась. Несколько простых вещей, и Шинсенгуми совершили налет на Икеда-я, а руководство Чоушуу призвало к оружию. У них была армия в три тысячи человек и дерзкий план… но у врага, ожидавшего их в императорском дворце, было двадцать тысяч человек и западные полевые орудия из Сацумы.

Неизбежный результат – более двухсот убитых со стороны Чоушуу и всего несколько десятков у Бакуфу. Только эти потери были непростительны, а эти идиоты еще и подожгли город.

Кацура вздохнул. Этим утром даже ему было стыдно называть себя мятежником Чоушуу.

По самым скромным оценкам, более двадцати пяти тысяч домов было уничтожено огнем, значительная часть города. Ветер раздул огонь по всему городу, распространяя пламя до тех пор, пока ему уже нечего стало поглотить. Жертвы среди мирного населения были неисчисляемы – никто даже не мог предположить их количество.

Поправив камышовую циновку на плечах, Кацура вздрогнул. Вес стыда и поражения придавил его плечи. Несмотря на все, что он пытался сделать, все закончилось этим.

– Посмотрите на нас сейчас… Фракция Чоушуу в Киото уничтожена. Нас преследуют как врагов Императора. В Хаги консерваторы набирают силу. Было обращение к официальному правительству. – Кацура снова вздохнул. – Некоторое время я буду в бегах. Я не могу вернуться в Хаги, но если останусь здесь, то буду пойман.

Мальчик, прислонившийся к мосту над ним, тихо спросил:

– Что мне делать? Гостиница сгорела дотла.

Кацура задумчиво нахмурился. Позиции Чоушуу в Киото уничтожены, Бакуфу и руководство его собственного клана охотятся за ним, его средства ограничены. Однако он сделал некоторые приготовления для наихудшего сценария еще в начале лета, когда секрет личности Кеншина оказался под угрозой. При отсутствии других вариантов этот все еще был жизнеспособен.

– Я арендовал дом в Оцу, недалеко от столицы. Ты можешь скрыться там, пока не решишь, что делать. Я буду связываться с тобой через Иидзуку.