Нет! Нет! Этого не может быть! Мальчик задрожал и обхватил себя руками в отчаянной имитации объятия. Дух послал ему чувство ласкового утешения, но это совсем не помогло. Нет, это слишком ужасно!

Мы придем в Хиросиму через несколько дней, а Хико-сану нужны деньги! Что делать, если он решит продать меня и взять вместо меня в ученики сына Асано? Нет, Хико-сан не сделает этого! Не сделает! Мальчик все повторял это самому себе, заставляя себя вспомнить, как мечник принял его, называл его по имени, вылечил его руки – и как он чувствовался теплым всего пару дней назад!

Это не может быть правдой! Не может! Мальчик потряс головой, стараясь отогнать страшные мысли. Это не помогло, и ничто бы не помогло. Так что, хотя уши и болели уже от чрезмерно долгого использования холодности, он потащил ее к ушам.

– Хитен Мицуруги это требовательный стиль, и лишь немногие из подходящих кандидатов могут практиковать его. Более того, традиция и практичность требуют, чтобы он передавался от мастера к ученику раз в поколение. Таков порядок еще со времен воюющих провинций, и я не собираюсь нарушать его.

– Мой сын Хидеёси увлеченный ученик, умный парень, правда. Читает и пишет красиво. Он вежлив, имеет безупречные манеры и знает свое место – вам не придется иметь дело с разговорами за спиной. Выбор его в качестве ученика не принесет никакого неуважения к великому наследию вашего уважаемого стиля.

– Меч Мицуруги слишком силен, чтобы обучать ему кого попало.

Тишина словно заперла его в сундуке, ключ от которого утрачен. В горле что-то застряло, мешая дышать. Уши нехорошо болели, но это не имело значения. Нет, потому что сердце колотилось, как у кролика, и чувствовал, словно умирает.

Сын старика Асано был так хорош? Он правильно себя вел, знал, как читать и писать и, в довершение ко всему, был умным. Как я могу с ним конкурировать? Никто раньше не хвалил его за ум, даже собственная семья. И он не умел ничего из того, что перечислил Асано! Почему Хико-сан решил взять его? Это не имело никакого смысла! Тогда чего хотел Хико-сан от своего ученика?

Не останавливаясь на сомнения, он отправил оставшуюся холодность к ушам.

– … Я готов заплатить вам за обучение моего Хидеёси вашему ремеслу. Как насчет двадцати коку* за каждый год обучения? Это весьма привлекательная цена, по правде сказать – стоит настоящего мастера своего ремесла.

– Я думаю…

Внезапно резкая боль пронзила уши, и мальчик вскрикнул в паническом потрясении. Что-то мокрое стекало к шее, он зажал уши руками в отчаянной попытке облегчить боль и свернулся на боку. Это не помогло! Боль продолжала пронзать его снова и снова, словно кто-то тыкал в уши палочки для еды. О боже, как это больно! Мальчик тихо вскрикнул и свернулся клубком, пытаясь удержать дыхание и переждать волны боли. Потребовалась целая вечность, прежде чем боль начала уменьшаться, пока не стала почти терпимой. Его руки тряслись, он подтолкнул себя и сел, потом, наконец, понял, что на руках было что-то липкое. Поднеся руку к лицу, он понюхал… а потом лизнул странную влагу.

Это была кровь.

Да. Как уши могут кровоточить? Я никогда не видел никого с кровотечением из ушей… Изумившись, он прижал к ушам ткань широких рукавов и вытер кровь. Она почти перестала течь, но уши болели ужасно. И теперь, когда сердце уже не пыталось в бешеной панике выскочить из груди, он чувствовал себя очень, очень уставшим.

Трудно было держать глаза открытыми, и он широко зевнул. Каждое движение отдавалось болью, но это не имело значения, потому что он слишком устал, чтобы думать об этом, чтобы двигаться, так что свернулся на боку, чувствуя волчок, скрытый в рукаве, а затем вообще перестал что-то понимать.

Пожалуй, неудивительно, что мальчик проснулся с криком. Воспоминание о том, как Ине-сама продает его, было настолько ясным в его сне, словно происходило прямо перед его глазами, так что он сел, пытаясь отдышаться, чувствуя все вокруг скользким и мокрым.

Пытаясь успокоить рвавшееся из груди сердце, он посмотрел вниз и отогнул угол одеяла, только чтобы увидеть сырость. О боже, он обмочился в постель! Глаза распахнулись в шоке, плечи затряслись, и он сделал дрожащий вздох. Нет, нет, это не может случиться! Не сейчас! У него не было другой одежды, не было другого одеяла. Хико-сан уже планировал избавиться от него, а старик Асано ненавидел.

Он почувствовал, что плачет. Всхлипывая, он уткнулся лицом в ладони. В последний раз это случилось долгое, долгое время назад, когда мать была жива. Она просто крепко обняла его, и они вместе пошли стирать его загрязненное постельное белье и одежду. Но потом братья насмехались над ним и называли его «младенец», когда выяснили, почему его одежда и постель были вывешены для просушки.

Нет, нет… что мне делать? Мать мертва!

Он не мог беспокоить Хико-сан, не с этим… Потому что его мать это его мать, она любила его независимо от того, насколько глуп он был и сколько плакал. Но Хико-сан не захочет взять его в ученики, когда узнает об этом. Нет, никто не должен знать об этом, но что…

Чувство ласкового утешения прервало его отчаяние, за ним – изображение озера, стирки одежды, восходящего солнца. Потом чувство срочности. Друг-дух прав, понял мальчик и вздохнул. Да, это именно то, что мы должны сделать.

Вода была неподалеку. Он восхищался ею вчера вечером, когда дорога повела их рядом с озером, таким большим, что водная гладь простиралась, на сколько хватало глаз. Так что он сглотнул, собрал свою постель и побежал на берег.

Запах соли стал сильнее. Утро было холодным и промозглым, небо застилали серые облака, настолько тяжелые, что солнце не проглядывало через них. Когда он добрался до берега и начал стирать постель, вода ощущалась странно на его руках, и была очень холодной. Даже холоднее, чем вода в горах, дома!

Но это не имело значения, потому что это была вода, и это должно было сработать! Торопливо он потер белье песком, отжал так сухо, как только мог, и положил на обкатанные камни на берегу. Затем, несмотря на то, что весь дрожал, и кожа приняла странный синеватый оттенок, он освободился от сырых хакама и начал стирать и их.

Рубашка не была влажной, но на рукавах были странные красные пятна. О, кровь… он сглотнул надвигающуюся панику. Нет, Хико-сан не должен узнать об этом. В конце концов, что он ответит, если мечник спросит, откуда красные пятна? Ничего, если конечно он не хочет выдать тайну друга-духа. Так что он умыл лицо и шею для верности. Утреннего света было достаточно, чтобы в отражении на воде увидеть, что крови было не так много. Даже очень мало. Он нахмурился. Тогда это не серьезная рана.

Зубы стучали безумно, когда он, наконец, вышел из воды. Ледяная вода и без того была достаточно плоха, а легкое дуновение ветра было еще хуже. Однако, когда он наклонился, чтобы взять мокрый сверток, что-то попало в горло, и он понял, что ему не высушить здесь свою одежду.

Внезапно хруст тяжелых шагов раздался позади. О, нет! Мальчик обернулся, глядя в паническом неверии. Нет, этого не может быть! Нет…

– Странное время стирать одежду, – сухо заметил Хико-сан.

Что мне делать? Должен ли я попытаться скрыть то, что случилось?

– Лги, – прошептал дух.

Но мама говорила мне никогда не лгать! Она сказала – только плохие мальчики лгут! Что мне делать? У меня нет никакого выбора! И неожиданно, икота сорвалась с его губ, и он проговорился:

– Я обмочил постель!

Немедленно он опустил глаза на пальцы ног, ощущая стыд более, чем когда бы то ни было. Это было больно, потому что он знал, что только что уничтожил все шансы на одобрение Хико-сана…

– Понятно.

Неловкая тишина словно повторила слова мечника. Мальчик не смел смотреть на него, только ужасающая тишина все тянулась и тянулась. Но вот, наконец, Хико-сан сказал странным голосом:

– Я начну готовить завтрак. Мы выйдем, как только проснется Асано.

Хруст песка и камней закончил разговор, и, сглотнув, мальчик взглянул из-под ресниц и увидел, как мечник уходит, а его белый плащ хлопает на ветру.