В целях экономии энергоресурсов и уменьшения шумности они вывели из действия ядерный реактор левого борта. Одной ГЭУ вполне хватало для обеспечения перехода в заданный район боевого патрулирования. Британову не нужно было заглядывать через плечо Азнабаева в его карты, чтобы знать, что скоро, может быть очень скоро, спокойной жизни придет конец.

Центральная Атлантика была слишком обширна, чтобы американцы могли ее прослушивать. Слишком много каньонов и подводных хребтов, среди которых можно укрыться. Но они приближались к берегам Америки, где ситуация менялась. Скоро они окажутся во дворе у врага, вдали от дома, от поддержки и смогут полагаться только на собственные силы и мастерство.

Британов поднялся и встал возле своего кресла посреди центрального поста, автоматически поправив красный, похожий на термос ПДУ на поясе. Слишком гладко проходит плавание. За все время — ни одной аварийной тревоги! С одной стороны, это хорошо, но с другой — сильно расхолаживает экипаж.

И хотя индивидуальные учения по борьбе за живучесть проходят ежедневно, настал момент проверить, как подготовлены все вместе.

Самое время немного встряхнуться.

Главное в борьбе за живучесть — это суметь в считанные секунды локализовать аварию и одновременно защитить самого себя. Именно для этого предназначены индивидуальные средства защиты, начиная от маленького ПДУ. Каждый знает, где лежит его штатный ИП-46 или ИДА-59. Конечно, это не лучшее достижение советской техники, но других нет. Цифры на маркировке аппаратов, очевидно, обозначают год их изобретения — и в этой шутке подводников была известная доля правды.

Тяжелые и неудобные, но они спасли жизнь не одному подводнику. Надо только уметь ими пользоваться — и не просто уметь, а делать это автоматически, в любой обстановке.

Алгоритм действий по аварийной тревоге прост: доклад в центральный, маску на морду лица, задраить отсек и тушить пожар, заделывать пробоину или что там еще. И лучше всё это делать одновременно.

Главный закон при аварии — никто не имеет права без команды покинуть аварийный отсек. Сколько безвестных подводников заживо замуровывали себя в объятых пламенем или захлебывающихся водой отсеках. Все они твердо знали, что ценой своей жизни они спасают остальных. Не дай Бог вам слышать, как стучат по переборке гибнущие друзья в горящем отсеке, не дай Бог, навалившись всем телом, держать намертво задраенную кремальеру переборочной двери, когда обезумевшие, задыхающиеся товарищи рвутся из ада! Но открыть ее означало тут же погубить не только себя, но и остальных.

Советские лодки могли отставать в электронике, в чем-то еще, но только не в живучести. Главный критерий — запас плавучести, всегда был не менее двадцати пяти процентов. Это означало, что лодка могла всплыть и держаться на плаву с любым полностью затопленным отсеком. Американцы, видимо, не придавали этому большого значения, запас плавучести их лодок всегда был не более семи — восьми процентов. Наверное, в этом кроется главная причина мгновенной гибели под водой их атомных вполне современных лодок “Трешер” и “Скорпион”.

Но почему, обеспечив глобальную живучесть подлодки, проектировщики не предусмотрели элементарного удобства использования средств защиты? Почему на этом всегда экономили? Такие мысли не раз возникали у опытных подводников. Особенно у тех, кто побывал в переделках.

“Потому, — подумал Британов, — что проектировщики не были подводниками”.

Почему ни его, ни деда Красильникова, ни Капитульского никогда не приглашали в конструкторское бюро и не спросили: “Как вам там живется на придуманной нами лодке?” Почему горы вполне толковых рационализаторских предложений от молодого матроса или опытного офицера интересовали только политотдел как показатель социалистического соревнования?

Британов всегда радостно удивлялся, видя очередное, порой бесхитростное, самодельное техническое новшество на боевом посту.

— Почему так?

— Просто удобнее… — краснея и смущаясь, отвечал народный умелец.

— Покажи механику, он оценит, — резюмировал в таких случаях командир.

Если матрос думает, то это уже хорошо.

Командир вытащил из кармана своего темно-синего комбинезона секундомер. В следующую минуту он поймал напряженный взгляд Карпачёва. Вахтенный офицер знал, что они давно просрочили проведение учебной тревоги, и секундомер в руках Британова не оставлял сомнений в том, что за этим последует.

Но Британов был хитрой бестией. Он пристально смотрел на корабельные часы и чего-то ждал.

Как только стрелки сошлись на 13.00, тишину центрального буквально пронзил поросячий визг вызова “Каштана”.

— Учебно-аварийная тревога! Пожар в пятом отсеке! Горит электропреобразователь АТТ номер два! — раздался почти истеричный голос доктора, молодого лейтенанта Игоря Кочергина.

Так вот зачем его вызывал командир к себе в каюту полчаса назад!

То, что произошло в следующие мгновения, отчасти напоминало какой-то сложный танец, отчасти — сумасшедший дом. Щелканье тумблеров, перебивающие друг друга команды и доклады, почти непрерывные сигналы вызова из отсеков на “Каштане” — все это на первый взгляд мгновенно создало обстановку полной неразберихи. Но только для непосвященных.

Командир спокойно отступил за спинку своего кресла, пропуская полураздетого механика, вбежавшего на ГКП. Это его ария. Его и старпома. И пока не следует им мешать. В голове Британова четко фиксировались все промахи и ошибки.

— В пятом отсеке двенадцать человек, все включились в средства защиты, АТТ номер два обесточен, тушится пожар шлангом ВПЛ! — Слишком четко звучал доклад командира, пятого старшего лейтенанта Олега Кузьменко, значит, он сам без маски.

— Кузьменко, ты погиб, — вмешался Британов. — Пшеничный! Примите командование!

Хоть он и особист, но и ему надо учиться как всем. На лодке лишних людей нет.

— Есть, товарищ командир! — Немедленно отозвался Пшеничный. Вместе с доктором он жил в пятом отсеке и, слава Богу, правильно понимал свою задачу.

— Механик! Доложите обстановку по кораблю!

— Товарищ командир! Ликвидируется возгорание АТТ в пятом, все отсеки загерметизированы, созданы рубежи обороны на восемьдесят восьмом и сто шестом шпангоутах, личный состав пятого переключился в штатные средства защиты, условно без сознания Кузьменко — необходима эвакуация вместе с доктором в четвертый. Все средства защиты в положении “наготове”. — Красильников знал свое дело.

Но Британов не собирался останавливаться. Слишком все легко и быстро.

Так не бывает.

— Пожар в центральном посту! Горит пульт управления рулями “Шпат”!

— Всем включиться в средства защиты! Аварийное управление рулями — в десятый отсек! Обесточить “Шпат”! — Немедленно отреагировал механик.

Молодой боцманенок автоматически щелкнул рукояткой, и пульт управления фактически остался без питания! Рули глубины замерли в положении пятнадцать градусов на погружение. Какое-то время лодка продолжала двигаться на прежней глубине, но уже через несколько секунд дифферент пополз на нос. Люди в центральном судорожно натягивали резиновые маски и не замечали, что ситуация и в самом деле становилась по-настоящему критической.

— Механик! В чем дело? — рявкнул Британов, первым почувствовав неладное. — Боцман! Держать глубину!

Но молодой матрос, не понимая, что происходит, только судорожно дергал рукоятки. Рули не реагировали! В его глазах вспыхнул ужас.

Лодка с нарастающим дифферентом на нос пошла вниз. Учебная тревога переросла в настоящую!

— Все рули на всплытие! Турбина — реверс! — командир сам бросился к рукояткам аварийного управления рулями.

Многие просто оцепенели. Палуба выскальзывала из-под ног.

Еще несколько мгновений, и дифферент достигнет критического — и тогда сработает аварийная защита турбины!

— Пузырь в нос! — Экстренная команда Красильникова была как никогда своевременной.

Рванувшийся в носовую цистерну воздух уже через секунды замедлил наклон корпуса. Указатель показывал, как турбина сначала остановилась и тут же начала быстро набирать обороты заднего хода, удерживая лодку от губительного сейчас движения вперед.