– Да как ты смеешь? – воскликнул я и резко взмахнул рукой. Раздались громкие хлопки.
Это лопнуло несколько шаров.
Мать ничего не ответила, а только скривилась, еще раз оглядывая их. Причем взгляд ощутимо сочился ненавистью.
– Иди к себе, – приказала она. – Делай уроки. Спустишься к ужину.
Я совершенно не мог понять, что же произошло. Такая странная реакция родителей весьма меня озадачила, но я послушно поднялся к себе, не желая видеть их. Все еще было горько.
Выходит, что на всем белом свете у меня и нет никого, кроме Ориона. Я знал это уже давно, но всегда оставалась какая-то слабая надежда, что родители любят меня, хоть и как-то по-другому. Но теперь даже эти еле живые мечты умерли под грузом презрения матери. Я для них всего лишь «этот».
К ужину я не вышел. Не хотелось видеть их лица, которые уже начинал ненавидеть. Мать не настаивала. Вместо этого я забрался в постель и долго прижимал руку с часами к сердцу. Меня любит только один человек в мире, значит и я буду любить только его. И пускай он мне не отец, он стал даже кем-то большим. Мой Орион…
С именем крестного на губах я и отрубился, сам не заметив влажных дорожек на щеках.
Утром проснулся с какой-то необъяснимой апатией. Ничего не хотелось делать, видно слишком сильно перенервничал вчера. Вяло собрал сумку и спустился в кухню. Мать, поджав губы, собирала мне коробку с ланчем. Это было намного дешевле, чем платить за обеды в школе, только вот она совершенно не думала, какая реакция будет у моих одноклассников. Ведь все цивилизованно обедали в столовой, а я давился бутербродами во дворе, подальше от остальных.
– Ты сегодня встречаешься с Орионом? – вдруг осторожно спросила мать, не отрывая взгляда от кромсаемых кусков белого хлеба.
– Да, – я даже удивился такому вопросу.
Ну что, в самом деле, она сама не может ему позвонить?
– А вы уже пригласили его к нам на ужин? – Нужно было выяснить, когда крестный придет сюда. Я покажу ему свою комнату и похвастаюсь небольшой коллекцией медалей с соревнований по плаванию.
– Мы не будем его приглашать! – резкий ответ матери прозвучал как гром среди ясного неба.
– Почему? – моё изумление наверняка было прописано на лице крупными буквами.
– Это тебя не касается, – отрезала она и отшвырнула от себя уже собранную и закрытую коробку.
Та прокатилась по всему столу и чуть не упала на пол, но я вовремя ее подхватил.
Да уж, мать и так не совсем приятный собеседник, а тут вообще ведет себя странно.
– Да, – с горечью пробормотал я. – Меня никогда и ничего не касается. Я всего лишь «этот», живущий с вами в одном доме.
Давно хотел хлопнуть дверью.
Добираться до школы пришлось самому, поэтому я опоздал на первое занятие. Вдобавок замок моего шкафчика оказался забит землей так, что ключ невозможно было просунуть. Опять чья-то идиотская шутка.
Вначале я пытался выковырять землю, но… Получалось плохо, да еще горло перехватило и в глазах защипало. Так что я просто-напросто сбежал в туалет и заперся в кабинке.
Рыдать на унитазе… как мне это знакомо. Не в первый раз, кстати.
До двенадцати было еще слишком много времени, а мое хрупкое душевное равновесие уже не выдерживало. Хотелось забраться к крестному на колени, обнять за шею и рассказать все-все. Я знаю, что мне станет легче только оттого, что Орион обнимет меня в ответ и скажет: «Все будет хорошо».
Через пятнадцать минут я успокоился и пришел в себя.
Нужно было или подготовиться ко второму занятию или убраться из школы вообще, и уже где-то переждать до двенадцати. Но я чертовски примерный парень, так что тяжело вздохнул и умылся.
Занятия. История. Нам задавали прочитать параграф, только вот я даже не соизволил, ведь был полностью увлечен приездом Ориона. Вот и славно, почитаю сейчас.
Рюкзак прислонил к стене, а сам уселся на подоконник, притянув ноги к груди. Чертовски унизительно, но не хочу, чтобы меня поймали где-то прогуливающим первое занятие.
Параграф был прочитан быстро, а я окончательно успокоился. Ну вот, и чего так распереживался, спрашивается? Да, мать оказалась злобной сучкой, но разве это удивляет меня? Нет, она никогда не любила меня, и вчера я понял это окончательно. Для меня теперь существует только мой Орион. И все.
Как бы я хотел вообще жить с ним, а не с родителями, но вряд ли это возможно. Хотя стоит попытаться намекнуть крестному. Он же как-то разбирается с матерью, что та становится шелковой. Значит и тут может попытаться уговорить. Он же решил купить дом. А значит и меня сможет взять к себе.
Было бы замечательно…
Занятия прошли, словно во сне. Я не мог перестать мечтать о том, чтобы жить с крестным. И за это мне даже влетело пару раз. Свой ланч тоже сжевал без особого аппетита, к тому же его собирала мать. Мне все казалось, что хлеб отравлен ее презрением ко мне.
И что ужасно – через час заболел живот. Резко закрутило, что аж в глазах зарябило. Все тут же рассмеялись, когда я со стоном согнулся. Придурки. Ненавижу!
Медсестра осмотрела меня, дала таблетку и отправила домой, выписав справку на пару дней. Вроде как это легкое отравление, и мне лучше отлежаться.
Да какое лежать? Меня же Орион обещал поводить по магазинам!
Странно. Я действительно съел что-то не то? Вот же действительно бутерброды с зарядом негативной энергии. Мать на них проклятья что ли наговаривала?
Когда я вышел от медсестры, время как раз приближалось к двенадцати. Так что не спеша переоделся, оставил набор для бассейна и тетрадки по языкам в шкафчике. Все равно с отравлением ни плавать, ни учиться нельзя. Живот всё так же и болел, не переставая.
Сьюзи, так зовут нашу медсестру, посоветовала пить много жидкости, активированный уголь, не есть твердую пищу. Ну и, конечно же, лежать в кровати все это время. Вообще-то, врач из нее, откровенно говоря, не самый лучший, но в белом халате смотрится неплохо. Да и разрешения выписывает не скупясь. Так что ученикам она нравится.
Два дня. Я смогу уходить из дома и все это время проводить с Орионом. А еще лучше будет, если мать разрешит мне провести эти дни у него и ночевать там же. Они-то с отцом точно не смогут за мной присматривать.
Когда я закрыл шкафчик, прозвенел звонок. Из кабинетов тут же вывалилась визжащая орава. Ненавижу. Они все такие ограниченные и тупые. Особенно некоторые мои одноклассники.
Стоило мне выйти на крыльцо, как дорогу перегородили три массивные туши. Домечтался.
Брендон, Боб и Билл. Три «брата-бибила». Это я так их зову. Не слишком остроумно, но я, по крайней мере, не матерюсь. В отличие от этих.
– Ой, кто тут у нас? –противным голосом протянул Боб.
Он самый крупный из них, поэтому и лидер. Рост у Боба, наверное, даже больше чем у Ориона, но, в отличие от моего крестного, Боб – урод. Поправочка: толстый урод.
Его, может, и дразнили бы. Ну там… пузырь, бочка, мешок с дерьмом – такие ведь обычно прозвища дают Шону, еще одному моему однокласснику. Кстати, весьма неплохому малому, что и несправедливо. Только вот папа Боба – хозяин автомойки, а отец Шона – местный викарий. Вот и выходит, что Шон – мешок дерьма, а Боб – Буйвол Бобби.
– У плаксы Натанчика болит животичек, – засюсюкал Брендон.
Это он умел прекрасно. Всегда говорит таким сюсюкающим тоном, да еще вставляет прорву уменьшительно-ласкательных. Аж тошнит иногда. Я утешаю себя тем, что он набрался этого дома. Наверняка мать до сих пор зовет его «крошка Брендик». Или «мой сладенький малыш Брендончик ».
– Наверное, потому что ублюдок сжевал на ланч помойную крысу, – заржал Билл. – Или что там жрут сраные бомжи?
Билл искренне считает, что я живу в приюте. И ничто не может его переубедить. Раньше он вообще думал, что дома у меня нет, и я сплю на помойках, но я стал хорошо одеваться. Поэтому помойка была заменена на приют, а вещи доставались мне от благотворительности их мам и пап. Иногда он отбирал у меня деньги, выданные на проезд, аргументируя это тем, что просто возвращает свое. С тех пор я стал покупать проездные талоны. Их Билл пока забирать не додумался.
