Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Обычно Плетеные Звери добирались в Погожий вдоль основания гребня длинным извилистым путем. Но когда дождь превращал его в опасную тропу или же сельчане торопились куда-то, в таком случае дорогу срезали через невспаханный край поля. Уж конечно, не через высокие холмы близ Повелителя Облаков – они почитали вулкан и боялись острых глаз и когтей орлов, парящих вокруг него. Зато осмеливались шнырять через пышные нижние склоны, хотя те давно уже именовались Землями Праха и принадлежали мертвым.

Когда Хатин исполнилось пять лет, ее отца унесла лихорадка. Она до сих пор помнит, как стояла на этой самой вершине скалы и смотрела, как мать развеивает его прах по ветру, высвобождая дух. «Его дух переселится в пещеры мертвых, а остальное вернется кораллам и камням, из которых его сотворил великий бог Когтистая Птица». Кроме хитроплетов, больше никто так не провожал усопших.

Почти все на острове переняли традиции Всадников.

Всадники прибыли из далеких земель, с желто-серых равнин, где горизонт напоминал ровную жесткую складку между землей и небом, где никто не ходил босиком и без платья, и где не было священных вулканов. Все там молились предкам и ублажали их, отводя им по клочку земли. Поколение за поколением угодья мертвых все расширялись, забирая равнины на родине Всадников и тесня владения живых.

Наконец Всадники нагрузили корабли урнами с прахом самых значимых предков и отправились на поиски новых земель для растущего племени мертвых. И вот однажды островитяне увидели, как на горизонте жемчужной нитью показался караван кремовых парусов. Это были Всадники. Они прибыли захватить остров и уже обдумывали в своих головах планы будущих городов…

«Забудь об этих несчастных мертвых, – сказала себе Хатин, сходя с горной тропы в поле. Теперь ее путь пролегал через колышущиеся заросли влажной травы. Здесь всюду торчали шесты в человеческий рост; на вершине каждого сидело по крохотному деревянному «домику для духа». Это были небольшие вместилища для урн с прахом. Кое-где даже лежали замшелые камни, отмечающие места, на которых два века назад первые поселенцы зарыли пепел почивших. – Постарайся не думать обо всех этих духах, томящихся в тесных горшках и сходящих с ума от скуки».

Спустя час тропинка утопталась, а впереди уже показались первые дома, почти все – реечные хижины на сваях с крытой пальмовыми листьями крышей. Через щели в плетеных изгородях выглядывали любопытные черноголовые козы.

Для жителей Погожего Хатин тоже была невидима, но не так, как в родной деревне. Семьи, млеющие на высоких крылечках и днями напролет глазеющие на улицу, обжигали ее взглядами, точно лучами черного солнца. Но они не видели ее, не замечали лица… Лишь обратили внимание на мелкую черно-белую вышивку на юбке из грубой ткани – традиционную для хитроплетов, выбритый лоб, благодаря которому лицо девочки казалось длиннее, и на крохотные круглые бляшки на зубах. Для них Хатин оставалась просто одной из того племени.

Здесь, как и почти везде на острове, люди были смешанных кровей, кровей старых племен – горьких плодов, которые некогда обитали в джунглях на севере, янтарников с южного побережья, многих других – и Всадников в том числе. Кровь и наследие племен проявляли себя тут и там в одежде, татуировках, а порой и во внешности. Правда, время сгладило и почти стерло различия. Исключением были хитроплеты, которые отчаянно, упрямо и болезненно держались своей самобытности. Невзирая на недоверие и гонения, они цеплялись за свою необычность, – больше им ничего не оставалось.

Голоса города окружили Хатин, словно диковинно пахнущий дым. Здесь разговаривали на просторечи, незамысловатом и практичном языке-помеси, который довольно сильно отличался от мягкого и мелодичного языка хитроплетов.

Как таковой главной площади в городе не было, но имелось открытое место, где дети играли вместе с мелким домашним скотом. По краям, сердито взирая друг на друга, возвышались два самых красивых в городе здания.

Первое здание было трехэтажным домом губернатора, потому что соорудили его в те времена, когда землетрясения еще не обрушили большую часть построек Всадников. Это потом они наловчились возводить дома поприземистей.

Второе – сутулое, с низкими балконами, перила которых напоминали чугунные беременные животы, – служило домом для миледи Пейдж, госпожи Скиталицы из Погожего. Над дверью висела гирлянда колокольчиков; на крыше с попустительства хозяйки буйно разрослась душистая трава, а на ограде двора торчали свечи. Миледи Пейдж частенько отпускала свои чувства в странствия порознь друг от друга, а затем возвращала их, используя в качестве ориентиров перезвон колокольцев, запах травы и пламя свечей.

Каменное крыльцо перед губернаторским домом было девственно чистым – без единого следа, зато возле дома миледи Пейдж людской поток не иссякал. К ней шли с вопросами и угощением – плодами манго или сладким мясом. Губернатора, разумеется, уважали, однако его беленый мир не имел ничего общего с повседневными буднями, а люди привыкли обращаться к миледи Пейдж, которая была в курсе всех дел.

Бедняга губернатор шагу не мог ступить без письменного одобрения, ждать которого из самой столицы – далекой Шквальной Гавани – приходилось около месяца. Шквальная Гавань была пустышкой. Всякий знал, что правительство – огромный вращающийся механизм, и вместо деталей у него – законы, законы, законы, которые по большей части применимы лишь к заснеженным равнинам Всадников и никак не подходят тесному, перенаселенному Острову Чаек. С собой Всадники привезли глубоко укоренившийся страх перемен и отказа от устоев, потому что страшились проявить непочтение к предкам, которые эти законы придумали. Оставалось только бережно нагромождать новые законы поверх старых. И если выпущенные в Шквальной Гавани эдикты еще кое-как могли совладать с ворами, крадущими молоты или шкуры, то они ничего не могли поделать с теми, кто растаскивал нефрит или ром. Они могли справиться с убийцами, заманивавшими жертву на тонкий лед, но не с теми, кто добывал яд из медузы. Не составили еще положений, которые помогли бы справиться с эпидемиями гнойной лихорадки, и не открыли контор, которые предупреждали бы здоровое население держаться подальше от очагов эпидемии.

Миледи Пейдж, напротив, творила, что пожелает и когда пожелает, и никто, включая губернатора, не мог ей препятствовать. Ни для кого не было секретом, что он не любил и даже презирал ее, однако, как и все остальные, нуждался в ней. С кем миледи Пейдж и считалась, так это с Советом Скитальцев, в который входили могущественные Скитальцы, управляющие собратьями и представляющие их в Шквальной Гавани.

Наконец Хатин заметила госпожу Скиталицу: она шла через толпу, кренясь и покачиваясь, словно коренастенький галеон на волнах. У нее было широкое морщинистое лицо, похожее на старый, обтянутый кожей щит. Она шла, закрыв глаза, поскольку и без них прекрасно все видела, а чтобы ресницы не слипались, время от времени поднимала веки, как бы моргая, ослепляя на мгновение окружающий мир остекленевшим взглядом ястребиных глаз цвета золота.

Госпожу, как обычно, сопровождала толпа, которая наперебой обращались к ней. Людей собралось больше обычного, ведь вечером следующего дня в сорочьих хижинах появятся новости.

На холме ли, на высоком ли мысе – каждый район острова имел свою сорочью хижину. Раз в неделю в каждой из них вывешивали новые письма или пиктограммы. В них сообщались новости из всех окрестных городов и деревень: рождения, смерти, личные сообщения, просьбы о помощи, предложения товаров, сведения о состоянии вулканов, предупреждения о надвигающихся морских штормах и прочем. В эту ночь Скитальцы со всего острова рассылали свои чувства, по очереди проверяя каждую такую сорочью хижину, а после возвращались с новостями со всех уголков острова. На столь крупном куске суши подобная система просто необходима и без Скитальцев была бы невозможна.

Миледи Пейдж скользила по волнам задаваемых ей вопросов и спешно пересказываемых сообщений. Она отвечала людям резко и громко, словно глухая.

5
{"b":"625745","o":1}