«Я проиграла, я проиграла». Хатин так и не придумала, как схитрить на пятом этапе, и вот Эйвен приходилось бороться со штормовым течением. Пока Прокс завязывал конец веревки узлом, она призналась сестре с матерью, что так ничего и не придумала. Эйвен моментально уловила беспомощность и страдания Хатин; взгляд ее агатовых глаз тут же похолодел и как бы соскользнул с нее, словно сестренка неким образом вдруг перестала существовать. Когда же Эйвен, сощурившись, посмотрела на море, Хатин тут же сообразила, какой отчаянный план пришел в голову старшей сестре.

Силуэт Прокса на фоне сверкающей водной глади напоминал огромное препятствие, которое Эйвен надо было преодолеть незамеченной. Потом она обратила внимание на красные полосы от солнца на шее Прокса, увидела, как мучительно он надувает щеки, борясь с веревкой. А ведь он мог застрять в море на час, под палящим солнцем, пока Эйвен плыла к нужному месту, а остальные в деревне тянули время… и вот Хатин, повинуясь внезапному порыву, побежала принести ему раковину с водой.

Нет, она никак не могла принять монету.

Впрочем, когда Прокс отвернулся и потащил каноэ к воде, Хатин вспомнила об Эйвен. О, если бы Хатин была Скиталицей и могла последовать за ней! Воображение Хатин рисовало в голове Эйвен, которую сильное пред-штормовое течение мотает в вихрях потревоженного песка. Золотые песчинки поблескивают в преломленных лучах солнца. В ушах Хатин стоит шум волн: цепляясь за камни, они рвутся, как шелк, и словно разбиваются о ее череп. Мир вокруг будет скакать и вращаться, камни – вздыматься и опадать в безумной пляске, риф – вздыбливаться и пытаться вспороть Эйвен живот своими шишковатыми пальцами…

Прокс уже направлял лодку в сторону бухты. В синем небе, словно осадок в бутылке, собирались, наводя сумрак, тучи. «Повелитель Облаков облачился в траурные цвета, – подумала Хатин, и ощутила укол суеверного страха, когда заметила в их тени черный силуэт вулкана. Повелитель всегда помнил о вещах в обратном порядке: оплакивал смерть и катастрофу до того, как они случались, не после. – Эйвен, где же ты?»

Глядя на водные просторы, Хатин намеренно чуть расфокусировала взгляд. Пристально смотреть на то, как перекатываются и разбиваются волны, толку не было. Трюк заключался в том, чтобы не видеть ничего и видеть все одновременно, пока не начнешь замечать и биться, и расплескиваться в одном ритме с водами.

Не пятка ли мелькнула там, над водой? Эйвен, должно быть, у самой поверхности, плывет не к лодке, а к веревке, пытаясь поймать течение послабее – то, что ближе к берегу. Вон! У самой веревки над поверхностью показалась смуглая, растопыренная, как звезда. Рванулась вперед и…

– Юная госпожа! – Этот голос она узнала. Обернувшись, Хатин увидела рядом Скейна. – Будьте так добры, приведите ко мне вашу госпожу сестру. Нам надо как можно скорее продолжить, чтобы успеть до бури.

Хатин не посмела обернуться и посмотреть еще раз на море, однако почувствовала, как пляж внезапно охватило напряжение, словно все хитроплеты на берегу неслышно втянули воздух сквозь сжатые зубы. Что они видели?

– Юная госпожа?

– Д-да… Я сейчас. – Хатин отвернулась и, сухо сглотнув, украдкой глянула в сторону бухты. Нет, за веревку никто не держался. Эйвен промахнулась. У нее не выйдет подтянуться, подслушать, что шепчет Прокс, и сообщить об этом Хатин.

Всюду на берегу стояли, играя желваками, хитроплеты. Параллельно течению беззаботно бежали несколько сельчан, а исчезнув в Обманном Лабиринте, они побежали только быстрее. Хатин ясно прочла знаки. Эйвен не просто не ухватилась за веревку – ее унесло течением. Сельчане проберутся через Лабиринт к кромке воды и станут смотреть, где она попробует вырваться наружу.

Хотя ноги ее не слушались, Хатин заставляла себя идти к пещере. Когда она карабкалась по веревочной лестнице, тело ее наполнилось теплом, в котором она не сразу распознала гнев. Почему Арилоу не та, кем должна быть? Почему вся деревня должна страдать из-за этого тщательно скрываемого вранья? Все это делалось ради Арилоу, ради спасения лжи, окружавшей ее, точно нимб. Внезапно Хатин ощутила, что просто не сумеет отдернуть полог и увидеть, как невозмутимая Арилоу сидит на мягчайшей циновке, погруженная в себя, и водит языком по губам в поисках меда…

Хатин снова сухо сглотнула и отдернула полог. На циновке никого не было, как и в смежных пещерах. Арилоу дома не оказалось.

Она не бродила бесцельно по пляжу, не сидела под солнышком на своем камне в форме сердца. «О нет, прости, мне так жаль, Арилоу, так жаль…» Внезапно со стороны камней у кромки моря донесся резкий крик, который чуть не потонул в стальной россыпи воплей чаек. Хатин бросилась на голос, с ужасом воображая, как там, на камнях, выброшенная волной, лежит в крови Эйвен или Арилоу.

Протиснувшись в неровную трещину, Хатин застала странную игру в перетягивание живого каната. У воды стояла Арилоу. За одну руку ее держала Уиш. Ее лицо, лишенное улыбки, внушало ужас. За другую – Лоан; пригнувшись, он будто готовился прыгнуть на мать. Арилоу словно не замечала, как вихрится у нее под ногами вода, и что позади – скользкий склон, ведущий на глубину.

– Несчастный случай спасет нас! – яростно прошептала Уиш. – Если она поскользнется на камнях, то необходимость проходить проверку отпадет сама собой.

– Отпусти ее, – необычно низким голосом и очень тихо проговорил Лоан. – И возвращайся на пляж. – Тон его был угрожающе спокойным. Уиш отпустила Арилоу и удивленно воззрилась на собственные руки. Она побрела прочь, словно не замечая, как на лицо ей упал конец тюрбана.

– О произошедшем – никому ни слова! – прошептал Лоан. Он обернулся к Хатин, и та поразилась, прочитав на его лице мольбу. – В деревне больше никому не следует знать, что задумала моя мать. Зачем остальной семье… нам страдать? – Говорил он так горячо, что Хатин вздрогнула. – Я нашел ее, остановил, так пусть мне это зачтется…

– Я не… – Хатин отводила взгляд то в небо, то на воду, лишь бы не смотреть в его лицо, не замечать его страха. Хатин хотелось видеть прежнего Лоана – сдержанного, задиристого. – Не соображаю ничего. Я… мне надо отвести Арилоу на пляж.

Уводя сестру, Хатин не пришлось оглядываться на Лоана.

Что было бы, если бы он чуть-чуть опоздал… Перед глазами предстало окровавленное тело, лежащее на отмели, лицом вниз: размокшие перья в напомаженных волосах… Хатин крепко сжала длинную золотистую руку Арилоу обеими руками. Та тихонько засопела, и Хатин искоса глянула на сестру. Уголки рта у Арилоу безвольно опустились вниз: неужели она почувствовала угрозу?.. Или же просто дулась, протестуя, что ее увели куда-то незнакомые руки.

Хатин отыскала на берегу инспектора Скейна; казалось, штормовой ветер, треплющий косичку и полы камзола, ему нипочем.

– Госпожа Арилоу, – сразу же, без вступления, начал он, – нам надо побыстрее завершить проверку. Уверен, вам не терпится вернуться в жилище до того, как хлынет дождь, а господину Проксу надо вернуться на берег, пока не разыгралась буря.

Глаза Хатин щипало от летевших навстречу песчинок, но она, как всегда, переживала больше не за себя, а за сестру, которая моргать не умела.

– Надо укрыться от ветра, – голосом Арилоу заявила Хатин.

– Не возражаю.

Каменные персты внутри Обманного Лабиринта создавали заслон, будто настоящие пальцы, окружающие перевернутую кверху ладонь. Отполированные каменные выступы послужили сиденьями, и Хатин бережно усадила на один из них Арилоу. Скейн опустился на соседний.

Хатин взяла Арилоу за руку и нежно ее погладила. Ей сейчас оставалось надеяться лишь на чудо.

– Ну что же, госпожа Арилоу…

Арилоу подняла взгляд. С ее губ слетел слабый, похожий на птичью трель звук, а руки плавно задвигались, будто гладили что-то мягкое. Глаза распахнулись и посветлели. Неужели она видит?.. И правда, казалось, будто Арилоу задержала взор на каком-то предмете, сосредоточенно нахмурив брови. Что же значит этот ее блуждающий в звездах взгляд?