С тех пор прошло больше семидесяти лет, сейчас нам стали четко объяснять, кто есть «свои» (кстати, их год от года становится всё меньше) и кто «чужие». «Чужих» мы должны бояться и, самое малое, не общаться с ними. Каково же бывает удивление моих соотечественников, когда они встречаются с «чужими» и не видят в них «чужих», а встречая «своих», вдруг с ужасом понимают, что они не очень и «свои». И в этот момент приходит разочарование в словах и тезисах, записанных и когда-то аккуратно вложенных в наши мозги.

Давайте же вернемся в тысяча девятьсот сорок третий год. Моя семья оставалась в Коде вплоть до сорок четвёртого. Судя по рассказам моей бабушки Валентины Петровны – с вашего позволения, бабы Вали, – жили они неплохо. Единственное, что очень огорчало, – это редкие письма с фронта и томительная неизвестность. Девочки очень скучали по своему папе, который служил в далеком Мурманске. Весь год Вера Ивановна писала мужу письма, а маленький почтальон Валя их отправляла. Теперь они стали проситься к отцу Мурманск. Эти письма возымели действие, и осенью сорок четвертого года Пётр Данилович ненадолго приехал в отпуск. Сейчас мне трудно понять логику того времени, но прадед принял решение, которое во многом изменило судьбу семьи: он поддался на уговоры и решил перевезти жену и девочек в Мурманск. Не забывайте, в сорок четвёртом еще вовсю шла война. Город находился на военном положении. Мирному населению было запрещено перемещаться в зоны боевых действий без особого разрешения. Мои родные сильно рисковали. Как рассказывала бабушка, они скрывались от военных патрулей, прятались на третьих полках общих вагонов. Пассажирские поезда шли очень медленно, и дорога до Мурманска заняла больше месяца. К их поезду было прицеплено несколько открытых платформ с зенитками, на которых постоянно дежурили солдаты. К счастью, осенью тысяча девятьсот сорок четвёртого года немцам было уже не до обстрела товарняков, уныло ползущих по пустыне Туркменистана, бескрайним степям Казахстана и лесам Центральной русской возвышенности. Когда поезд прибыл в Мурманск, или, вернее сказать, туда, где когда-то был город, шел октябрь сорок четвёртого года. В эти дни части Красной армии и Северного флота перешли в наступление и в двадцатых числах октября были на границе Финляндии и Норвегии. Для мурманчан наступило долгожданное затишье.

В эти дни в Москве по поводу освобождения Севера от немецких захватчиков прогремел салют, а моя семья стала устраиваться на новом месте. Как я уже упоминал, мой прадед Пётр Данилович прослужил в армии до тысяча девятьсот пятьдесят третьего года и ушел в запас в звании майора, когда ему было сорок девять лет. Из них тридцать пять лет он провел на воинской службе. Вы только задумайтесь, тридцать пять лет! Сколько событий и судеб промелькнуло перед его глазами…

В Мурманске моя бабушка и ее сестра Элла окончили школу. Бабушка стала работать в конторе. Там она и повстречала моего деда Василия.

Мой дед Василий Павлович Сухачёв родился в деревне Сечено Орловской губернии, в очень большой семье. Всего в ней было четырнадцать детей. Я пытался отыскать на карте Орловской области название этой деревни, но, к сожалению, ничего не нашел. Возможно, Сечено было стерто с лица земли вместе с сотнями других деревень временем, войной или новыми веяниями последних десятилетий. Только с тысяча девятьсот двадцать седьмого по тысяча девятьсот семидесятый год в России перебрались в город, были раскулачены и выселены более пятидесяти восьми миллионов жителей сёл и деревень.

Василий Павлович появился на свет в тысяча девятьсот двадцатом году. В семье Сухачёвых из четырнадцати детей выжили четверо мальчиков и четыре девочки. Мне с детства нравились рассказы об этих удивительных людях – истории о дружбе, войне, простом героизме. Истории, в которых смешались невероятное упорство, желание жить, предательство и забвение. Думаю, читателям нашего времени они могут показаться вымышленными. Однако хотел бы вас заверить, что все нижеизложенное происходило реально – в своем повествовании я опирался на многочисленные поиски и работу с документами. Если и есть какие-то преувеличения, то они скорее встречаются в пересказе моих родных – участников тех событий.

Итак, большая семья Сухачёвых (мать Александра Алексеевна Ерохина и восемь ее детей), удивительным образом сбежав от раскулачивания, перебралась в Ленинград в тысяча девятьсот двадцать девятом году. Как мне удалось выяснить из семейных архивов, предки Александры Алексеевны, матери семьи Сухачёвых, были из старинного рода знаменитых в России торговцев хлебом двора Его Императорского Величества. Фамилия их рода Полуэктовы корнями уходит в Грецию. Также в семейных альбомах сохранилась фотография моей прабабки Александры Алексеевны, сделанная в тысяча девятьсот шестом году. С нее на нас смотрит прекрасная двадцатилетняя девушка, в очень красивом платье, с восхитительной прической. Моя бабка говорит, что в те времена такая прическа могла стоить не меньше полутора тысяч рублей.

Так что же произошло в этом крепком семействе, что заставило целую семью с грудным ребёнком сняться с насиженного места, бросить дом, хозяйство и поехать неизвестно куда? Что стало с моим прадедом Павлом Сухачёвым, мужем Александры Алексеевны? Эти вопросы не давали мне покоя долгие годы. Ответы оказались простыми и страшными одновременно. По словам двоюродного деда Михаила, моего прадеда и своего отца дети потеряли рано. Как говорили в те времена, их родители были кулаками. Хотя на тот момент у кулака Павла Сухачёва было всего две коровы да лошадь. Тем не менее в двадцать девятом году их раскулачили, мужа и отца семейства арестовали, а семья была попросту вынуждена бежать. К тому времени около двухсот пятидесяти тысяч хозяйств в новой стране сообразили и успели самораскулачиться – продать или раздать родным имущество и уехать в город. Мой прадед, к сожалению, не сообразил. Его судили и сослали на Урал, в верховья реки Чусовой. Там он и сплавлял лес, пока в тысяча девятьсот тридцать пятом году не сбежал. Павел каким-то невероятным образом узнал, что его семья теперь в Ленинграде, и решил на свой страх и риск поехать на встречу с родными, но встреча эта не стала радостной.

Дед Михаил рассказывает, что однажды тихим летним вечером мать приказала всем детям выйти из квартиры погулять. Это было странно, так как она раньше никогда так не делала. Шестилетний Мишка видел, как в парадное вошел какой-то мужчина. Позже старшие дети говорили, что это был их отец. Детям до поздней ночи было запрещено входить в дом. Думаю, в этот вечер произошел разговор матери и отца. К тридцать пятому году старшие дети в семье Сухачёвых уже были пионерами и комсомольцами. Возможно, поэтому мать с отцом и договорились о том, что для блага семьи отец должен навсегда исчезнуть. И он исчез – вышел из парадного и очень быстро ушел в ночь, ни разу не обернувшись. Мать запретила детям бежать за отцом. Честно говоря, мне тяжело сейчас представить эту картину, хотя в девять лет я пережил что-то подобное. Тогда от меня тоже уехал отец, навсегда. Известно только одно – каким-то образом Павел устроился работать в пожарку недалеко от Московских ворот. После этого вечера не было ни материнских историй и объяснений, ни детских баек, ни рассказов вездесущих соседей. От отца в жизни восьми детей не осталось и следа. Потом Александра Алексеевна так и не вышла замуж. Главным подвигом ее жизни стало воспитание детей.

Детей в этой большой семье звали так: Николай, Василий, Михаил, Константин, Катерина, Елена (ее все называли Люсей), Варвара, Анна. Когда в двадцать девятом году семья Сухачёвых перебралась в Ленинград, старшему сыну Николаю было семнадцать лет, а младшему, Михаилу, – всего полгода. Моему же деду Василию только что исполнилось пятнадцать лет. Как мне удалось выяснить, сначала семья хотела перебраться в подмосковный город Подольск, но каким-то невероятным, удивительным образом госпожа Судьба привела их в Ленинград. Когда они ехали в поезде, с ними в одном вагоне возвращались в город какие-то партийные деятели. Они-то и побеспокоились об Александре Алексеевне и ее детях, договорившись через Московский райком партии Ленинграда, что Сухачёвы будут определены в девяносто девятую образцовую школу, ту самую, в которой семья и прожила до сорок второго года. Им выделили двенадцатиметровую комнату. Александра Алексеевна устроилась работать уборщицей и истопником в школу. Дети учились тут же. По словам деда Василия, директор школы была очень довольна, что Сухачёвы жили при школе: на детских плечах были все работы по хозяйству, мелкий ремонт классов, сборка мебели. Через пару лет директору школы удалось договориться с кем-то из городской управы, и Сухачёвы переехали в соседний со школой дом, на Воронежскую, 55, где они и встретили войну. Теперь у них была большая восемнадцатиметровка. На самом деле, конечно, это была обычная комната в коммунальной квартире, но теперь уже не все дети спали на полу – некоторые могли устроиться на кровати. Хотя укладывались они поперек, подставив под ноги скамейку. В свободное от работы по школе и уроков время мальчики и девочки занимались в кружках и играли в струнном оркестре Ленинградского клуба железнодорожников. Несмотря на жуткую нужду, ребята были разносторонне развиты: они пели, рисовали, посещали авиамодельный кружок.