– Неправда! – от злости я даже топнула ногой, но девочек моё негодование только рассмешило.

– Правда-правда, дурёха, – Соня утвердительно закивала головой увенчанной облаком белокурых кудряшек. – А с мамой что?

– А маму убили, – тихо ответила я и, опустив голову на подушку, повернулась к стене.

Желание с кем-либо говорить окончательно пропало, да и дружить с соседками по комнате начисто расхотелось. Я с тоской уставилась на голую стену, выкрашенную до середины голубой масляной краской, а выше – старой, отшелушивающейся побелкой. Мы с мамой жили скромно, но квартира у нас была светлой и уютной. Теперь же меня окружали холодные, неприветливые стены и точно такие же бездушные люди.

Если рассказы о загробной жизни не вымысел, мне бы очень хотелось, чтоб мама никогда не узнала, куда меня сдала родная тётя, ведь она всегда желала мне только самого лучшего. Разрывалась на двух работах, чтоб я была одета – обута не хуже других. И погибла по этой же причине. Неделю назад, на выходе из подворотни у неё попытались вырвать сумочку, в которой как назло лежала вся её зарплата. Небольшая, конечно, но её как раз бы хватило купить мне всё необходимое для школы, может даже на поход в аквапарк осталось бы, вот она и сопротивлялась, как могла. На мамин отчаянный крик поспешил идущий с пакетом мусора старичок и юные грабители, немногим старше меня самой, убежали, толкнув её на сваленный неподалёку строительный мусор. Ей пробило голову арматурой. Так я в одночасье лишилась самого дорогого в жизни. За 13 лет мама успела многому меня научить, только не поделилась самым главным – как теперь жить, без неё?

***

Не всё то "Золотко" что блестит, эту печальную истину я уяснила очень быстро. Копеечная зарплата совершенно не мотивировала воспитательниц воевать с неуправляемыми, впадающими в крайности подростками, коих тут было подавляющее большинство. В связи с этим руководство детского дома ловко переложило свою головную боль на так называемых "старшаков", более взрослых ребят, которые посредством кулаков и запугивания держали всех остальных в ежовых рукавицах, устанавливая условный порядок и правосудие. Комиссии, что к нам порою наведывались, уезжали удовлетворённые дисциплиной и пылкими заверениями воспитанников, что всё у нас просто замечательно. Ещё бы! Кто в здравом уме захочет, чтоб его от души "воспитали" после отбоя? Правильно, никто не хотел. Проверяющие в любом случае уедут, а ему здесь потом, попробуй, выживи.

Через пару дней детское любопытство перебороло апатию и первоначальный страх. Осмелев, я перестала пугливо смотреть в пол и начала потихоньку изучать местных обитателей, с которыми мне предстояло уживаться ближайшие пять лет.

В тот день я впервые увидела его.

После тихого часа зарядил моросящий осенний дождь, и пойти на площадку мы не могли. Воспитательницы собрались у себя, чтоб по традиции шумно справить день рождения одной из своих коллег. А нас, чтоб не путались под ногами, согнали в телевизионную комнату и велели семнадцатилетнему Мите держать особо прытких в узде. Ему для этого даже напрягаться не нужно было, настолько все боялись впасть в немилость к его компашке. Да и сам он, по словам Сони, был любимчиком всех девочек возрастом от десяти до семнадцати. Окинув парня беглым взглядом, я равнодушно отвернулась. Как ни странно его холодная красота не вызвала во мне интереса. Он показался мне эдаким ходячим клише с барскими замашками и кричащей самоуверенностью. Как по мне, так обычный самовлюблённый пацан, поднявшийся за счёт грубой силы и стадного инстинкта.

Сама комната была небольшой и опрятной, но это если игнорировать стойкий запах пота и грязных носков. Не все здесь заморачивались личной гигиеной. Стараясь глубоко не вдыхать, я незаметно прикрыла нос рукавом. Похоже, остальные успели свыкнуться с невыносимым амбре, неизбежно сопровождающим подобные собрания. Во всяком случае, ребята помладше спокойно обсуждали происходящее на экране. Мне же со своего места было плохо видно, и, проклиная свою низкорослость, я развлекалась наблюдением за остальными воспитанниками. Впрочем, очень скоро я обнаружила, что неотрывно пялюсь лишь на одного из них.

Это был взрослый парень, почти выпускник, который почему-то держался отдельно от старшаков. Он склонился над книгой, сидя на подоконнике в дальнем закутке. Спутанные, давно не стриженые волосы падали на лицо, надёжно скрывая его от моего цепкого взгляда. Несмотря на внешнюю безобидность, он отнюдь не был душкой. Я уже тогда это почувствовала. Дело было не в сбитых, перемазанных мазутом пальцах, которые нервно постукивали по тонкому корешку и даже не в напряжённой, как у дикого зверя позе. Просто я это знала и всё, как и то, что он для меня особенный. При взгляде на него будто усиливалась гравитация, и тело сразу же становилось тяжелым и неповоротливым. Мне казалось, то же самое должен чувствовать загнанный заяц в самые последние секунды, прежде чем на его шкуре сомкнутся клыки ликующих гончих: смесь полнейшей обречённости и какого-то болезненного облегчения от того, что всё – отбегался.

В какой-то момент к нему подошла высокая, хамоватая девушка. Я вспомнила её, мы уже виделись утром в столовой. Ещё бы не вспомнить, если она не постеснялась внаглую отобрать оба моих печенья, наградив парочкой нецензурных обзывательств до кучи. Было обидно, но я не стала качать права, всё ещё поглощённая своим горем. Теперь же хамка встала напротив парня, прямо между его свисающих с подоконника ног и книга незамедлительно была отложена в сторону. Они обнялись и о чём-то очень тихо зашептались, а я сникла от того, что так и не смогла рассмотреть его лицо. Зато я раньше всех заметила приблизившегося к ним здоровяка.

– Бес, я предупреждал тебя не лезть к моей бабе? – взревел он, одновременно с удара в челюсть сбивая парня с подоконника. – Предупреждал ведь, козлина?! Чего молчишь, урод, когда я с тобой разговариваю?!

Девушка, вскрикнув, отскочила в сторону, откуда с безопасного расстояния следила за развитием конфликта. Митя также не спешил их разнимать, хотя на тот момент это было его прямой обязанностью, и даже дружкам своим знаком велел не лезть. Все присутствующие резво повскакивали со своих мест и образовали вокруг дерущихся плотный полукруг. Мне снова ничего не было видно. Только глухие звуки ударов да хруст будоражили слух, вызывая необъяснимое волнение. Плохо соображая, я протискивалась сквозь толпу ребят, будто моё вмешательство было способно как-то повлиять на исход драки. Наивная.

К моменту, когда я, попутно заработав пару тычков, достигла небольшого просвета между стеной и кучерявой Соней, Бес уже оседлал противника и с нескрываемым садистским удовольствием ломал тому пальцы. Хрустели суставы, из сожмуренных глаз здоровяка капали самые настоящие слёзы, а широко улыбающийся брюнет методично продолжал его калечить.

– Если рискнёшь снова ко мне сунуться, помни – в следующий раз я сломаю тебе ноги. И руки, скорее всего тоже. Да, точно, так и сделаю. Вряд ли смогу удержаться. А если будет настроение – вдобавок сверну шею. Так что больше не тупи, пухляш. – низким, тягучим голосом приговаривал Бес. Будто друга утешал.

– Пошёл к чёрту! – взвыл здоровяк, видимо опасаясь публичного позора, да ещё и перед своей "бабой", как он выразился.

В ответ Бес тихо хохотнул и вывернул следующий палец, отчего, вместе с криком несчастного тишину прорезал ещё один. Мой.

– Рот закрой, жить надоело? – шикнула на меня Соня. – Следующей хочешь стать? Ты ещё в глаза ему вылупись, тогда уж точно никто не спасёт. Это же Бестаев. Конченый психопат.

Едва она договорила, раздался ещё один, полный нечеловеческой боли стон. Я никогда воочию не видевшая подобных зверств, не выдержала – кинулась к себе. Упала ничком на свою узенькую кровать, накрыв голову подушкой и уткнувшись носом в пропитанный запахом хлора и мочи матрас. Соня оказалась права, лучше бы мне не встречаться с ним взглядом. Пугающим, жутким… навязчивым.