Дамблдор вдруг резко вцепился в его плечи, словно хищная птица когтями, подтащил ближе, одним движением сорвал очки и уставился прямо в глаза. Ярко-синяя кирпичная стена упала в голове Гарри сама собой. Он слишком давно не практиковался в ментальной магии, но эту свою тайну он готов был защищать всеми силами. Дамблдор не отводил взгляд, стена шла рябью, прогибалась и дрожала под его давлением, а Гарри вдруг показалось, что в его сознании зажегся яркий голубой луч и прошелся по черным трещинам, затягивая бреши в его воображаемом щите. Конечно, это было невозможно. Снейп или мертв, или обессилен тюремным заточением, а для подобного трюка требовалось его личное присутствие. Просто память о свете, однажды указавшем ему дорогу в полной темноте, сделала защиту неуязвимой. Стена выстояла — Дамблдор отвел глаза первым.

— Вот как? — тихо спросил он.

— Да, так!

— Что же, признаю за тобой невероятно развившуюся редкую способность к ментальной защите и понимаю, почему ты считаешь себя обязанным Северусу. Ты всегда был благороден по отношению к друзьям и, я думаю, все, через что вы прошли вместе, помогло вам держать под контролем свою неприязнь друг к другу.

Гарри сначала опешил, а потом взвился, отпрянув от директора и крупно дрожа, словно сдерживаемая все эти месяцы магия рвалась наружу.

— Да что вы знаете! Я уверен, что он не рассказал вам и половины того, что было на самом деле. Даже десятой части не рассказал!

— О, я вижу, ты прекрасно изучил Северуса. Мне был важен результат, которого я не мог достигнуть в одиночку. Вы нашли крестражи, и нам удалось справиться с главным врагом, разве это не замечательно?

— В мире всегда останется зло! Фадж и Амбридж хуже Волдеморта стократ, но вы не пытались остановить их. А Малфой? Он опять отвертелся и наслаждается свободой, как ни в чем не бывало! Где-нибудь на Слизерине растет новый Темный Лорд, которого вы точно пропустите, потому что у вас слишком много слонов и они разбредаются по разным пастбищам. Видите, я не забыл, что вы мне говорили. А я… Война у каждого своя, и моя сейчас не здесь.

Дамблдор зевнул:

— Ты не представляешь, сколько громких и пафосных речей я выслушал за этот год от глупых мальчишек вроде тебя. Я сохранил им жизни. А Северус сохранил твою и Тонкс, и всех, кто мог бы пострадать в будущем от деяний Волдеморта.

Ужасная догадка вдруг поразила Гарри — Дамблдор говорил так длинно и настолько медленно, что, казалось, специально тянет время. Должно быть, счет еще шел на минуты, и в этот самый момент…

— Мне не нужна жизнь такой ценой! Вы ничего обо мне не знаете, а даже если бы и знали — все равно бы не поверили. Я не могу жить…

— Сможешь, — уверенно сказал Дамблдор. — Еще как сможешь. И будешь счастлив. Перед тобой — весь мир.

Дамблдор поднялся, намереваясь уйти.

— Вы счастливы? Очень легко любить целый мир — я пробовал. Обожал этот чертов мир с тех пор, как вошел в Косой переулок. Теперь хочу попробовать то, чего вы никогда… Все знают, что вы любили друга своей юности, любили так, что не смогли убить, когда следовало. Вы счастливы, что потеряли его? Не хотели все вернуть, исправить? Любить только одного всегда сложнее. Вы забыли, как это, поэтому ваш друг все еще гниет в тюрьме, если вообще жив! Спустя столько лет не хотели бы дать ему что-то отличное от склизкой каши и вонючей подстилки? Вы недостаточно любили его, чтобы простить? Если в том, что вы говорили мне все эти годы, есть хоть капля правды, то прошу вас — не мешайте мне добраться в Азкабан. Я вас больше не потревожу. Если вы уж действительно так хотите мне счастья, то мое сейчас умирает там.

— Любовь, — хмыкнул Дамблдор, вытаскивая палочку, — вот в чем дело. Любовь, которая неподвластна расчету и логике. Конечно, о чем мы все думали, оставив пылкого мальчишку взаперти с одним из его врагов?

Гарри собрался, чтобы кинуться в сторону: почему-то ему показалось, что директор сейчас поднимет руку и приложит его каким-нибудь мощным заклинанием. Обездвижит, сотрет память или швырнет в него очередной артефакт.

— Ты хочешь правды? Что же… — глаза Дамблдора сузились за стеклами очков и стали похожи на змеиные; он легко поигрывал палочкой, а Гарри, конечно, понимал, что в этой схватке ему точно не выиграть. — Вот тебе правда: Северус никогда не любил тебя. Он никого никогда не любил, не такой уж он человек. Поверь, я спрашивал его неоднократно, нет ли в том, что он делает, личных мотивов. Им двигало только желание мести, и за смерть врага он был готов отдать свою жизнь.

— Он вам солгал, — сквозь зубы сказал Гарри. — Вы совсем его не знали. И хотите, чтобы я поверил в эту ложь и отказался от него. Не получится.

— Похоже, у меня нет другого выхода.

Гарри не стал ждать, пока в него ударит заклинание — кинулся вперед, с силой боднул директора головой в грудь, вцепился в запястье, и палочка сама покатилась из разжавшихся пальцев. Дамблдор стоял так ровно, словно позади него был каменный утес. Он и не шелохнулся, когда Гарри в ужасе от содеянного отступил на шаг и схватил палочку — выпускать из рук так нужный ему трофей он не собирался.

— Хорошо, — неожиданно спокойно сказал Дамблдор, — что Добби отыскал мою старую палочку. Она не очень-то слушалась тебя, не правда ли?

Гарри перевел дыхание.

— Делай, что считаешь нужным, Гарри, — добавил Дамблдор. — Возможно, у Северуса еще есть шанс. Вижу, мисс Грейнджер успела сбегать в библиотеку. Не обращай внимания на то, что я тебе говорил. Старческие речи не всегда разумны.

Директор повернулся спиной и быстро направился к воротам школы, словно ему и вовсе не было никакого дела до того, что сейчас произошло.

Рон, подпрыгивающий от нетерпения вдалеке, тут же бросился вперед, Гарри — к ним, и все трое едва не столкнулись лбами где-то на полпути между поляной и воротами. В руках у Гермионы было что-то, похожее на художественный альбом.

*

Если прикрыть глаза, то можно было легко себе представить, что они вернулись в далекий, уже почти нереальный первый школьный день и сейчас плывут по озеру в лодке, впереди возвышаются стены Хогвартса, а сердце колотится и выпрыгивает из груди от волнения и твердой решимости. Лодка — была. И неприступные стены замка тоже. Точно такие же, как на картинке, в которую Рон вглядывался так долго, что Гарри пришлось трижды потянуть его за рукав.

— Официально заявляю, что ненавижу аппарацию, — пробурчал он, оказавшись зажатым с двух сторон Роном и Гермионой.

Лодка с надписью «Для посетителей и комиссии, пожалуйста, не пользуйтесь ею, чтобы организовать побег или покататься по морю» покачивалась на цепи у берега.

— Как-то все подозрительно просто, — сказал Гарри. — Я думал, тут…

— Ров, каменная стена и охрана в железных костюмах с дементорами на поводке? — рассмеялся Рон.

— Если верить книгам, то и в прошлые времена Азкабан был не слишком укреплен. Зачем? — сказала Гермиона, а Гарри улыбнулся — если и осталось что-то неизменное за эти годы, то это ее интонации. — А из камеры, охраняемой дементором, уже не вырваться.

— Интересно, как они понимают, кого нужно атаковать, а кого нет?

Рон пожал плечами:

— Старик МакМангус работает тут смотрителем почти сто лет. Его-то они точно не трогают. К тому же сейчас дементоров в тюрьме гораздо меньше.

— Дай-ка догадаюсь. Остальные до сих пор помогают прогуливаться по Косому магглорожденным старушкам и следят за полукровками, проверяя, чтобы те не использовали потенциально опасные заклинания, вроде режущего или левитационного?

— Что-то в этом роде, — вздохнула Гермиона. — До сих пор никто не взял на себя ответственность отменить приказ Волдеморта. А ведь это была отличная идея.

— Любую из идей можно довести до абсурда, — сказал Рон, налегая на весло, — если хорошо постараться. Тебе и допуск гоблинов к выборам нравился.

— Только поначалу, — скривилась она.

— В этом, — Рон дернул Гарри за рукав, привлекая внимание, — есть один несомненный плюс: никто ни черта не понимает. Отец говорит, что всюду новые лица.