Когда же он выходил из меня, чтобы сменить позу, я не мог сдержать разочарованного стона – без жаркого чувства болезненной наполненности внутри мне становилось совсем уж хреново. К середине третьего захода, не знаю, откуда у него взялось дыхание, он принялся кусать мою шею, ругая меня, вопрошая о том, как я умудрился, сожалея о том, что не смог ничего сделать. Я даже смог узнать, что в этот год он перетрахал столько парней, сколько не трахал за всю свою жизнь, чтобы заменить меня, но никто не мог разжечь в нём столько чувств, сколько я.

Решив облегчить своему возлюбленному судьбу, я слез с него и опрокинул на спину, оседлав его бёдра. Так он мог сэкономить кучу энергии. Медленно насадившись на его плоть и чуть поёрзав, чтобы ощутить, как он касается простаты, я довольно улыбнулся и принялся мять его соски, выкручивая, поглаживая, затем принимаясь вылизывать их и посасывать, срывая с его чувственных губ стоны.

Мы трахались всю ночь, неистово, словно что-то пытались выбить друг из друга. Скорее – ту пустоту, что поселилась в нас, ту боль, что мы чувствовали, тот ужас, что мы пережили друг без друга. Мы трахались яростно, бешено, кусаясь, оставляя на телах друг друга царапины, засосы. Бешено и абсолютно без всяких тормозов, забывая о соседях за стеной, наслаждаясь друг другом и утопая в нашем безумии, одном на двоих.

***

Утром, когда я проснулся, Гилберт уже не спал. Он лежал, закинув одну руку за голову, а другой обняв меня за плечи. Я уложил голову ему на грудь, обвив стан моего любовника руками:

– Доброе утро.

Мой мужчина довольно улыбнулся и коснулся губами виска, заставляя меня от нежности прикрыть глаза. После всего того, что происходило вечером и ночью, такая нежность была особенно прекрасна. Надломленная, бережная и невероятно-бесценная. Не сопливая нежность, с которой девочки и мальчики рисуют на стёклах сердечки и «ай лавьюшечки», а та подлинная нежность, от которой сердце замирает, от которой слезятся глаза, а из груди выбивает дух. И мой брутальный, настоящий, сильный мужчина дарил мне именно такую нежность. Впрочем, для тех, кто этого не понимает, я могу объяснить и понятнее – как если бы муж вдруг подарил жене норковую шубу. Мне же такие прелести не нужны. Я существо более требовательное, мне нужен Аленький Цветочек среди вшивых роз и нарциссов – нежность, любовь, страсть. Страсть, которая сжигает, но порождает что-то новое, что-то вроде нежности и любви.

Как страсть и нежность, как пустота и наполненность, мы не можем друг без друга и всегда возвращаемся. Возможно, моему мужчине этого никогда не понять, но, что бы ни случалось, я всегда вернусь к нему. В каком бы состоянии ни был – разбитом, убитом, пустом. Как возвращается отражённый где-то луч света.

В то утро мы просто лежали в кровати, молчали и обнимали друг друга, я слышал, как размеренно бьётся сердце моего короля, мой взгляд скользил по его благородному лицу, а он смотрел в ответ, словно читал меня всего, словно открывал и смотрел изнутри.

И так каждый раз, вскрывая друг другу грудную клетку, оставляя раны, как на сердце и на душе, мы виделись вновь и вновь.