Зи села прямее, ее глаза расширились.

– Что, например?

Гэбби немного помолчала, пытаясь подобрать точные слова для описания происходящего, но ей было сложно внятно объяснить то, чего она сама не понимала в полной мере.

– Дай мне проверить, смогу ли я проделать это снова. Я не уверена, как это работает, но…

Гэбби подошла к камню, на котором сидела Зи, и присела на корточки, плотно прижав руки к принадлежавшей Зи большой сумке через плечо, сделанной из черной ткани. Она закрыла глаза, ожидая, что на нее снова снизойдет испытанное ранее ощущение, но ничего не произошло.

– Что ты делаешь? – нетерпеливо спросила Зи.

– Дай мне попробовать что-нибудь еще, – пробормотала Гэбби, ощущая растущее разочарование. Она не была уверена, что именно нужно делать, чтобы это, что бы это ни было, произошло снова. – Можно мне на секундочку открыть сумку?

Зи кивнула, и Гэбби начала копаться в содержимом сумки. Она вытащила из нее учебник химии и торопливо пролистала страницы. Ничего.

– Я уверена, что это случалось раньше.

Внезапно что-то пришло ей в голову.

– Может, что-то из твоей одежды.

Гэбби неуверенно протянула руку и коснулась потрепанного края черной толстовки Зи. В ту секунду, когда ее пальцы дотронулись до мягкой ткани, она плотно зажмурила глаза.

Сначала видение было туманным, но Гэбби расслышала музыку. Грохочущую. Яростную. Когда она зажмурила глаза еще сильнее, изображение стало более ярким, почти как в кино. Она увидела худую девочку-подростка, может, лет четырнадцати, в той же черной толстовке, сидящую на двуспальной кровати из кованого железа. Зи, только младше, еще до того, как подстриглась под машинку, держала в руке маленький пузырек с таблетками. Комната выглядела так, будто сошла с журнальной фотографии. Вся отделка была выдержана в мягких оттенках синего и серого, что резко контрастировало с жестким звучанием музыки. В углу комнаты стоял большой шкаф, а в нем за стеклом разместилось множество жутковатых викторианских кукол, глядевших наружу широко открытыми глазами. Зи открутила крышку пузырька. В окне у нее за спиной виднелась верхушка памятника Вашингтону. Девочка вытряхнула на тумбочку двенадцать таблеток, на мгновение замерла, а затем сгребла их в горсть и проглотила, запив несколькими глотками воды. Потом взяла еще одну горсть и выпила их тоже. И еще одну. Наконец, она легла на кровать и закрыла глаза. На этом видение и закончилось, поглощенное темнотой, как в финале кинофильма.

Гэбби открыла глаза, ее сердце бешено колотилось.

Хотя ей хотелось убедить себя, что видение – продукт ее воображения, она уже понимала, что только что стала свидетелем момента из личной жизни Зи.

– Что-то случилось? – Зи посмотрела на нее. – В чем дело?

– Я кое-что видела, – сказала ей Гэбби. – Словно вспыхнуло на мгновение. Видение о тебе.

– Обо мне?

– Да. Ты была младше – должно быть, это происходило несколько лет назад. В Вашингтоне.

Зи удивленно посмотрела на нее.

– Раньше мы жили там.

Гэбби кивнула, удивленная не так уж сильно. Видение было слишком живым, чтобы оказаться ложным. Вопрос состоял в том, почему это вообще случилось.

– Ты сидела на кровати в сине-серой комнате. И там было полно старых кукол…

– Именно так моя комната тогда и выглядела, – подтвердила Зи. – Мамин дизайнер убедил ее, что эти жуткие куклы отлично подходят для моей детской. Между тем я всегда каменела от ужаса при мысли, что однажды они оживут и разрубят меня на миллион кусочков.

– Именно так они и выглядели, – согласилась Гэбби.

– Так что… ты просто видела это? Вроде видения? – Зи посмотрела на нее с любопытством.

– Ага. Будто кино смотрела.

– Что еще ты видела?

– Это все, – быстро сказала Гэбби. Она не могла заставить себя рассказать, что видела, как Зи пыталась покончить с собой.

– Но это уже случалось с тобой и раньше? Таким же образом?

Гэбби кивнула. Слова торопливо рвались наружу после того, как были заперты у нее внутри целый день.

– Этим утром. Я была в отделении естествознания, шла в класс и чуть не споткнулась о лежащий на полу шарф. Я подняла его, и со мной случилось это… видение, как сейчас с тобой. Сначала я видела нечетко, но потом смогла разобрать, что стою посреди магазина Kohl’s, того, что неподалеку отсюда, рядом с Brooks, и держу в руках тот же самый шарф. Но, посмотревшись в зеркало, я увидела, что это не я, а Ханна Фэлпс.

– Кто такая Ханна Фэлпс? – спросила Зи, кусая ногти.

– Девочка из моего класса. – Гэбби не стала упоминать, что раньше Ханна была одной из ее лучших подруг и что она сама когда-то проводила немногие бесценные свободные дни вместе с Ханной в том же самом супермаркете.

– И вот что еще. Сейчас я была, скорее, отстраненным наблюдателем, а в тот раз я будто смотрела на все с точки зрения Ханны, словно находилась в ее теле. А потом оба раза через несколько секунд картинка просто растворилась.

– И ты точно знаешь, что это был ее шарф?

– Ага. Позже я увидела ее в столовой и вернула шарф. Я сказала, что видела его на ней. – Ханна легко приняла это объяснение, и Гэбби почти поверила в него сама.

Почти.

– Как ты думаешь, что с нами происходит? – спросила Гэбби. – Думаешь, мы обе просто…

– Сходим с ума? – закончила Зи, и Гэбби почувствовала облегчение оттого, что ей не приходится самой произносить эти слова. – И случайно совпало, что в одно и то же время? Не знаю…

– Это никогда не случалось с тобой раньше?

– Никогда. Мне приходила в голову куча безумных мыслей, но они всегда были моими собственными.

Зи и Гэбби согласно переглянулись, осознав, что им одновременно пришла в голову одна и та же мысль.

– Думаешь, с кем-то еще с того сеанса групповой терапии происходит то же самое? – спросила Гэбби голосом, в котором она с трудом признала свой собственный.

Зи серьезно посмотрела на нее.

– Не знаю, но нам нужно выяснить.

Тем вечером Сабрина была занята мытьем посуды в тесной кухне квартиры, где жила ее семья. Кремовая плитка, шкафы из темного дерева и выцветшие обои цвета красного вина отчаянно требовали ремонта, но ее мать вряд ли была в состоянии его осилить. Когда-то дом был уютным и теплым, а аромат японского бульона даши смешивался с опьяняющим запахом любимого стейка отца. Однако в течение последних шести лет, сколько бы свечей Сабрина ни зажигала и сколько бы окон ни открывала, чтобы впустить воздух, ей никогда не удавалось избавиться от запаха затхлости, запаха грусти. Она покосилась на свечу с ароматом кедра и корицы, купленную на прошлое Рождество у Лили Карпентер, женщины, которую убили неизвестно почему. С того момента Сабрина опасалась зажигать эту свечу, как будто та могла каким-то образом распространить вокруг себя невезение.

Она снова сосредоточилась на посуде, моя очередную тарелку горячей водой. Хотя Сабрина больше не пыталась заботиться о родителях, мытье посуды ее успокаивало. Когда ее брат Энтони был еще жив, послеобеденная уборка относилась к числу их совместных обязанностей. Он собирал всю посуду в раковину, она протирала стол, а потом они вместе все мыли и вытирали насухо, используя это время, чтобы по-настоящему поговорить – звук разговора тонул в шуме воды, так что родители не могли ничего услышать. Энтони рассказал Сабрине о кожаной куртке, подаренной ему на день святого Валентина Энджи, первой девушкой, которая ему по-настоящему понравилась. Она рассказала брату об идиоте преподавателе, который однажды в пятом классе заставил ее остаться в кабинете, когда они препарировали осьминога, хотя Сабрину из-за этого стошнило и все насмехались над ней остаток дня. Эндрю был на пять лет старше Сабрины, но всегда обращался с ней как с равной.

Она никогда не ела за одним столом с родителями с тех пор, как шесть лет назад пьяный водитель протаранил машину Энтони в лобовом столкновении. Но Сабрина по-прежнему выполняла свои обязанности каждый день. И дело заключалось не только в том, что родители были неспособны справляться с элементарными задачами. Просто эти действия помогали ей чувствовать, что брат рядом.