А Малдер молча направляется по шоссе в сторону исчезающего солнца.

Мы проводим ночь в очередном заброшенном доме: мальчик засыпает, свернувшись калачиком у меня на груди, а Малдер прижимается ко мне сзади. Это выглядит какой-то дикой пародией на дружную семью. На мгновенье у меня мелькает мысль, что Малдер, возможно, просто ждет, чтобы я привела себя в порядок перед сексом, но, кажется, дело не в этом. Может, он и вовсе не думал о том, чтобы заняться со мной любовью. Сама не знаю, что было бы предпочтительнее. Я до сих пор не выяснила, как зовут мальчика и с какой стати он вообще поехал с нами. Как и Малдер, ребенок почти ничего не говорит.

Утром путь возобновляется, и мы снова едем на запад. Я уже вижу вдали, на горизонте, серые очертания Скалистых гор. Мили пролетают одна за другой, воздух постепенно остывает, и шорох шипованных шин об асфальт понемногу убаюкивает меня.

***

Изучение черных дыр наводит на мысль о том, что Бог не только играет в кости, но порой бросает их туда, где никто не видит.

Стивен Хокинг

***

Бункер походил на военный корабль: огромная куча железа, выкрашенная серой краской. Снаружи не проникало ни единого звука, который подсказал бы нам, что там происходит: продолжается ли сражение или планета уже пала. Малдер сказал, что корабли заняли свои места и вскоре должны были приступить к сбору «образцов». Такое слово он использовал, и, стало быть, в таких терминах думали о нас пришельцы. Повстанцы проигрывали. Люди умирали. Малдер, закрыв глаза, перебирал, словно радиостанции, чужие мысли, но не смог «найти» мою мать и братьев. Впрочем, это ничего не значило: мыслей было слишком много, а он только слышал их, но не всегда знал, кому они принадлежат.

В бункере хватило бы места и припасов на несколько сотен человек, но нас был всего-то десяток. Судя по всему, снова наступила ночь. Ориентироваться можно было только на часы: внутри бункера отличить день от ночи не представлялось возможным. Мы бесцельно бродили по коридорам, пытаясь разобраться в этом лабиринте. Малдер увел меня в комнату на этаже, который полностью принадлежал нам, и я без возражений последовала за ним. Это и стало первым сделанным мной шажком на пути к тому, чтобы превратиться в собственность. Когда дверь захлопнулась, я села на кровать, закрыла лицо руками и заплакала.

Мне было стыдно проявлять такую слабость, но еще труднее — сдерживаться дальше. В последние часы стряслось столько всего, что события не успели уложиться у меня в голове, и мне безумно хотелось забыться хоть ненадолго.

Пока я буквально содрогалась от рыданий, Малдер нежно обнимал меня, и по его щекам тоже время от времени катились слезы. Я чувствовала его у себя в голове: нежное, осторожное давление. Мягкая попытка разобраться, как я себя чувствую, и более настойчивое желание услышать мои мысли. Он явно ощущал мое горе, мое потрясение, но его эмоции оставались для меня загадкой. Лишь рано утром я наконец забылась, положив голову Малдеру на грудь, но вновь проснулась, услышав, как он внезапно подскочил и шумно выдохнул.

— Они затихли.

— Кто затих? — шепотом спросила я, как будто пришельцы могли услышать нас на глубине пятнадцати метров под землей, сквозь шесть метров бетона и стали.

— Мысли… Внезапно стало очень тихо. — Малдер вслушивался в темноту, пытаясь настроиться на нужную волну и понять, что происходит. — Грибовидные облака, Скалли… Это ядерные взрывы. Они уничтожили города.

— Инопланетяне?

— Нет, мы сами.

Господи, каково это — слышать, как умирают миллионы людей? …

— А пришельцы все еще здесь?

— Да… Им нужен я. Они ищут меня.

— Зачем, Малдер?

— Знают, что я их слышу. Хотят, чтобы я помог им общаться. Но не могут меня найти и поэтому… поэтому ищут тебя. По чипу, который у тебя в шее. Я их слышу. Пока они еще не вычислили, где ты, но вычислят, и скоро. Они не смогут использовать тебя в своих целях, ведь ты вакцинирована, как и я. Ты нужна им только затем, чтобы добраться до меня.

Ему придется бежать, придется бросить меня, чтобы его не нашли Серые. Вот только куда? Мы же заперты за тоннами стали.

Только несколько лет спустя я вдруг осознала, что ни разу даже не подумала сама покинуть бункер и отвлечь внимание пришельцев на себя, чтобы Малдер мог остаться там.

— Взрывы все еще звучат, Скалли. Города пылают. В этой сумятице у них пока нет времени меня искать. У нас есть еще несколько часов, а потом мне придется уйти.

Больше было не о чем разговаривать. Мы сидели вдвоем в пустой, темной комнате с голыми бетонными стенами на слишком узкой и слишком короткой кровати. И я поцеловала его. Не так, как мне мечталось раньше, а жадно, страстно, испуганно, как утопающая. Мне отчаянно хотелось зацепиться за что-то — что-то нормальное, что-то постоянное, что-то надежное. Мир менялся прямо на моих глазах и так быстро, что все эти перемены пока просто не укладывались у меня в голове.

Малдер вел себя гораздо нежнее и целовал меня так, будто пробовал на вкус изысканный десерт. Он начал заниматься со мной любовью так же, как прикасался ко мне все эти годы — осторожно, шаг за шагом исследуя новую территорию и ожидая моей реакции, прежде чем продолжить. Он задавал темп и действовал, а я послушно подчинялась, как перепуганная девочка-подросток, отдающая свою девственность соблазнившему ее учителю. И в конце концов Малдер перестал надеяться, что я начну участвовать в процессе так же активно, как он сам, и уложил меня на грубые простыни, благоговейно оглядывая мое тело, запоминая каждый сантиметр, прекрасно зная, что может никогда не увидеть его снова. Я никогда не думала, что стану вести себя в постели с ним настолько пассивно, но в ту ночь не в состоянии была дать ему больше. Несмотря на не самый подходящий момент, я никак не могла просто отпустить его, даже не попытавшись показать, как сильно его люблю.

Так я себя утешала — заверениями в том, что мною движет лишь любовь.

Меня не оставляло ощущение, что Малдера отвлекают мысли, звучащие в него в голове, отвлекают эти непрекращающиеся крики за стенами бункера. Отвлекают и отнимают у меня.

— Здесь только я, Малдер. Войди в меня, — прошептала я, и давление у меня в голове усилилось, пока я не сумела заставить себя перестать прислушиваться к собственным мыслям. Мое тело ответило на его вторжение краткой вспышкой боли, и Малдер, словно пытаясь загладить вину, коснулся моих губ своими. Я остро ощущала обуревавшие меня эмоции, но в моем сознании не осталось места для их осознанного восприятия: никакого осмысления — никаких сомнений. Женщину, которая никогда не могла полностью отрешиться от своих мыслей и целиком отдаться сексу, это должно было бы напугать своей новизной, но я уже не могла чувствовать страх. Только мучительную смесь боли и наслаждения, накатывающую на меня, словно волны, одна за другой. Малдер разделял со мной мое удовольствие, что только усиливало его собственное, а я позволила ему просто играть на своем теле, как на скрипке. Он кончил, потому что чувствовал, что кончаю я, и наоборот. Круг замкнулся.

Когда мы оторвались друг от друга, Малдер продолжал слушать мои мысли. Мои страхи. Мои желания. В ту ночь он познал меня целиком.

— Они нашли тебя, Скалли, и скоро будут здесь. — Услышав эти слова, я немедля вскочила: Малдер, уже одетый, сидел на краю кровати. — Я люблю тебя. И попрошу Скиннера о тебе позаботиться. Оставайся с ним. Я слушал всех: здесь нет никого надежнее него. Он не даст тебя в обиду, но… ты ему нравишься, Скалли. Делай, что он скажет, хорошо? Я приду за тобой, как только смогу. А до того времени — просто постарайся выжить. Любой ценой. Неважно, какой. Я не стану задавать вопросов.

Тысяча мыслей наводнили мой разум. Нет, не бросай меня… Беги, Малдер, главное — чтобы они тебя не поймали… Возьми меня с собой… Я не хочу оставаться со Скиннером, я хочу быть с тобой… Я сама могу о себе позаботиться… Когда… когда ты сможешь вернуться? Быстрей, уходи быстрей… Я тоже люблю тебя, Малдер… Пожалуйста…