В первую осеннюю треть Дэш говорил о погибших и выживших.

О том, что Сарнию тоже частично накрыло той гигантской волной, и Единые воды напитались кровью. О сгинувшем в море лесном разведчике, что был пленён вместе с Таруаном и Шасой. О том, что некоторых из городских даже не опознали, а летунов и вовсе ни одного не выловили, будто воды отказались их отдавать.

О том, что Шаса дней десять в себя не приходила, и Ши обзавёлся новыми шрамами. Не от сражений — сам вырезал, сидя у её кровати. Когда же девчонка очнулась — ушёл, а она осталась в долине. До сих пор здесь, и вроде как никуда не собирается.

Дэш говорил о пустышках.

Часть из них так и не нашли, а те, что были на острове, к началу второй осенней трети вдруг начали умирать. Просто смеживали веки и переставали дышать. Будто… сами себя выключали.

Страшно.

И Дэш молчал, что во время этих отключений несколько дней не смыкал глаз, не выходил из дома и особо пристально следил за Кирой. Нет, он ни на миг не усомнился, что она выполнит обещание и выживет, но…

Страх иррационален.

Страх, если он проник в кровь, уже не вытравишь никакими доводами рассудка.

И наверняка даже после её возвращения — которое, он знал, уже не за горами, уже вот-вот, — Дэш будет вскакивать по десять раз за ночь, дабы убедиться, что всё хорошо. Он ждал этих тревожных бессонных ночей. Ждал с нетерпением.

И об этом тоже молчал.

В конце осени он говорил о разящих. О том, как они карающим вихрем пронеслись по обжитым землям, лишив Сарнию не одного блестящего ума, а Вернию и Лорнию — почти всей верхушки. Они проверяли каждого. Забирались в головы, вытаскивали на поверхность потаённые мысли, доказывали вину или безвинность.

Забавно же: прежде почти никто из эвертов даже не знал, как эти разящие выглядят, если только не мотался из любопытства на острова, а тут что ни день — то очередной безликий судья в маске. Или даже не один, а несколько.

И роста все одинакового, и двигаются как единый организм, будто под только им слышимый ритм. А глаза за масками живые, пытливые. Сталь и искры.

Дэшшил тоже подвергся допросу. Точнее, как его прозвали в народе, «прикосновению».

Разящий действительно лишь слегка касался кончиками пальцев чужого лба, а потом либо невозмутимо исчезал, оставляя вывернутую наизнанку жертву задыхаться и приходить в себя, либо смещал руку к груди — и виновный падал замертво.

Разумеется, далеко не все являлись на допрос добровольно. Кого-то приходилось искать, ловить, волочь силой. Но Дэшшил не видел, чтобы по сражённым кто-то проронил хоть слезинку.

В начале зимнего цикла он рассказывал, как исчез срединный остров. Просто скрылся под толщей воды, будто и не было его никогда.

«Торн дал — Торн взял», — зазвучало на всех углах. Вот только… Торн ли?

Болтали, жрецов-де тех жутких ещё до того не стало. Не подавали они признаков жизни с самого восстания Единых вод, да и не вспоминал о них никто, пока меж островами дыра не образовалась.

Впрочем, и позже о них не особо думали. Разве что вздыхали с облегчением, точно само их существование где-то там сдавливало грудь и лежало тяжким бременем на плечах всех и каждого.

Гильдии, несмотря ни на что, сохранились, хоть и лишились части своих бойцов — кого-то из-за предательства, а кто-то и вовсе решил пожить… нормально, навсегда покинув храмы. Но знающие всё так же готовы были дать страждущему ответ, видящие — отыскать крупицу природной магии, парящие — защитить, а разящие — свершить справедливый суд.

И при этом неслась по расколотым землям весть, что доживают воспитанники Торна своё, а как помрут, так всё и завершится — не отметит бог новых деток, и, дескать, неплохо бы подготовиться к сему моменту, дабы не остаться в конце концов без судий и защитников.

Зима близилась к концу, и слухи подтверждались — самая снежная треть, прежде всегда приносившая островам хоть одного приёмыша, обошлась без одарённых младенцев.

Зато в первый же день весеннего цикла, едва из-под белой простыни выглянули тонкие и хлипкие стебельки раннушки, свершилось сразу два чуда: над долиной зацвели марны, обещая впредь озарять своим сиянием каждую ночь, и родилась в лесу первая стихийница без меток Торна.

Конечно, что горластой девчонке подвластны стихии, сообразили не сразу, а только когда она своими воплями растопила остатки снега от северного берега до самого перевала да заставила холмы зазеленеть раньше времени.

Таруан Ши лично приводил ошарашенных родителей вместе с малышкой в долину, дабы познакомить девочку с тёзкой.

Кирой.

Однако надолго гости не задержались.

И вот теперь начались разговоры об эвертских травах.

Старая легенда, когда-то даже барды ею не брезговали, но потом Верния ушла в тень, да позабылись все её сказания, и Дэшу пришлось практически выпытывать из старика Уорши всё, что тот знал о пении трав.

Для Киры.

А то в последнее время ему отчаянно не хватало хороших историй. Казалось, она скучает.

Заскучает и не…

— Ты чего здесь?

Не отнимая лба от деревянного косяка, Дэш чуть повернул голову и глянул на друга:

— Стою.

— Вижу, — кивнул Мис. — Красиво стоишь. Может, войдёшь?

— Может, и войду.

Сказал, а с места не двинулся.

— Ну ладно. Смотри, она сегодня ни разу на улицу не выходила, а там дождь собирается. Погуляли бы, что ли, пока не ливануло.

— Дождь, — эхом повторил Дэшшил, выпрямляясь.

— Дождь, дождь. Наконец-то. Снега когда сошли? Я уж думал, не дождёмся…

Мис поднял было руку, чтобы хлопнуть его по плечу, но то ли поймал предостерегающий взгляд, то ли просто передумал.

Отступил. И ушёл, не вымолвив ни слова.

Все слова — нужные и лишние — давно уже были сказаны.

— Дождь, — вдруг искренне улыбнулся Дэш и уверенно шагнул в комнату, где у окна сидела та, что обещала вернуться.

В долине, как его ни жди, ливень всегда начинается внезапно. Точнее… он как бы предупреждает, что уже на подходе, посылает вперёд себя хмурые тучи, может даже бросить на землю каплю-другую, погромыхать вдалеке, но потом затихает.

Шутник.

Таится, пока все вокруг не забудут, не устанут ждать, не поверят. Солнышку позволяет выглянуть. Насмехается. А потом налетает ураганным ветром, рушится на головы непроглядной серой стеной воды, за секунду вымачивает простыни на верёвках. Мол, я же предупреждал, простофили…

Вот и теперь многие, наверное, устали. Махнули рукой, плюнули, занялись привычными делами. И только Дэш упорно пронзал взглядом небеса.

Кто кого переупрямит.

Вероятно, природа сжалилась. Или дождь тоже соскучился по долине, потому как решил проиграть это безмолвное противостояние. Сдался. И устремился к земле крупными сладкими каплями, что сначала падали поодиночке, а потом слились в длинные мощные струи.

Дэшшил подождал ещё немного. Ему не нужна была стихия как таковая — только финальная часть её буйства. И когда показалось, что дело движется к завершению, схватил сидевшую у окна Киру за руку и потащил на улицу.

— Уорша клянётся, что не знает всего! — перекрикивал Дэш шум ливня, уверенно шагая лишь к ему ведомой цели. — Но это точно не история влюблённых! Хотя, если заменить отца и дочь на мужчину и женщину, суть не особо поменяется.

С недавних пор народу в долине прибавилось. Кто из городов перебрался, как только о марнах прослышал, кто из озёрного края прибыл якобы за новыми впечатлениями. А у дальнего подножья Кривого холма, — того, что ближе всего к побережью, — вообще семейство элоргов поселилось, и Дэш, увлечённый заботой о Кире, даже не сразу их заметил.

Мис потом целую треть хохотал над его удивлённой физиономией при первой встрече с соседями, мол, а эти откуда, я что-то пропустил?

Однако сейчас вокруг не было ни души. Все прятались в тёплых домах и наблюдали за пляской стихии с безопасного расстояния, и только Дэшшилу приспичило нестись к южным воротам, да ещё и Киру за собой тянуть.