За воротами парковка пустует. Здесь только две машины, припаркованные внутри рабочих отсеков гаража и мужчины в темно-голубой спецовке, обслуживающие их. Я глубоко вздыхаю, выбираясь из машины. Все три дверцы захлопываются одновременно. Ветер тотчас подхватывает меня и несет прямо к двери.

С каждым шагом я чувствую, как все сильнее бьется мое сердце. Просто за этой дверью Маккензи. Сейчас, стоя на этом месте, я теряюсь. Два месяца никаких контактов. Два месяца вдали от нее. Два месяца я люблю ее и тут же ненавижу, я могу сразу и целовать ее, и орать на нее. Эти два месяца вот-вот должны подойти к концу. Я чувствую себя сейчас стоящим на краю пропасти, и я собираюсь шагнуть в нее, хотя разум и сердце ведут непрерывную борьбу. Ведь она та, что ушла от меня. Никак не наоборот.

Я тянусь к металлической ручке двери, и меня останавливает рука, сжимая мое плечо.

Это Джаред. Его лицо серьезное.

— Она этого достойна, — завершает он мою борьбу с самим собой.

Я киваю, тихонько выдыхая.

— Я знаю.

— Младший брат, я наблюдал за тобой, когда ты очаровывал людей в судейских мантиях. У тебя получится и здесь. Она любит тебя. Ты любишь ее. Остальное получится само собой.

Я облизываю пересохшие губы, дегустируя фильм «Техасская грязь» на своей коже.

— Я сделаю это.

— Просто пообещай мне, — лицо Джареда напоминает маску. — Пообещай мне, что ты будешь вести себя по-человечески, чтобы не случилось там.

— Что это значит? — требую я.

— Ты имеешь склонность... ну... — его глаза закатываться к небу, он силится подобрать правильные слова. — Переусердствовать, что ли, когда дело касается ее. Я знаю, ты любишь ее, но прошло уже два месяца. Подходи к делу постепенно. Вот что я хотел сказать.

Моей первой реакцией становится желание врезать Джареду, но потом я прислушиваюсь к его доводам. Итак, я бы взял их с собой, чтобы сдерживать моего Неандертальца под контролем, если бы мог. — Я обещаю.

— Мы здесь, рядом с тобой. Она очень много значит и для нас тоже.

Я хмурюсь, задумавшись.

— Гэвин, ты едва ее знаешь.

Игривый Гэвин исчезает в мгновение ока. Брат, с которым я рос, появляется вновь. Он, тот, кто защищал меня от приступов гнева моего отца, говорит мне:

— Я не знаком с ней. Но я знаком с тобой. Потому что, если она важна для тебя, она важна и для меня.

— Спасибо, — выдыхаю я. Гэвин улыбается, слегка наклонив голову. Он открывает дверь, придержав ее для меня и Джареда. — Здесь ничего нет.

Глава 6

Внутри «Эванс Бодиворкс» вонь от скота разбавляет запах резиновых шин и затхлость. Низкий потолок, потеки, спускающиеся с него на старенький кафель на полу. Полки, выстроившиеся вдоль стен. Напротив главного входа стоит прилавок с сиротливо притулившимся на нем кассовым аппаратом. Это идеальная структура для небольшого магазина «Mom & Pop». Я думаю, что подобное заведение принесет Биллу полмиллиона в год, что для такой дыры не так уж и плохо.

Входя внутрь, я испытываю лишь томительное ожидание. Первой, кого я вижу, оказывается Маккензи, склонившаяся над буфером для обмена денег. Мой взгляд медленно скользит по ее фигуре, впитывая все ее восхитительные округлости. Мои пальцы дергаются, желая прикоснуться к ее мягким, белокурым прядям, рассыпавшимся по плечам. Она трет кончик носа подушечкой большого пальца, привлекая внимание к своим очаровательным губкам и длинной стройной шейке.

Маккензи отбрасывает назад прядь белокурых волос, открывая взору мягкие полушария ее груди, видневшейся в треугольном вырезе ее рубашки. Я облизываюсь, глядя на мягкие полушария, останавливаюсь на изогнутых бедрах. За этим прилавком находится пара самых длинных ножек в мире. У Микки рост около пяти футов, и ножки примерно два из них. Я вспомнил, как они обвивались вокруг меня, когда я двигался внутри нее, приводя нас обоих к новым вершинам наслаждения. Негромкий стон вырывается изо рта. Я поворачиваюсь проследить, не услышали ли чего-нибудь Гэвин и Джаред, но они слишком заняты собственными наблюдениями.

Высокий, с платиновыми светлыми волосами, парень подходит к ней, смазка размазалась по его щеке. Ему вероятно не больше тридцати пяти лет, но его огромные размеры делают его старше. Его бочкообразная грудь выделяется даже сквозь темно-синюю рубашку. Он смотрит поверх ее плеча. Смешинки пляшут в уголках его глаз.

— Ну, что делаешь? — спрашивает он.

Она стоит, чуть сгорбившись вперед, равнодушная к его присутствию.

— Инвентаризация.

Толстые руки спиралью обвиваются вокруг нее, выхватывая буфер обмена.

— Эй, отдай сейчас же, — гневно кричит Маккензи, она бросает ручку на прилавок и подпрыгивает вверх, пытаясь дотянуться до своих вещей.

Этот зверюга смеётся, держа руку на весу, глядя на бесплодные попытки маленькой Маккензи дотянуться до своих вещей. Этот парень просто огромный. Нельзя сказать наверняка, каков его рост. Одно очевидно: он выше и сильнее меня.

Лицо Маккензи краснеет от безуспешных попыток победить его. Он не обращает никакого внимания на ее бессвязные вопли, лишь громче смеётся. Мои внутренности взрываются от красной, горячей ярости. Кровь вскипает под кожей. Я чувствую, как пульсирует жилка на шее, и даже думаю, что похож сейчас на своего отца, когда он напивался. Единственной связной мыслью становится не отключить мой разум, потому что я могу причинить боль этому засранцу.

— Эй, — восклицаю я, наступая на них.

Оба они, Маккензи и этот придурок, поворачиваются на мой оклик. Ее голова вздергивается в мою сторону. Наши глаза встречаются, и она делает три шага назад от зверя, только чтобы оказаться заблокированной в углу.

Ее рука прикрывает лицо.

— Энди, — шепчет она.

— Привет, Микки.

— Мы чем-то можем помочь вам? — рычит верзила. Его лицо вытягивается. Он бросает буфер обмена на прилавок и двигается нам навстречу.

Ни я, ни Маккензи не двигаемся. Время словно застывает вокруг нас. Это настолько реально. Мы оба находимся в одном помещении, дышим одним воздухом. В глубине души я хочу заорать на нее. Я хочу получить ответы на вопросы, возникшие с ее уходом. Боль от ее ухода разрывает мне сердце и скручивает мои кишки в тугой комок каждый день, каждое мгновение. Но что-то в глубине ее глаз останавливает меня. Мое сердце кричит мозгу посмотреть, что произойдет дальше. Моя боль очень глубокая, но, может быть, ее боль еще глубже. И я проглочу свою гордость. Это не то место, где нужно выяснять отношения, да и время неподходящее. Достаточно уже и того, что я рядом с ней, смотрю на нее.

— Сэр, чем мы можем вам помочь? — повторяет он. Голос огромной гориллы звучит раздраженно, когда он движется навстречу мне. Я сосредоточиваю свое внимание на нем. Краем глаза я замечаю, как опускаются плечи Маккензи, как она испускает глубокий вздох.

Чья-то рука опускается на мое плечо. Я отвожу глаза в ту сторону и вижу предупреждающий взгляд Джареда. Я закатываю глаза, разжимая кулаки, и понимаю внезапно, что и не помню, как сжал их.

— Почему, Маккензи Эванс, ты такое загляденье для глаз? — спрашивает Джаред, отпуская мое плечо и делая шаг вперед.

Маккензи выскакивает из-за прилавка.

— Бог мой, Джаред! — визжит она, бросаясь к нему. Она бросается прямо к нему в объятия. Его лицо расплывается в широчайшей ухмылке, когда он подхватывает ее на лету и кружит.

Ревность поднимает свою уродливую голову в моей душе. Комок размером с Техас застревает в горле. Гэвин убедил меня довериться Джареду, но вот он, с моей девочкой на руках. Большое испытание для моей гордости.

Гэвин подходит ближе ко мне, хлопает по плечу. Джаред ставит Маккензи на землю, перестав, наконец, кружить. Взяв ее руки в свои, он отступает от нее. Он оглядывает ее с ног до головы.

— Ты выглядишь фантастически!

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она и, наконец, смотрит на меня. Улыбка украшает ее лицо, но не добирается до ее глаз.