– Вы ни в чем не виноваты. То, что я повелся на ложь Кейро, моя вина и только моя. А вы не выдали мой секрет стражникам и завтра отпустите на волю. Это очень многое для меня значит. Чем я могу вам отплатить за доброту?

Граф поморщился.

– Перестань, мальчик мой. Как я мог тебя выдать? Я тебя знаю не хуже, чем родных сыновей. Ты мог ошибиться, но подлецом не был никогда. Лучше скажи, что написать твоему отцу. Рано или поздно, от меня или от других людей, но новость о твоей казни дойдет до него.

Приоткрытое окно распахнулось от порыва ветра. Повеяло холодом по спинам, по полу разлетелась бумага. Тайен поднялся и запер ставни.

– Пусть думает, что я позорно повешен. Все равно я для него мертв уже давно.

Обжигающий взгляд Игнатоса уставился на собеседника.

– Ты же не хочешь сказать, что не писал ему все это время? На что же ты жил?!

– Убивал, грабил, насиловал… Шучу, – вздохнул Тайен, увидев, как побледнел граф. – Мы с Карасом назывались наемниками. Нам неплохо платили за то, что мы избавлялись от разбойников. Кое-что из их добычи оставляли себе и продавали в соседних городах. Хватало надолго. Легко быть наемником, когда тебя не могут убить, проткнув мечом.

Он тут же пожалел о том, что рассказал правду. На лбу Игнатоса образовались глубокие морщины. Пожилой аристократ закрыл лицо ладонью.

– Прошу тебя, мальчик мой, не нужно подробностей. Мне больно слышать, до чего ты опустился.

«Опустился?!» – хотел крикнуть Тайен. Такая работа была честнее, чем большинство занятий, от которых благородные семьи получали доход. Сам Игнатос – не опустился ли он, когда годами игнорировал свои обязанности, танцуя на балах в Арраванте вместо того, чтобы разгребать дерьмо в Ориве? Не опускались ли императорские советники, когда нанимали магов – тайных убийц вроде пустынных ассасинов, чтобы устранить соперников? А такие случаи были, на них неоднократно жаловался отец. Он с огромным трудом получил должность в совете, хотя превосходил умом многих из тех, с кем сидел за одним столом. Тайен по крайней мере не сомневался в том, что убивает настоящих сволочей, которые отбирали у бедняков последние крохи. За другие заказы он не брался. И свои деньги он зарабатывал кровью. Собственной жизнью.

Но Игнатос этого никогда не поймет. У него не было Караса, человека, которого тоже вышвырнули из родной деревни только за то, что кто-то когда-то посчитал дар целителя неподходящим для мужчины. Человека, который от голода записался в армию чужой страны, повоевал на ее рубежах, добился теплого местечка, бросил его лишь потому, что захотел помочь другу, и теперь страдал из-за него, но не ныл и не просился назад.

Поэтому Тайен промолчал. Они с графом говорили бы на разных языках.

– И все же я могу для вас что-то сделать? – совсем другим тоном, по-деловому спросил он.

– Тебе не стоит об этом беспокоиться, – мягко ответил Игнатос. – Мне ничего не нужно.

– Тогда я спрошу еще об одной вещи, которую мы так и не обсудили. Если кто-то из нас выберется из Билимы живым, он сможет вернуться к вам и остаться на какое-то время? Зализать раны, приготовиться к дальнейшему пути?

Тайен ждал согласия. Граф же, в конце концов, принял их сегодня, освободил целый флигель, рискуя, что кто-то узнает в постояльцах недавних преступников.

Игнатос спрятал глаза.

– Я буду рад узнать, что ты жив, но… я надеюсь, ты поймешь…

– Я все понял, – сухо произнес Тайен и поднялся со стула. – Еще раз спасибо вам за все. А сейчас позвольте пожелать вам спокойной ночи. На дворе глубокая ночь, мне бы не хотелось вас задерживать дольше.

– Да-да, – пробормотал Игнатос, тоже встав. – Завтра тяжелый день. Тебе надо поспать. И да хранит тебя во сне Всесоздатель.

Оставаться и смотреть, как граф уходит, Тайен не стал. Он дошел до спальни и занес кулак, чтобы постучать и потом улечься рядом с кроватью Эль, как привык за последние два месяца. Однако его костяшки так и не коснулись дверных досок.

Не стоит будить ашари, подумал он. Карас тоже должен выспаться, ему надо восставить силы. Да и не терять же возможность вдоволь поваляться на воздушной перине под балдахином.

А может быть, где-то в глубине души ему по-детски глупо захотелось не проснуться после этой ночи, в которую его разочаровал некогда дорогой человек.

Глава 16

Над землей парило. Разбитые дорожные вехи были покрыты мокрыми пятнами. Недавно в лесу прошел дождь, сразу после этого выглянуло полуденное солнце, и теперь из-за духоты было невозможно дышать. Изнывала не только четверка путешественников, которые приближались к Талаге, но и лошади. Тайен потрогал влажную шкуру своего гнедого конька и посочувствовал ему. Люди давно остались в одних рубашках, даже Эль бесстыже распустила ворот туники чуть ли не до пупка, а животные раздеться не могли. Единственное, чем всадники могли им помочь, это пойти пешком. В седле осталась лишь маленькая и легкая ашари.

Эль ехала впереди. Она забрала мешавшиеся волосы в косу, и та покачивалась на спине в такт движению лошади, приковывая к себе взгляд. Влево — вправо, влево – вправо. Развязанная туника Эль сползла на бок, приоткрывая смуглое плечо. Гладкая кожа, изящная шея. Ашари всегда заставляла мужчин отворачиваться, когда ложилась спать. Когда они шутливо упрямились, женщина обижалась и накладывала на себя иллюзию, хотя знала, что заклинание во сне развеется. На самом деле Тайен давно насмотрелся на все ее прелести, но все равно не мог отвести глаз от округлых изгибов.

Глупость.

Он задрал голову. Синяя лента неба текла над ними рекой в густых зеленых зарослях. Кроны деревьев так клонились друг к другу, что иногда небесная река иссякала, превращаясь в тоненькую змейку. Синюю-синюю, как глаза Кейро.

Маленький отряд становился к ней все ближе. Она в лепешку разобьется, чтобы убить Эль, если поймет, что Тайен к ней привязан. А он не хотел больше ни к кому привязываться. Ему хватило потерь.

– Шикари, – позвал маг. – Долго нам до Талаги?

— Нет, господин, — он куда-то указал рукой. — Вон, глядите, уже видны фонари.

– Какие еще фонари? – удивилась ашари. — В такой глуши? Они и в Арраванте не везде есть.

– Ну, мы их тут так называем, госпожа. Это заколдованные камни, которые светятся, если приближаются демоны. Удобно, если из соседней деревни вечером идти. Можно успеть до своих добежать.

— Недурно, — оценил Тайен. – Откуда здесь такое чудо науки?

– Раньше в той стороне большой путь пролегал. Тракт, -- наконец подобрал правильное слово охотник. Он сносно говорил на вессалийском, не коверкая язык, но иногда как будто застревал. То ли парень мало общался с весалийцами, то ли просто не привык болтать. Судя по его скупым рассказам о долгих одиночных охотах, которые клещами из него вытягивала Эль, винить следовало и то, и другое. – Там фонарей много понаставили, чтобы путники могли от демонов защищаться. Но когда империя разрушила Кахрид и другие города рядом, путники пропали, тракт зарос. За фонарями никто не смотрит. Раньше их больше было, но некоторые поломались, а кое-какие нехорошие люди разбили, разобрали на части и продали алхимикам. Сейчас они только возле Талаги и остались. Там за ними внимательно смотрят. Им это важно. Если кто-то возле деревни фонарь разобьет, его сразу находят и… Больше тот человек уже фонари не трогает. Вам я тоже не советую так делать, – добавил Шикари.

Туманная формулировка, наверное, подразумевала, что воры встречу с разозленными крестьянами не переживают. Тайен фыркнул.

– Мы пришли не грабить могилы, а остановить женщину, которая этим занимается. Не волнуйся, прикасаться к артефактам мы не будем.

– Как скажете, господин, – вежливо ответил охотник тоном, будто не больно-то и поверил.

Переубеждать его маг не стал. Он прищурился и стал выискивать на дороге пресловутые фонари.

Скоро стало ясно, почему их заметил только Шикари. То, что Тайен принимал за разбитые вехи, на самом деле было остатками артефактов. Вероятно, их изначально крепили на врытые вдоль дороги дорожные столбы, по которым странники могли определить, где они находятся и как далеко до города. К нынешним дням от вех остались лишь обломки, однако фонарь, который виднелся на дороге, был как два Тайена в высоту. На его вершине в каменном «гнезде» сидел крупный, в два мужских кулака размером, белый кристалл. Деревья в том месте расступались, и солнце ярко играло лучами на его гранях.